Несмотря на всю энергию адмирала Колчака, судьба была все-таки против него. В начале октября рано утром, когда команда еще спала, на «Императрице Марии» возник пожар в бомбовом погребе. Пробили тревогу и начали заливать пожар водой, открыв кингстоны. Адмирал тотчас же прибыл на корабль и сам распоряжался действиями. Пожар прекратить не могли, и начались частичные взрывы, видимо, жар распространился на другие погреба, хотя общего взрыва погребов не было. Между тем под влиянием вливания воды корабль погрузился носом и получил крен, который все больше увеличивался. Инженеры уверяли при постройке этих дредноутов, что они не будут переворачиваться подобно прошлым кораблям, и потому не было сделано распоряжения сейчас же после начала пожара отвести корабль на мелкое место. Адмирал все время надеялся потушить пожар и не жалел воды. Когда стало ясно, что корабль в опасном положении, то распоряжение было сделано, но было уже поздно. Когда крен достиг 20˚, команду сняли с корабля, и адмирал сошел сам. Через некоторое время корабль плавно перевернулся и сел на дно. Из числа тысячи человек команды 92 человек недосчитались совсем и около 50 было раненых и обожженных, которых свезли в госпиталь.
После «Марии» случилось несчастье и с «Екатериной». Корабль, входя ночью на рейд, стал на мель вследствие неправильно зажженных на берегу огней. По счастью, его скоро сняли с мели. Считая себя виновником обоих несчастий, как главный начальник, адмирал Колчак просил о своей смене, но его просьба была отклонена.
В Немецком море произошло в этот период знаменитое Ютландское сражение, о котором уже написано на всех языках много томов, и споры продолжаются до сих пор. Я не буду описывать этого сражения, но позволю себе высказать некоторые соображения по поводу обоих сражавшихся флотов. Английский флот был сильнее германского, по крайней мере, в треть силы, т. е. относился к германскому как три к двум, и тем не менее тактический успех все же следует отнести к стороне немцев. Причина этого успеха кроется в превосходстве немецкого тактического обучения и лучшей постройке немецких кораблей. Английский главнокомандующий адмирал Джелико сделал две существенные ошибки. Первая заключалась в том, что он запоздал с разворачиванием своих сил для боя, чем потерял драгоценные полчаса для действия своей могучей артиллерии, а вторая в том, что он не сделал попытки догнать немецкий флот у Харп-Рифа на другой день утром при отступлении немцев на свои базы.
В обоих случаях адмирал Джелико проявил нерешительность, которая и лишила его вполне вероятного успеха. Германский главнокомандующий адмирал Шер[227] проявил, наоборот, большую решительность и даже дерзость, сделав маневр, подобный нельсоновскому в Трафальгарском сражении.[228] Адмирал Шер во вторую стадию боя атаковал англичан в перпендикулярном направлении к их фронту, что считалось противным всем тактическим указаниям. Как сами немецкие критики говорят, такой маневр может быть оправдан только успехом. Успех действительно был достигнут тем, что англичане вынуждены были уклониться от минных атак немцев и этим потеряли последний остаток светлого времени для продолжения артиллерийского боя.
Оба главнокомандующих сделали также ошибки с употреблением своего минного флота. Адмирал Шер тем, что пустил его на поиски неприятеля в неправильном направлении, а адмирал Джелико совсем его не выслал, а употребил как завесу для охраны своего тыла. Вообще адмирал Джелико проявил в противоположность своим флагманам слишком большую осторожность. В своем донесении первому лорду он ставит себе в заслугу, что во время его непосредственного командования в бою английский флот не понес никаких существенных потерь, и все таковые пришлись на время командования адмирала Битти.[229] При таком взгляде, конечно, самое благоразумное было не вступать в бой совсем. Английское общественное мнение, впрочем, не согласилось с адмиралом Джелико и всецело стало на сторону храброго и решительного Битти, который в скором времени и вступил в командование флотом.
Ставка осенью 1916 года
Когда случилась катастрофа с «Императрицей Марией», мне пришлось взять на себя грустную обязанность докладывать об этом несчастье государю, так как адмирал Русин был в Петрограде. Когда я доложил о катастрофе, то государь отнесся к этому событию совершенно спокойно. Его величество спросил меня, отчего это могло случиться? Я ответил, что подобные случаи уже были во всех иностранных флотах вследствие самовозгорания пороха и весьма вероятно, что и тут подобный же случай. После этого государь сейчас же заговорил о том, какой образ следует послать в Севастопольский морской кадетский корпус по случаю его открытия, и, видимо, придавал этому вопросу чрезвычайно важное значенье. На этом аудиенция и кончилась. В тот же день государыня, бывшая в это время в Ставке, после обеда подозвала меня к себе и расспрашивала о подробностях катастрофы и может ли это отразиться на военных действиях в Черном море. Я ответил, что превосходство за нами сохранится и нужно надеяться, господство на море останется за нами.
Меня поразила разница в выражении лица государыни с того времени, когда я ее видел в первый раз близко в 1907 году. Я тогда, командуя миноносцем «Гремящий», был приглашен к высочайшему столу во время плавания «Штандарта»[230] в шхерах. В то время у государыни был какой-то ореол счастливой жены и матери, и это счастье светилось в ее глазах. Теперь на меня смотрела трагическая женщина с упрямым подбородком и куда-то ушедшими вовнутрь себя глазами. В ней чувствовалась какая-то назойливая мысль, которая ее никогда не оставляла.
Через несколько дней меня послали в Севастополь для участия в комиссии по разбору дела о катастрофе с «Императрицей Марией». Комиссия проработала несколько дней, опросила всех причастных к делу лиц, но никаких оснований к возможности предположения злого умысла не нашла. С хранением взрывчатых веществ были найдены некоторые упущения против правил, но не существенные, чтобы придать кого-либо суду. Заключение комиссии говорило о возможности самовозгорания как вероятной причине несчастья.
Между тем в Ставке атмосфера становилась все тяжелее и тяжелее, вследствие безнадежности с внутренними делами. Все начали чувствовать, что дело добром не кончится, и говорили об этом сначала шепотом друг другу, а потом все громче и громче. Когда первый раз наружу выплыл Протопопов[231] и вдруг появился в Ставке, все с любопытством на него смотрели. Никто его еще не знал, и многие от него чего-то ожидали, но его комическая фигура скоро предстала перед всеми во всем блеске. Он стал появляться в Ставке в мундире министра внутренних дел и наслаждался своею властью и почетом, который ему оказывали городовые.