И ретироваться она тоже собиралась так, чтобы не привлечь ничьего внимания. Девочкам, пригласившим после пар пойти на кофе, вежливо отказала, сославшись на головную боль. Краем глаза увидела, что Захар стоит в кругу других парней курса, увлеченный беседой. Постаралась воспользоваться возможностью и слинять незамеченной.
К сожалению, не получилось. Он догнал уже на улице. И теперь смотрел в лицо, привычно улыбаясь. И вроде бы стоило улыбнуться в ответ, но Аня могла только передернуть плечами, опуская взгляд.
— Привет, извини. Задумалась… — чтобы максимально безболезненно соврать.
— Красивым девушкам много думать вредно, Нют… — в отличие от самой Ани, у Захара явно с настроением проблем не было. Он потянулся к ее лицу, проигнорировал непроизвольное движение назад — прочь от его руки, коснулся носа, улыбнулся еще шире, когда Аня сильнее скривилась.
— Сомнительный комплимент, Захар…
И если раньше она еще проглотила бы «шутку», то сегодня отчего-то ощетинилась. Видимо, все же последние дни были для нее слишком нервными.
— Идем в парк, погуляем? — Захар сделал вид, что замечание не услышал. Опустил руку, скользя по девичьему плечу до локтя и ниже, ухватил за запястье, придерживая довольно крепко. Задал вопрос, улыбаясь, слегка склонив голову.
В принципе, делая все, как всегда. Как каждый из раз, когда Аня с тяжелым вздохом — реальным или мысленным — соглашалась. Но сегодня было иначе. Приоритеты поменялись. Обстоятельства тоже. Да и она сама…
— Нет, Захар. Не могу. Прости. Спешу домой…
Аня выдернула руку, чтобы тут же устроить ее на лямке сумки с ноутбуком, фиксируя намертво. Теперь, чтобы отодрать, придется сражаться с ней на смерть.
— Аня… — он выдохнул будто усталым голосом, глядя в глаза. И вот по взгляду она должна была все понять. И что он думает о ее гиперответственности. И что ничего не случится, если они погуляют часок-второй, а уж потом по домам. И что к жизни в девятнадцать надо относиться проще… Прямо, как он…
— Я правда спешу… — и пусть первым желанием было рубануть сплеча, но Аня сдержалась. Ведь Захар не виноват. Ни в чем не виноват.
— Давай хотя бы домой провожу… Я не спешу, в метро вместе прокатимся…
Аня вздохнула, снова опуская взгляд и переводя голову из стороны в сторону. Она не говорила Захару об изменениях, которые произошли в их с бабушкой жизни. Никому не говорила. Отчасти потому, что и сама толком до сих пор не могла в них поверить и с ними смириться. Отчасти потому, что объяснять что-то кому-то не было моральных сил.
— Не надо, Захар. Не сегодня. Хочу сама. Музыку послушаю, почитаю… Извини…
Аня вымучила из себя подобие улыбки, развернулась, и не оглядываясь пошла дальше. Подозревала, что развернись она, застанет растерянного Захара, стоящего на том же месте и смотрящего ей вслед. Подозревала, но подтверждать подозрения не собиралась. Ей и так было несладко, и реши она забивать голову еще и чувством вины перед Захаром, та самая голова грозила уже не выдержать…
Снова достав телефон, Аня отметила, что потратила на внеплановый разговор три минуты… Жалко, но не смертельно. Высоцкий обычно приходит домой не раньше девяти. Значит, у нее есть шанс все успеть до его возвращения… И скрыться в своей норке.
В тот, второй вечер в его квартире, Корней Владимирович выразил смелое предположение, что им удастся сосуществовать параллельно… И Аня делала все, чтобы таки удалось.
* * *
Аня умудрилась изучить его график, а еще немного привычки. Он рано встает — около шести. Судя по звукам — принимает душ, после чего выходит из спальни, делает кофе. Пьет его. Потом спускается в спортзал — Аня слышала звуки открывающейся и закрывающейся сумки (а еще однажды обрывок разговора с кем-то). Проводит там час. Возвращается в квартиру в семь тридцать. Снова проводит какое-то время в своей спальне. Потом, уже одевшись, около получаса находится в гостиной — иногда говоря по телефону, иногда завтракая, иногда, вероятно, работая. Дальше быстро собирался и уходил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Днем домой не возвращался. Вечером — не раньше восьми. Да и то… Восемь — редкость. Чаще девять, а то и десять. Дважды не пришел вообще. В первый раз Аня прислушивалась к звукам за дверью своей спальни до двух часов ночи, а потом заснула. Проснулась в пять, выглянула… Но Высоцкого дома не было.
И пусть сначала девушка испытала тревогу, даже взяла в руки телефон, чтобы набрать потерявшегося хозяина, но быстро взяла себя в руки. В конце концов, это ведь для нее установлен комендантский час. А Высоцкий… Вольная птица. И отчитываться перед навязанной сожительницей он точно не станет. Да и коню ведь понятно, почему мужчина может не прийти домой ночевать…
Только подумав об этом, у Ани почему-то загорелись щеки. Стало стыдно, что в ее голове возникают подобные мысли, когда речь идет о Высоцком.
Девушка вернулась тогда в спальню, но заснуть уже не смогла. А в семь утра отчего-то выдохнула, услышав, как в замке проворачивается замок — Высоцкий вернулся. Откуда — она так и не узнала. Но это ведь и не ее ума дело.
Обычно же, возвращаясь домой с работы, он снова мог говорить по телефону, работать на кухне или в гостиной. Ужинал Высоцкий скорее всего обычно в городе, потому что продукты в холодильнике выбрасывались приходившей помощницей — Ольгой — практически в том же «составе», в котором клались ею в холодильник.
Ане такое расточительство казалось кощунственным, но подобные комментарии она оставляла при себе. Во-первых, никто ее мнения не спрашивал. Во-вторых, как показала практика, не ей учить Высоцкого жизни. Он в этом деле куда более опытен и успешен, чем девочка, оставшаяся на улице без средств на существование.
Уходил в спальню Высоцкий ближе к полуночи. Однажды, видимо, заработался. Потому что Аня видела полоску света под дверью до трех ночи, а еще слышала отголоски тихой, включенной им, музыки.
К ней в спальню он ни разу не то, чтобы не заходил, а даже не стучался.
Но, говоря честно, это была не только его заслуга. Ведь и сама Аня старалась сделать все, чтобы ему не пришлось. Но все равно испытывала страх вперемешку с трепетом, когда думала о такой возможности.
Приходя домой из университета, от бабушки или из дома, сборы в котором шли полным ходом, она всегда вешала свои ключи на крючке в прихожей, чтобы Высоцкий их при желании увидел. Обувь оставляла тоже на видном месте.
Пусть сам он не утруждался переобуванием, но у Ани сердце кровью обливалось, когда она думала о том, что будет топтать грязными, прошедшими по улицам города, подошвами чисто вымытые Ольгой полы. Поэтому сама Аня изо всех сил старалась справляться со следами своей жизнедеятельности самостоятельно. Вот только на ее несмелую просьбу, обращенную к Ольге, помочь разобраться с замысловатым пылесосом и прочими моющими, хранившимся в кладовке, женщина отмахнулась.
«Корней Владимирович не распоряжался»
Вот и весь ответ, понятный Ане, как никому. Если Корней Владимирович не распоряжался — ничего не будет.
За неделю совместного проживания Аня с Высоцким полноценно пересеклись всего раз. Да и то, потому что Аня недосмотрела. Вероятно, нервное напряжение, которое не оставляло ее ни днем, ни ночью, дало о себе знать, и если каждую из проведенных в его квартире ночей, она просыпалась от малейшего шороха, автоматически пытаясь фиксировать, где в данный момент находится хозяин, то под утро с пятницы на субботу организм дал сбой — она заснула так крепко, что разлепила глаза только ближе к полудню. Долго прислушивалась, не имея представления, дома ли еще Высоцкий. Злилась на себя же за трусость, ведь казалось бы, ну что такого ужасного, если они встретятся? Всего и требуется, что поздороваться, прошмыгнуть к
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
его
холодильнику, взять
его
еду, съесть тихонько на
его
кухне… И вернуться в свою
его
спальню. Но эта элементарная последовательность действий вызывала в Ане бурю эмоций. К сожалению, не самых приятных.