К тому же я стала по-новому относиться к Брунгильде. Мысль, что она присоединится к нам, когда мы поедем в земли франков, я отложила на потом. Что же касается настоящего, я решила следующим образом: если Брунгильда и Сигурд хотят быть вместе — значит, так тому и быть. Опасность, что их связь раскроют, не даст им встречаться слишком часто. Брунгильда, в отличие от меня, еще не знает, что Гуннар не насытится ею за одну ночь, а пожелает ее вновь и вновь. И в те ночи, когда Гуннар станет заключать Брунгильду в страстные объятия, Сигурд будет принадлежать только мне. И если наступит день, когда Сигурд отвернется от меня — а я в это уже почти не верила, — то в утешение мне останутся воспоминания о моем невыразимом счастье.
И так я обманула себя. Мне это настолько хорошо удалось, что, лишь единожды обдумав эти проблемы, я к ним больше не возвращалась.
В дальнейшем я только укрепилась в своем решении. На следующее же утро после свадьбы, когда мы встретились в зале, чтобы разделить остатки праздничного стола, Брунгильда даже показалась мне довольной. Гуннар изменился так, как мог измениться мужчина. Он беспрерывно сонно улыбался. Подобно мальчику, смущавшемуся собственного счастья, он не смел поднять глаз. Его лицо горело румянцем. Неловкие движения, когда он резал мясо или преломлял хлеб, выдавали, что мысли Гуннара витали где-то вдалеке отсюда. Ел он торопливо, запихивая в рот гораздо больше еды, чем пристало, но делал это с такой детской улыбкой, что я не могла удержаться от смеха. Услышав мой смех, Брунгильда посмотрела на меня и тоже улыбнулась, будто бы говоря: «Да, я все же обрела счастье с твоим братом». Когда же мой брат закончил трапезу и, зевая, сказал, что должен еще немного отдохнуть, валькирия быстро доела свой завтрак и последовала за ним в спальню. Едва завеса за ними закрылась, до нас донесся счастливый смех Гуннара. Мать покраснела, а Хёгни усмехнулся.
— Никогда не женюсь. Как я погляжу, мужчина от этого дела становится глуп и ленив, — заметил он.
Так прошло семь дней. Становилось все холоднее, и мы со дня на день ожидали первого снега. Теперь никто не торопился вставать по утрам, выбираться из-под теплых шкур, чтобы приступить к своим обязанностям или, как это обычно делала Брунгильда, погулять по лесу. Вечерами после ужина мы собирались вокруг очага и занимались тем, чем обычно занимаются люди. Хёгни чинил инструменты и точил оружие, Сигурд мастерил новые сапожки для Гуторма. Мы с матерью разбирали шерсть, которую напряли слуги, в то время как Брунгильда праздно сидела и слушала песни Гуннара.
Однако на восьмой день все изменилось. В то утро Гуннар вышел из спальни один. Он больше не улыбался своей мальчишеской улыбкой, к которой мы все уже привыкли. Ни на кого не глядя, Гуннар схватил со стола кусок хлеба и быстро вышел во двор. Хёгни отставил в сторону свою тарелку и поспешил за братом. Спустя некоторое время появилась Брунгильда. Должно быть, она полагала, что уже полдень, потому что, увидев за столом меня, Сигурда, мать и Гуторма, сильно удивилась и тут же удалилась обратно в спальню. Мы даже не успели пригласить ее за стол.
Мы с матерью находились во дворе, ухаживая за овцами, когда Брунгильда, наконец, вышла из дома. Не глядя в нашу сторону, она направилась прямо к Сигурду, который колол дубы, и что-то сказала ему, коротко и, похоже, грубо. Когда она развернулась, чтобы пойти, как обычно, в лес, Сигурд заметил мой взгляд и улыбнулся мне. Но мне эта улыбка издалека показалась какой-то подавленной, будто то, что сказала валькирия, было ему неприятно.
Чуть позже по просьбе матери я поручила одному из слуг приготовить купальню для Гуторма. Его страшно пугал пар, идущий от раскаленных камней, и мне пришлось раздевать брата силой. Как раз, когда я держала его руку, пытаясь снять тунику через голову, а второй он бил, словно силящаяся улететь птица, мне показалась, что я услышала что-то прямо за кустарником, опоясывавшим купальню. Я отпустила Гуторма и отогнула несколько ветвей. Как раз в это время мимо них шел Сигурд. Первым моим порывом было позвать его, чтобы он помог мне справиться с Гутормом. Но тут я заметила, что он смотрит куда-то прямо перед собой, и тогда, раздвинув еще пару веток, увидела Брунгильду, находившуюся на тропе, ведущей к березовой роще. Она ждала Сигурда, стоя в единственном прорвавшемся сквозь густые ветви луче солнца. И в этом свете она, с развевающимися на ветру, бьющимися вокруг сияющего лица длинными волосами, просто поражала своей красотой. Я отпустила ветви и повернулась к купальне. Гуторм, конечно же, сбежал. На камнях лежал его плащ. Я подняла его и зарылась в него лицом, чтобы заглушить звук рыданий. Мне подумалось, что я все еще могу приблизиться к тропинке и позвать Сигурда, чтобы он помог мне с Гутормом. Брунгильда увидит нас и скроется среди деревьев. Наверняка ей не хотелось, чтобы я знала об их встрече. А потом, когда Сигурд подойдет ко мне, обрадованный тем, что мне неизвестно, куда он шел, я воскликну, что Гуторму удалось бежать. Таким образом, я лишу их возможности встретиться… По крайней мере, в этот раз. Но я слишком долго об этом думала, и к тому времени, когда я вернулась к кустарнику, Брунгильда и Сигурд уже скрылись за поворотом тропинки. В тот же момент я поняла, что воспоминания о счастье не способны заменить само счастье. Мало того, именно они теперь делали мое существование невыносимым.
Я вышла из кустарника и направилась по тропе к лесу, коря себя за то, что стала так хитра и лжива. Я двигалась медленно, потому что под ногами шуршали сухие листья, и с каждым шагом я рисковала стать обнаруженной. Держа в руках плащ Гуторма, я поворачивала голову из стороны в сторону, чтобы казалось, будто я кого-то ищу. Под моей ногой хрустнула ветка, и я замерла.
— Гуторм! — тихо позвала я.
Мне никто не ответил. Когда сердце мое успокоилось, я поняла всю бессмысленность своей затеи и со слезами упала на землю. Поднявшись снова на ноги, я вернулась на тропу, но пошла по ней уже в обратном направлении… Я сидела, глядя на воду купальни и воображая себе то, что не смогла заставить себя увидеть воочию.
Спустя довольно долгое время я услышала шум на тропе и, приподняв ветви, увидела бегущего Сигурда. Он выглядел почти обезумевшим, и мне тут же пришло в голову, что он испугался, не прознает ли Гуннар о том, чем они с Брунгильдой занимались. Поглощенная собственным горем, я совсем забыла о Гуннаре и сейчас стала оглядываться в поисках Брунгильды. Ради Сигурда ее должны видеть возвращающейся вместе со мной. Но ее не было нигде поблизости. Я омыла опухшее от слез лицо, решив догнать Сигурда до того, как он вернется в дом. Но он успел переступить порог, когда я вышла на тропинку, ведущую к дому. Я поторопилась и оказалась в зале в следующее мгновение. Гуннар, находившийся там, сразу подскочил ко мне.
— Где Брунгильда? — спросил он, прищурившись. Сигурд стоял прямо за ним, пристально глядя на меня.
Я задумалась, стоит ли мне сказать, что мы только что расстались, но потом придумала кое-что получше.
— Наверное, ушла туда, куда обычно уходит, — сказала я. — Почему ты об этом спрашиваешь меня?
Гуннар развернулся, бросил взгляд на Сигурда, потом снова посмотрел на меня.
— Кое-кто из слуг заметил, как она шла не по обычной своей тропе, а по той, что вела к купальне.
Я глянула вверх, словно что-то обдумывая.
— Нет, он, скорее всего, ошибся, — произнесла я как можно спокойнее. — Я почти уверена, что видела ее идущей в сторону леса.
Гуннар схватил меня за руку.
— Я хотел спросить об этом Сигурда, но не нашел его возле дубов, где он работал. Похоже, он тоже сегодня гулял.
Я быстро сообразила, что вошла сразу же после Сигурда, а значит, он не успел что-либо сказать Гуннару. Разве что — будто он не видел Брунгильду. Тогда я стряхнула руку брата и заставила себя рассмеяться.
— Ты говоришь так, будто мужу и жене возбраняется уходить куда-то вместе.
Тут мать, накрывавшая на стол, неожиданно повернулась ко мне.