в такт их стремительному преображению. Шерсть и даже частично шкуру они сбрасывали каждые два, а то и полтора месяца, и с каждым разом Ти-Цэ чувствовал, с каким воодушевлением его тело рвется к совершенной форме.
17
Несколько раз во сне и гораздо чаще – на тренировках мальчишек кусали тут и там затаившиеся змеи. Наставник небрежно бросал пострадавшему лекарство, а иной раз и проводил с его участием в главной роли внеплановый урок по медицине. Он объяснял и наглядно показывал, как из подручных средств сделать материалы для перевязки, какие растения подойдут для выведения из организма яда и заставлял проделывать все это бьющегося в лихорадке подростка, пока его еще слушались руки.
Опыт публичного самолечения от змеиных укусов испробовал на себе и Ти-Цэ. По мере взросления и линьки его шкура становилась все грубее, и однажды наступит день, когда ее будет не так-то легко прокусить. Но от этих счастливых времен его отделяло еще несколько долгих лет, и он вместе со всеми продолжал делать отвары, отсасывать яд, накладывать примочки и относить змей Наставнику, как было велено.
Наставник учил йакитов обрабатывать змеиные шкурки, чтобы те не теряли своих свойств на протяжении следующих десятилетий, и вот, когда материала набралось достаточно много, учитель посвятил вечер уроку пошива ремней для набедренных повязок.
Ти-Цэ усидчивость свойственна не была, но в этот раз он подошел к делу со всей отдачей. В итоге он был вознагражден ровным, крепким, очень красивым ремнем из змеиной кожи. А главное – вниманием Наставника. Когда он бегло осматривал результат нескольких часов труда учеников, какое-то время подержал в руках работу Ти-Цэ и даже провел пальцем вдоль шва без единой торчащей нити. Он удостоился краткого кивка учителя. И пусть не глядя ему в глаза, пусть вскользь, но Наставник, эталон мужества, силы и мудрости, его похвалил.
Ти-Цэ немедленно надел первый впечатляющий результат работы своих рук. С набедренной повязки пропал уродливый узел и сменился блестящими в складках ткани чешуйки. Этот едва заметный кивок, о котором сам Наставник наверняка уже забыл, наделил ремень величайшей ценностью для Ти-Цэ. Он почувствовал, насколько ближе стал день, когда он, мужчина в самом расцвете сил, сменит и этот атрибут на мягкий вишневый пояс на талии и выйдет в свет.
Когда пошив ремней закончили все, мальчикам было велено отправляться спать. Ти-Цэ шел меж рядов кроватей в амбаре с низко опущенной головой, не выпуская свою гордость из поля зрения. И так залюбовался своим ремнем, что не заметил желчный взгляд одного из сородичей.
Ти-Цэ лег, повернулся к стене и положил пояс на землю, так, чтобы видеть его, стоит только опустить взгляд. Наставник оценил его работу, его, Ти-Цэ! Но разумеется, это было только начало. В голове мальчика кивок учителя был лишь первым проявлением охвативших его эмоций. После же лицо Наставника озарялось восхищением и гордостью, и вот он уже перед всем классом признавался, как недооценивал Ти-Цэ, и как нарекает его своим лучшим учеником…
Но стоило Ти-Цэ закрыть глаза, чтобы насладиться всеми красками воображаемой сцены, как он услышал над самым ухом невесть откуда взявшееся разъяренное дыхание.
В то же мгновение инстинкты выкинули Ти-Цэ из постели, и койки, большинство из которых уже были заняты, с оглушительным скрежетом заходили ходуном. Рядом с собой он обнаружил Ку-Ро, сына Наставника. В руках тот держал ремень, который сделал этим вечером Ти-Цэ.
Одного взгляда на него хватило, чтобы в голову Ти-Цэ ударила ярость, та страшная, животная, которая заставляла зверей насмерть драться за территорию, самок и свое потомство.
– Отдай! – выкрикнул он и рванулся вперед еще до того, как Ку-Ро успел скривить насмешливую гримасу.
Ку-Ро среагировал на бросок и переложил ремень в другую руку, а самого Ти-Цэ оттолкнул ногой, чтобы он до своего сокровища не дотянулся. Плод его собственных трудов был в безопасности: по-прежнему опоясывал бедра.
– Так и лопаешься от гордости, хотя ничего стоящего не сделал, – сказал Ку-Ро и поморщился, когда поднес его ремень к глазам двумя пальцами.
– Тебе какое дело?! – В уголках губ Ти-Цэ пузырилась слюна, кислая, как яд. – Отдай сейчас же, или с руками вырву!
– Забери, если сможешь, – сказал Ку-Ро.
Но он не ожидал, что Ти-Цэ примет вызов без всяких колебаний. Он сделал молниеносный выпад и ударил его по коленям, так что Ку-Ро едва удержал суставы в чашечках. Ти-Цэ не дал ему и секунды, чтобы он пришел в себя: тут же изо всех сил толкнул Ку-Ро ладонью в лоб. Его голова откинулась, но йакит сумел устоять на ногах и угостить Ти-Цэ хорошим ударом в грудь. Тот задохнулся, но тоже не опрокинулся на спину. Не боль, но ярость ослепила Ти-Цэ. Он не хотел, чтобы этот подонок касался его ремня своими грязными пальцами…
Ти-Цэ кинулся вперед и схватил Ку-Ро за плечи. Подростки закружились в неуклюжем танце. Ку-Ро изо всех сил старался сбросить его руки и даже выронил ремень от напора обезумевшего противника, но Ти-Цэ этого не увидел. Ему уже было все равно. Он глубоко впивался когтями ему в плоть и жадно следил за выражением его глаз. Ти-Цэ мечтал лишь о том, чтобы причинить Ку-Ро как можно более сильную, мучительную боль. Ти-Цэ перестал ощущать удары яростно отбивающегося Ку-Ро. Он хотел рвать, душить, убивать…
В ожесточенной схватке он даже не заметил, как затихли все вокруг кроме них двоих. А когда причина давящего молчания собственной персоной переступила порог амбара, осознавать происходящее и что-либо исправлять было уже слишком поздно.
Мальчики отскочили друг от друга и уставились на прущего на них Наставника. Он вышагивал меж двух рядов посторонившихся учеников, которые все как один встали слева от своих коек и попрятали глаза.
Не говоря ни слова Наставник схватил Ти-Цэ за волосы, намотал на кулак все три локона и потянулся с тем же намереньем к сыну. Ку-Ро попробовал увильнуть, но куда ему против ловкости Наставника? Мужчина поймал его выше локтя, дернул на себя, едва не выдернув ему руку из сустава, и взял за пряди точно так же, как извивающегося Ти-Цэ.
Под всеобщими обомлевшими взглядами Наставник поволок обоих нарушителей порядка на выход.
Ти-Цэ и его недруг были не в силах поспеть за широкой поступью Наставника и едва не падали, но до последнего удерживали равновесие, чтобы не оказаться в еще более незавидном положении – остаток пути рыть землю задом. У Ти-Цэ горели корни волос, глаза застилали слезы и мушки, но страх прочно склеил ему рот и не позволил взмолиться о том, чтобы йакит ослабил хватку. Это бы все равно не помогло, а то и пуще разозлило бы и без того доведенного до бешенства учителя.
Наставник толкнул