Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

Тумиду, остальные отказались. Но с жадностью набросились на горячий молочный напиток с солью и маслом.

Им отвели место в шатре на еловых ветках, и они тут же забылись самым крепким сном.

Глава 28

Ложная тревога. Нарушитель оказался нашим китайцем, то есть казахским китайцем, заблудившимся пастухом, просто от страха забыл и казахский, и русский. А может, и толком не знал. Он вообще-то не совсем китаец — уйгур. Тут же напротив как раз Синьцзян-Уйгурский автономный район. Китайцы давно прижимали уйгуров, еще со времен империи Тан и даже раньше. Ну и некоторые предпочитали дернуть к нам. Только до середины шестидесятых их отправляли обратно и — в лагерь. А как развернулась в полную силу Культурная революция и отношения ухудшились, выдавать перестали, просто наказывали тут у нас за нарушение границы условным сроком, да и все. Этот пастух из таких, лет семь назад перебежал, да так толком и не выучился по-нашему балакать. Не толмач, короче.

Зря меня отрывали от настоящего дела — чтения и мечтания. Но вот я снова в своей комнатушке. За окном завывает самум, песок лезет во все щели, и я попиваю чаек с песком из Китая — сла-а-а-дко! Горит абажур. Дымится «Панда». Тебе неведомо, что это такое? Подарили на день рождения погранцы. Не спрашивай, откуда это у них. Стоимость такой пачки — лучше тоже не знать. Достаточно сказать, что эти сигареты с черно-белым мишкой курит Дэн Сяопин. Чуешь взлет? А то. Переводчик в Зайсане должен во всем соответствовать своим амбициям.

Ну в ваших-то краях курят другое. Асасины недобитые. Араб наш меня поправил: не одно, а два «с». Я ему тоже об этих ребятах написал, потому что он сам раньше упоминал о них, говоря о тебе, хе-хе, ну то есть о твоих краях. Но у Марко Поло с одним «с». А именно его я сейчас читаю, перескочил с Пржевальского и Козлова. Вообще-то их именовали «хашишины», асасины это уже с французского. Где-то у них в Персии был замок на крутой горе, которым управлял старец Горец, занимавшийся воспитанием этих деток великовозрастных. Сад такой был секретный, с фонтанами и ручьями из вина и млека и с пляшущими под музыку гуриями. Паренька туда приносили в гашишном сне, он открывал глаза и врубался: вот оно, все, как и обещал пророк, да святится имя его. И понеслась. В угаре сутки. Потом его снова вырубали гашишным пойлом — и обратно, в реальность. Старец Горец с ласковой улыбкой: ну как оно, хлопец? Тот: зашибись! Старец Горец: совершишь подвиг во имя веры, там сразу и окажешься — навсегда. Хочешь? Еще бы! Тогда — вперед, надо прирезать такого-то султана, заодно и его любовницу. Не жалей, малыш, живота своего. И окрыленный малыш с кинжалом в штанине и ядом в чалме отправляется в загранкомандировку. Его сопровождает спецслужба. Улучив момент, он выполняет спецзадание. Его закалывают чаще всего тут же, рубят на куски мо́лодцы из охраны, хуже, если берут живым и потом начинают тихонько облупливать, подрезать сухожилия и яйца. Хотя даже и муки он претерпевает с улыбкой, ну не с улыбкой — так с истерическим хохотом: скоро попаду в секретный сад.

Но за «Книгу о разнообразии мира» я взялся не ради этого. Меня интересует Маршрут. И Марко Поло описывает его. Это места на великом шелковом пути: Кашмир, Балх (твоего Газни нема, он из Кермана персидского в Балх шел через Герат, хотя почему-то ни словом не обмолвился об этом большом и знаменитом городе), дальше из афганского Балха на севере через Памир на Кашгар, потом Хотан, Лобнор. Таким путем, начиная с северного Афганистана, возвращался наш Таинственный Толстяк. Он, правда, в Балх на обратном пути не заходил, шел через Кундуз, а в Балхе был, идя еще в Индию. Ну короче, те же места. Марко Поло восхищается Балхом, дворцы и мраморные дома, правда, все разрушено монголами. Там себе нашел жену Роксану Македонский. (А ты еще не присмотрел свою Роксану? Не смей! Наша Сюаньцзаниха тебя ждет.) Но что он пишет про Хами! «Народ веселый, то и дело, что играют на инструментах, поют, пляшут да ублажают свою плоть». Ага, слушай дальше венецианца: «Гостям-иноземцам всегда рады; женам приказывают исполнять все желания иноземца, сами уйдут по своим делам и дня два-три домой не приходят, а гость там что пожелает, то и делает с женою; спит с нею, как бы со своею женою; поживает в свое удовольствие. И в этом городе, и в этой области жены любятся так, а мужья не стыдятся. Жены и красивы, и веселые, и любят потешиться»[208].

Хочу в Хами! Моя библиотекарша слишком «ндравная». Ведет дело к свадьбе. А мне что-то не очень хочется, скажу я вам… ха-ха, уже заворачиваю, как Марко Поло. Да, скажу я вам. И еще скажу, что хорошо, что этот Хами остался севернее пути Сюань-цзана. Правда, доподлинно это и неизвестно. Но, скорее всего, шел из Дуньхуана он через пограничную заставу Юймэньгуань прямиком на Лобнор, озеро, сейчас совсем высохшее, там китайцы устроили ядерный полигон. Хорошо, что наш Толстяк успел там пройти. Да и Хами, хм, — как ядерный полигон для странника, а? Никакой буддийский аскет не удержится против таких обычаев. Кстати, Мангу-хан, узнав об этих нравах, под страхом смерти запретил так поступать впредь. В Хами собрался ареопаг. Судили-рядили, вздыхали. Вот же черт! Так весело было — и на тебе. Отправили делегацию к хану с дарами и просьбой слезной всего мира: дозволить жить, как завещали деды, которые говорили, что боги любят Хами, привечающее иноземцев-странников женками, хлебами, вином, потому и весело у них и трудовые подвиги налицо, сады цветут. И хан махнул рукой, мол, эх, раз хотите дальше в срамоте такой жить, то и живите! Вот это он правильно разрешил, хоть и узурпатор. Эти люди Хами — хиппи на самом деле, free love и все дела.

Вообще, читаешь Марко Поло и удивляешься. Народы там и сям проживают очень сносно — что в Персии, что в Индии, что в Самарканде, что в Афгане, что в Китае. Хлеб есть, вино имеется, музыка, красавицы. А мы-то думаем, тогда все прозябали во тьме и невежестве, антисанитария царила, мракобесие полным ходом дымилось, опьяняя народы.

Пустыню Такла-Макан он описывает как спасительницу: при нападении врагов народ хватал пожитки, скот и уходил прямо в барханы, в глубь пустыни на два-три дня. Какое хорошее определение времени-пространства. А следы их тут же заметала матушка-пустыня. Ну вот, реализм все-таки. А то всё песни да