До тех пор пока неинформированный или упрямый и просто упертый человек будет определять политику Англии, мы будем проигрывать эту войну. То есть я имею в виду, что если мы не совершим никаких грубых ошибок, то на поле битвы мы не проиграем, но мы снова не сможем повлиять на мирный договор.
Я пишу эту книгу в феврале 1940 года, и положение дел на сегодня таково:
Мы не можем – при отсутствии грубейших промахов – проиграть эту войну на поле битвы, потому что 1) Германия не смогла вбить клин между нами и Францией или между Францией и нами, после чего напасть на каждого в отдельности; и 2) Германия не нашла союзника, чей военный потенциал, объединенный с ее мощью, был бы достаточен, чтобы союзно напасть одновременно на Францию и Британию и разгромить эти страны.
Союзник, с которым она могла бы сделать это – и именно поэтому я всегда очень боялся, что наши руководители с тупым упорством воплощают в жизнь позорную политическую линию, ошибочно названную политикой умиротворения, которая привела к договоренностям между Германией и большевиками – так вот, этот союзник Советская Россия. Но ей нужно было это делать, если она вообще намеревалась делать это, сразу же в первые дни войны. Полноценный нацистско-большевистский военный альянс, совместное наступление всей мощью обеих армий, было бы ужасной опасностью для нас, но, по крайней мере, мы можем сказать, что мы находимся (и будем находиться) в гораздо лучшем положении, чтобы встретить врага, чем полгода назад.
Существует две опасности, между которыми нам надо проскочить. Первая заключается в том, что Германия будет разбита и истощена до такой степени, что в итоге она будет ввергнута в хаос и попадет в объятия коммунизма. Но это маловозможный вариант.
Другой вариант – и наиболее опасный – состоит в том, что, ослепленные перспективой персонального исчезновения Гитлера и получившие таким образом возможность заявить, что они «покончили с гитлеризмом», наши правители поступят подобно наперсточникам и явят обществу даже некое подобие мира, при этом в Германии останется кто-то, в распоряжении коего останутся целехонькие армия и военно-воздушные силы.
Имя этой опасности – Герман Геринг, и эта опасность – смертельная. Делом о поджоге рейхстага и фокусом с тайным перевооружением этот человек доказал, что он дьявольски хитер. Отдав 30 июня 1934 года приказ о расстрелах и массовых убийствах людей, которых он не любил, он крайне откровенно продемонстрировал свою безжалостность. Его извечная мечта – усмирить Англию. А потому он готов быть откровенно-грубоватым и прямодушным с теми влиятельными иностранцами, которых он хочет обдурить – если, конечно, грубоватость и прямодушие могут помочь ему в этом.
Нужно найти некий средний путь между этими Сциллой и Харибдой, если мы хотим сохранить хоть какую-то надежду на мир после этой войны. Псевдомир Геринга будет означать лишь новые войны; полностью разрушенная, впавшая в коммунизм или анархию Германия, может, и не породит новой войны, но кому нужны груды развалин в самом сердце Европы?
Самый лучший – это третий путь. Надо поддержать тех людей в Германии, которые хотят построить что-то новое, которые хотят мира, надо как-то подготовить для них почву, разрушив веру немцев в непобедимость Германии и заставить эту страну почувствовать то, чего она никогда до этого не переживала – суровые последствия, причем на ее территории, всех тех войн, которые она несла на протяжении последней четверти века в земли французов, бретонцев, бельгийцев, испанцев, чехов, румын, сербов, поляков и русских.
Это крайне трудно выполнить сейчас, ибо слишком тяжелы были все прошедшие годы, но если мы хотим навсегда установить мир в Европе, то это нужно сделать.
Когда эта война закончится, или даже еще за какое-то время до ее окончания, когда она подойдет к определенному рубежу, люди, которых сегодня не берут в расчет, чьи имена практически неизвестны, вернутся к себе на родину – я говорю об изгнанниках. Это уже было во время и после Первой мировой войны. Кто-то вернулся навсегда, но не с добрыми намерениями – дела их были зловещи.
Ленин и Троцкий стали переносчиками заразы – их направили в Россию немцы, чтобы обеспечить реализацию своих военных планов. Они сделали свою работу, совершив даже то, что казалось невозможным – они создали в России куда более жестокую тиранию, нежели та, что была при царском режиме, который сегодня, в некоторой исторической уже ретроспективе смотрится весьма неплохо и даже позитивно на фоне нового режима. Бенеш и Масарик вернулись в Прагу и осуществили демократию на практике; это был единственный пример в послевоенной Европе, когда государство смогло воплотить пусть часть идеалов, за которые сражались в 1914 – 1918 годах – и сделали это люди, которые сражались на фронтах. Это и правда было великим достижением. Пилсудский вернулся в Варшаву, но успеха он добился гораздо меньшего.
Но у всех этих людей была одна общая черта – до того момента, как они вернулись на родину, они были практически не известны в Англии. Их знали меньше, чем какого-нибудь неизвестного актеришку, чье имя стоит в самом низу афиши; меньше, чем самого неудачливого участника скачек в Эпсоме или второго запасного игрока из футбольной команды Галашиэля. И тем не менее, они сыграли по-настоящему серьезную роль, и если бы самые высокообразованные люди в Британии, которые пребывают в состоянии изумления при виде того, что делается в Европе, знали о них хоть что-то, то нам не нужно было бы выходить на поле битвы.
И вот теперь снова наступает время возвращения изгнанников. На этот раз для нас важнее всего изгнанники-немцы. Собственно, это и есть та причина, по которой я пишу эту книгу об Отто Штрассере и о том Четвертом рейхе, который он хотел бы построить.
Что это будет означать для нас? Сможем ли мы взаимодействовать с ним? Оставит ли он нас в покое? Будет ли он выступать за дело мира? Как он будет соотноситься с рейхом Геринга, который угрожает нам? Явит ли он нам надежду на то, что разум, справедливость, человечность и свобода, но не вседозволенность, как было в Германии 1918 – 1933 годов, возвратятся в Европу?
Ответ на вопрос: «Какой будет следующая Германия?», одновременно является и ответом на вопрос: «Каким будет наше будущее?».
До того как обсудить эти вопросы, Отто Штрассер полагает, что внешний мир должен принципиально понять, что означает тот основополагающий момент, на который он обращает внимание – то, что называют «немецкая тоска, немецкое желание». Это то, что мы назовем, желая как-то кратко это обозначить, социализм, хотя это и не тот социализм, который сегодня якобы воплощают социалистические или лейбористские партии в разных странах, в том числе социализм по-московски.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});