Читать интересную книгу Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Владимир Успенский

Сашка пустился бежать, сам не зная куда. Резкий свист бросил его на землю. Полыхнуло вблизи. Темным мешком взметнулось подброшенное взрывом тело, мягко шлепнулось рядом с Фокиным. В нос ударил запах паленого.

Гонимый ужасом, Сашка рванулся к казарме: укрыться, спрятаться за прочной железной дверью, залезть подальше! Кто-то голый по пояс, в командирских галифе кричал, выпучив белесые, будто обваренные кипятком, глаза:

– В подвал! В подвал! – и сам пятился задом, ногами нащупывая ступеньки.

В подземелье взрывы слышались гораздо слабее. Только тут Сашка начал приходить в себя. Он был цел и даже не поцарапан, лишь рубашка с левой стороны забрызгана кровью. В крови были и длинные штрипки шаровар, волочившиеся по земле. Сашка оборвал их. Мучительно, до тошноты, хотелось курить, но карманы были пусты.

В подвале собралось уже много бойцов, а сверху спускались новые, почти все без оружия. И все спрашивали торопливо:

– Какой взвод? Какая рота?

Постепенно люди сбивались в кучки вокруг старшин и сержантов, но кучки эти были невелики: красноармейцы рассеялись по многочисленным подвалам, подразделения перемешались. Командиров не видно. Они ночевали на квартирах: кто в северной части крепости, кто в городе.

Сашка искал своих музыкантов, но здесь не было никого: может, погибли, может, спрятались в других местах. Фокин довольно далеко пробежал по двору и попал в расположение стрелкового полка, занимавшего юго-восточный сектор кольцевых казарм Центрального острова.

– Кто с оружием – ко мне! – закричал кто-то возле двери.

На этот властный голос охотно пошли люди. У Сашки была только труба, но и он тоже пошел. Старшина-сверхсрочник, сидя на корточках, доставал из ящика рубчатые гранаты Ф-1. Гранаты были без запалов. Красноармейцы брали их, зажимали в руках, как камни. Взял и Фокин.

Стены и пол перестали вздрагивать, наверху не рвались больше снаряды. Долетал только слабый треск выстрелов, и эти выстрелы удивили Сашку больше всего: значит, фашисты переправились через Буг, значит, они где-то близко!

– Товарищи, немцы в клубе! – раздался тот же командирский голос. – Немцы идут сюда! Кто с оружием, ближе к дверям! Быстрей! Быстрей! – голос был громкий, обладатель его привык, видимо, распоряжаться.

На лестнице и в коридоре бойцы стояли плотной толпой, притиснутые друг к другу, сжатые, как пружина. Те, что находились впереди, приоткрывали тяжелые железные двери, наблюдали, шепотом передавали соседям.

– Близко уже… Метров сто… Наших убитых смотрят…

Красноармейцы слушали, тяжело дыша. В сердцах накапливалась, нагнеталась злоба.

Немецкие автоматчики шли от Тереспольских ворот. Шагали спокойно и неторопливо. Они уже заняли центр крепости, поставили там рацию.

Множество трупов лежало во дворе, автоматчики останавливались возле них, наклонялись, иногда переворачивали. Возле убитых женщин задерживались дольше. Солдаты, которые шли впереди, на всякий случай непрерывно строчили из автоматов по окнам казарм. Но никто не отвечал им. Сквозь дым пожаров солдаты видели уже неподалеку восточную оконечность острова.

Немцы были уверены, что бой закончен, что осталось только добить сопротивляющихся одиночек. И когда в казарме распахнулись вдруг двери и вывалились во двор страшные, полуодетые люди с хриплым, жутким «Ур-ра-а-а!», когда без выстрелов, круша прикладами, врезались они в толпу автоматчиков, ошеломленные, испуганные фашисты сразу же побежали. Их догоняли, с ходу всаживали в спины штыки, безоружные красноармейцы прыгали сзади, заламывали головы, валили на землю, били сгоряча кулаками и чем попало.

Сашка несся вместе со всеми, кричал и все искал глазами немцев. Но они были или далеко впереди, или распластанные, под ногами. Только на берегу Мухавца Фокин, огибая сторожевую башню, увидел перед собой бледную, заросшую волосами шею и сизую пилотку над ней. Немец обернулся, приседая и дико, истерично визжа. С размаху, со всей силой ударил его Сашка незаряженной гранатой в висок; под рукой ощутимо хрустнула кость. Немец упал навзничь, изо рта хлынула кровь. Сашка отскочил в сторону, несколько секунд стоял недвижимо, трезвея после азарта, как под холодной водой, а в голове вертелась острая, кричащая мысль: «Убил! Я!»

Повернулся и пошел назад, боясь оглянуться, рука судорожно тискала гранату. Посмотрел – и отбросил ее: к рубчатой оболочке прилипли пепельные тонкие волосы.

«Не я же ведь лез, он сам лез… Наших они вон сколько побили. Небось не жалели», – успокаивал себя Сашка. Будь этот немец здоровым бугаем, да еще если бы стукнул его в драке – у Фокина не возникло бы никаких переживаний. Но немец был молодой и против Сашки больно уж хлипкий. А Сашка никогда не бил тех, кто слабее его.

«А, пропади ты!» – выругался Фокин, досадливо морщась. Поднял с земли немецкий автомат, подобрал рассыпанные патроны и пошел вдоль внутренней стороны кольцевых казарм.

Стрельба раздавалась со всех сторон, бой разгорался и на Западном острове, и на Южном, и в северной части крепости. Трудно было понять, откуда летят пули. Они щелкали по кирпичной стене казармы, выбивая красную пыль. В середине Центрального острова отстреливались из пулеметов немцы, засевшие в клубе и отрезанные теперь от своих. Возле Тереспольских ворот красноармейцы теснили автоматчиков. Противники повсюду сошлись так близко, что фашисты, боясь угодить по своим, прекратили огонь из пушек и минометов.

Солнца почти не было видно, оно тусклым багровым пятном проглядывало сквозь дым и пыль, висевшие над крепостью, но тепло его чувствовалось, с каждой минутой становилось все жарче. Горели склады с обмундированием и продовольствием, дым от них стлался низко; густой и едкий, он выжимал слезы из глаз.

Сашка решил посмотреть, что происходит на Южном острове, свернул к Холмским воротам, однако пули там неслись гак густо, что он побоялся пробежать мимо арки. Поднялся в казарму. И здесь по помещениям, выходившим на юг, можно было двигаться только на четвереньках. Окна тут были широкие, пули через них летели роем, вгрызались в противоположную стену, отбивая куски штукатурки.

Немцы пытались просочиться по мосту, но красноармейцы отгоняли их винтовочным огнем. Стреляли из узких амбразур, которых было по две возле каждого окна. Не имевшие оружия бойцы сидели на полу в безопасных местах.

Возле одной из амбразур стоял лейтенант-пограничник и, тщательно целясь, бил из малокалиберной винтовки. Рядом с ним еще трое пограничников: сержант и рядовые, все с пустыми руками. Сержант доставал из картонной коробочки маленькие патрончики и подавал их командиру.

– А ну, товарищ лейтенант, подвиньтесь, – строго сказал Сашка, оттесняя его плечом. – Нечего вам тут с малопулькой своей. Дайте я по ним из автомата шарахну.

Красноармейцы ровными шеренгами стояли на линейках лагеря в полном походном снаряжении, с винтовками, скатками и противогазами. Только подсумки у всех были пусты. С северо-запада, со стороны Бреста, накатывался гул канонады, и от этого звука мурашки пробегали под гимнастерками молодых парней.

Стояли долго. Командиры сходились по два, по три, переговаривались, курили, зажимая в кулаках папиросы. На лицах – недоумение и плохо скрытое беспокойство. Лишь капитан Патлюк, как всегда затянутый «в рюмочку», гоголем прогуливался перед строем, сверкая начищенными сапогами, деловито поправлял на рукаве повязку дежурного. Иногда глядел по сторонам – не появится ли командир полка. Увидев Бесстужева, подмигнул ему.

– Не робей, лейтенант!

– И не думаю… Чего мы ждем-то?

– А я знаю? – капитан понизил голос. – Подполковник сам на телефоне сидит. Линия-то перерезана, наверно. Связистов послали… Тут черт ногу сломит… Ты вот что: пусть орлы оправятся пока, потом, глядишь, некогда будет.

Патлюк пошел дальше, печатая шаг, как на строевых занятиях, лихо потряхивая казачьим чубом.

Наконец командиров рот вызвали в штаб полка. Вернулись они очень скоро, повеселевшие, с картами в руках, сбросившие с себя тяжелое оцепенение безделья. Патлюк возвратился из штаба бегом, уже без повязки. За ним по-гусиному вышагивал старший политрук Горицвет.

– Бесстужев! – крикнул Патлюк. – Веди людей к кухне, сажай в машины, я сейчас!

Пять полуторок и серый броневичок ждали их с заведенными моторами. Красноармейцы тесно набились в кузова. Пока грузились, прибежал Патлюк с цинковым ящиком патронов под мышкой. Взял его в караульном помещении, оставив полсотни патронов для часовых. Других боеприпасов в полку не было.

– Взводные! Раздать по обойме на душу! Быстро! – приказал капитан.

Колонна выехала из лагеря. Впереди, буксуя в песке, шел броневик. В нем сидел старший политрук Горицвет. Бесстужев вместе с Патлюком – на мотоцикле. Капитан рассказывал отрывисто, торопливо:

– Война, Юрка!.. Подполковник так и сказал: наверно, война… В штабе бедлам, никто ничего не знает… А подполковник молодец, недаром на финской два ордена отхватил. Держится спокойно, только красный весь, как буряк…