почесал за ухом, сдвинув шапку на лоб. — Думаю, отчасти да. Они ведь специально в горы пошли, в надежде — ну, может, хотя бы на сотую долю — что не вернутся. Значит, привычные жизнь и смерть им были не по душе. Может, чувствовали, что доживи они до дряхлой старости, будут жалеть, что не ушли вовремя, а? В горах — это ж то же самое, что в бою умереть. То есть вечно живым остаться. А дожить до старости — это, наоборот, значит умереть при жизни. Что тебе больше нравится?
Димыч не ответил, но по его лицу было понятно, что ему предпочтительней.
— В том-то и дело. Сдается мне, что и тебе мертвым жить не захочется. Вот когда почувствуешь, что пора, что еще немного — и большое сердце начнет гаснуть, уменьшаться — вот тогда приходи сюда. И будешь вечно живой. Но пока — рано. Ишь ты, он думал, что мы его заберем! — Володя весело подмигнул товарищам. — Вам надо еще детей родить — таких же сумасшедших, как вы сами.
— Но мы не… — Женя то ли хотела сказать «мы не сумасшедшие», то ли запротестовать, что их считают парой, но запнулась. На фоне всего, что они увидели и услышали, это было мелочью.
— Да не бойтесь вы, подойдите поближе. Сядьте к огню, — позвал Генка. — Ноги, небось, уже от мороза отваливаются.
— Батюшки, они в носках вылезли!
— А мы правда будем помнить, что видели вас? — спросила Женя, но с места не двинулась.
— Если будете там стоять, то точно не вспомните, потому что скоро околеете. Да идите же сюда, тут тепло!
Женя и Димыч робко, шажок за шажком, подошли к костру. Хозяева зашевелились, уступая им место. Женю усадили между Димычем и Данилой. И странно — стоило ей усесться, как страх сразу исчез. Данила был не прежний, а новый, добрый и теплый. Он даже поддержал ее сзади рукой, чтобы она могла расслабить спину. Вскоре все забыли о гостях и принялись беседовать, как ни в чем не бывало. Время от времени Володя брал гитару, и тогда все дружно пели — и Женя с Димычем тоже. А потом они болтали, и жарко спорили, и смеялись, и теперь это не казалось Жене странным. Ей стало хорошо. Ноги, протянутые к огню, согрелись, тело наполнилось дремотой и отяжелело. Она поежилась, чтобы удобнее устроиться на димычевом плече, и незаметно уснула. «Где поляр-ная длинная дуга служит изголо-овьем» [5]— было последнее, что она услышала, прежде чем провалиться в небытие.
…
— Женька, Женька, вставай! — было первое, что она услышала, когда из него выбралась.
Сквозь ресницы пробивался свет. С трудом разлепив веки, она увидела дырявый, потемневший от копоти снежно-веточный свод пещеры. У самого лица, тряся ее за плечо, склонился Димыч. А над его головой через большую дыру к ним заглядывало ослепительно-золотое солнце!
Восторженно охая, они выползли встречать сияющую гостью. Повсюду, где хватало глаз, расстилался гладкий снежный ковер, искривший алмазами. Лишь внизу, у горизонта, он уступал место серо-зеленому морю леса. Небо было лазурным, но вблизи солнечного диска выбеливалась, не в силах с ним соперничать. Солнце не только светило — оно грело. И на всем свете стояла сладостная, священная тишина. Ночь, ветер, страхи — все было изгнано глубоко под землю. «Вставай и иди, я помогу!» — будто говорило солнце. Нетвердо встав на ноги, Димыч огляделся. Это было невероятно, но они ночевали точно в створе Каменки: внизу в морозной дымке было видно, как она уходит в долину широкими извивами. Всего в полусотне метрах начинался спуск. Как же они вчера этого не заметили? Они, как по команде, переглянулись, и тут же вспомнили давешнюю ночь. Вот здесь, точно здесь, был костер… Но от него не осталось и следа. Только ровный свежий снег.
Женя хотела что-то сказать, но Димыч перебил:
— Пошли скорей собираться! Не надо ни о чем думать.
Эпилог
Прошло полтора года. Был июль. Солнце стояло высоко в небе, и не жарило только потому, что его остужали убеленные снегами хребты. Между ними, как в колыбели, покоилась изумрудно-зеленая долина. Если бы не усталость, которая есть безошибочный признак реальности, можно было бы принять это за красивую картинку из интернета. Но участники группы, расположившиеся перекусить на тропе, точно знали, что это не так. Хотя и соглашались с тем, что место — волшебное. Привычные руки дежурных успели извлечь из рюкзаков и разжечь газовые горелки. Сейчас на них уже грелись котелки, наполненные водой из ручья. Те, кто не был занят на приготовлении обеда, тратили драгоценные минуты отдыха по своему усмотрению: кто-то заклеивал натруженные ноги пластырем, кто-то переодевался, кто-то фотографировал уже десятки раз запечатленные горные пейзажи. А кто-то принимался болтать, стремясь восполнить недостаток культурной пищи, который на третий день похода уже начинал ощущаться. Темы для разговоров, не связанные с маршрутом, потихоньку исчерпывались, и для поддержания светской беседы приходилось заглядывать в самые дальние круги знакомых.
— Слышь, Димка, а Володя Стариков в этом году куда-нибудь ходил? Что-то не слышно про него, — вспомнил руководитель еще ни разу не помянутого персонажа.
— Да, чет он и тем летом никуда не пошел, и этим. Завязал, что ли, с походами? — подхватил штурман — высокий рыжий Коля.
Оба выжидательно посмотрели на Димыча, полагая его экспертом по Володе Старикову. Все помнили, что он был в последнем володином походе, лыжном, еще в марте прошлого года. Так как он, по обыкновению своему, не сразу ответил, а принялся задумчиво дышать на очки и протирать стекла, предварительное обсуждение продолжилось.
— Ага, причем как-то резко, как отрубил, — добавил плотный круглолицый Макс. Отросшая черная щетина забавно смотрелась на его младенчески-двойном подбородке. — А ведь раньше прямо жил горами! Зимой по два раза ходил, да и летом обязательно. А тут по весне встречаю его в автобусе — весь в таком цивильном, чистенький, одеколоном пахнет. Куда-нибудь собираешься? — спрашиваю. Он так улыбается, мнется: мол, пока не знаю, да трудно сказать, то да се. Вроде как новую работу нашел, и не вырваться. Эх, вот так и пропадают люди для туризма! — шутливо закончил он.
— Ну что вы пристали к человеку, — благодушно сказал Ромыч, руководитель. — Может, он уже устал от этой неустроенности. Зарплата маленькая, перспектив — никаких. Понятно, пока был мальчишкой, все нормально — романтика. Но ведь ему за тридцать уже. Надо и жизнь устраивать.
— Говорят, они с Ленкой квартиру в ипотеку взяли, — вставила завхоз Надя, более осведомленная в жизни