Читать интересную книгу СССР. Жизнь после смерти - Коллектив авторов

Сравнение культурной и повседневной жизни в двух противоположных социально-экономических системах позволило людям увидеть, что в культурной и – хотя бы отчасти – повседневной жизни советского периода были так или иначе воплощены всеобщие гуманистические принципы, когда «идеальное коммунизма (как мира неотчужденных отношений) в советском обществе было представлено советской художественной культурой»[176].

Итак, за последние 12 лет произошла социально-психологическая, социально-культурная, отчасти социально-экономическая реабилитация СССР. Да, конечно, дефицит, очереди и талоны ему поминают, но без прежнего гнева и энтузиазма.

Происходит сегодня и то, что условно можно назвать социально-правовой реабилитацией. Коррупция, разнообразные истории «распила» и «крысятничества», заполнившие сегодня пространство Интернета, позволяют думать о советских партийных и хозяйственных руководителях почти как об аскетах и бессребрениках. Да, воровали и взятки брали, но разве так?!

Так почему же все-таки второе крушение – вскоре после возвращения?

Вся та реабилитация СССР, о которой сказано выше, возвращение его образа в общественное сознание и в общественную дискуссию, стали поводом только к массовой рефлексии, а не к формированию социально-политической альтернативы, хотя бы в виде интеллектуального продукта.

Реабилитация СССР в общественном сознании при всей своей масштабности все-таки оказалась неполной, она не включала социально-политическую реабилитацию. Не произошло принятия и оправдания общественным мнением того, что и сделало Советский Союз Советским Союзом, – революции и последующего за ней прорыва через время, даже эпохи, ценой громадных социальных и человеческих потерь. Это до сих пор не только не принимается, но и отвергается общественным сознанием. Парадоксальным образом неприязнь к революции по мере роста недовольства в обществе только усиливается, точнее, превращается в страх катастрофы, ужас перед Окончательным Хаосом.

Возник некий эмоциональный ступор, препятствующий мобилизации людей для солидарного участия в необходимых социальных переменах. Даже до внутренней мобилизации, до эмоциональной готовности к переменам, при всем недовольстве настоящим, пока далеко.

И именно поэтому сейчас СССР потерпел крах второй раз – уже как образ желаемого будущего. Все, что сегодня вспоминается с ностальгией и умилением, все, чем мы сегодня с опозданием гордимся, все, что сегодня оправдывают и принимают в советском прошлом, о чем даже потихоньку начинают мечтать, все это было вызвано к жизни революцией. А она-то как раз и не принимается.

Поэтому сегодня, наверное, только эмоционального возвращения к СССР недостаточно. Необходим рациональный анализ советского опыта наряду с анализом кейнсианства, наряду с анализом всех альтернатив капитализму. В том числе необходим и анализ причин нежизнеспособности этих альтернатив.

© Очкина А., 2012

Послесловие

Виталий Куренной

«СОВЕТСКОЕ» КАК ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ИНТЕРЕСА

Настоящий сборник, появившийся благодаря взаимодействию Института глобализации и социальных движений, Отделения культурологии философского факультета Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», а также проходившей по случаю двадцатилетия распада СССР московской выставки «Искусство памяти», в некотором смысле является заявкой на обновление программы исследований советского прошлого и его отношения к нашему настоящему.

Выросло поколение, которое вовсе не знало опыта существования в СССР, что формирует специфическую дистанцию: советское общество трансформируется в объект истории по отношению к настоящему, прекращает свое непосредственное наличное существование в виде живого опыта и перестает быть почти исключительно точкой схождения непересекающихся идеологических и политизированных линий – как это было в прошедший постсоветский период.

Несомненно, «советское» давно бытует в настоящем как историческое – в рамках политической, эстетической и коммерческой ностальгии. И рано еще говорить о его окончательном дистанцировании и историзации – оно продолжает оставаться точкой прямого референтного соотнесения для тех, кто вырос в СССР. Но поколенческий слом уже произошел и будет все больше обнаруживать свои последствия. Именно поэтому нам так интересны те способы конструирования «советского», какими начинает пользоваться поколение, для которого подобной связи живого опыта не существует. Элементы советских практик, которые, безусловно, продолжают существовать в настоящем, уже неясны для нового поколения по своему наглядному генезису, основанному на живом опыте. А это ведет, среди прочего, к перестройке системы легитимации поведенческих норм и практик, к активному производству мифов. Рациональное разъяснение и выяснение, конечно, не сможет в настоящий момент конкурировать с поверхностностью и иррациональностью популярной культуры, но для него это также новый вызов.

Сказать, что «советское» не состоялось до настоящего времени как объект исследования, разумеется, невозможно. Существует развитая сеть в первую очередь славистов, имеющая критическую массу исследовательского сообщества. Но этот продукт – в силу исторических обстоятельств – сложился прежде всего как товар на импорт, спрос на который быстро пошел на нет после краха западной советологии, хотя, конечно, последствия этого события демпфированы защитным поясом академической и университетской среды. Но даже в этом продуктивном исследовательском сообществе «советское» все же больше напоминает недостроенную Звезду смерти – что-то грандиозное, но состоящее в основном из пока еще зияющих пустых каркасов.

Здесь я не стану останавливаться на вопросах практических: как нам изживать советский опыт или, напротив, какие практики стоит поддерживать и даже реанимировать. Несколько слов я хотел бы сказать о «советском» как остраненном объекте именно исследовательской работы.

Коль скоро так случилось, что «советское» является частью нашей истории, его следует оценивать по достоинству, а не бежать от него. Это тривиально, но это все еще факт. Один пример пояснит, что я имею в виду. Некоторое время назад мы работали в Максатихинском районе Тверской области. Совместно с журналом «Русский репортер» мы готовили летнюю школу для студентов и школьников. Это замечательное начинание, но я не о нем хотел рассказать. Один из проектов, который возник сразу, – идея путеводителя. Район туристы не балуют, Селигер далеко, а региональное руководство, конечно, понимает важность актуализации культурного наследия и любезно показало нам все интересные места и объекты. И при этом ознакомлении, и потом, в процессе летней работы студентов, сложилась весьма примечательная схема путеводителя. Там была культура этническая (тверские карелы все-таки!), была культура народная (следы местных колдунов), была православная, была языческая. Но ничего советского! Монументы, потрясающая позднесоветская колхозная архитектура клубов и школ, остатки колоссальных элеваторов – все это никто не замечает, это не является объектом, имеющим важность или заслуживающим внимания. Не говоря уже о сложном слое, стоящем за видимыми символическими артефактами, – архитектурная и культурная политика, советская политика памяти, каналы мобильности, экономика региона и т. д. Всего этого просто не существует – ни для приезжих, ни для местной образованной публики. Какой-нибудь камень-следовик заслуживает намного больше внимания и интереса, чем этот пласт культуры.

Но, конечно, именно советский пласт продолжает определять значительную часть жизни. В отношении «советского», в самом деле, действует аура особой негативной идентичности, оно отрицается даже в своей очевидной данности. Хотя оно все еще доступно – через очевидцев и участников формирования этой действительности, но доступ к этим свидетельствам быстро утрачивается.

Советская история – это богатейший исторический и исследовательский ресурс. Как бы мы ни относились к тому периоду, одно должно быть ясно: это уникальный общественный эксперимент, понимание и знание которого – несмотря на трагизм и драматичность – обогащают наше представление не только о современном обществе, но и о человеке как таковом. Трезво оценить провалы и удачи этого проекта – первоочередная исследовательская задача.

Советский эксперимент был одним из вариантов модернового общества – он не есть нечто внеположенное этому проекту. Советский Союз основывался на определенных, выработанных именно в культуре модерна представлениях об истории, политике, культуре, обществе, экономике и человеке. И это общество стремилось подогнать себя под эти представления, предпринимало колоссальные усилия – часто не считаясь со средствами, – чтобы кроить себя по определенным лекалам. Советская культура раскрывает эти грани проекта современности, их надо понимать, а не табуировать этот интерес политическими ярлыками.