Читать интересную книгу Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Владимир Успенский

На крыльце военкомата стоял ночной сторож дед Максим с учебной винтовкой в руках. Особо настойчивых, пытавшихся прорваться в дом, он оттеснял со ступенек, покрикивал:

– Ну куды тебе в армию! Порядку не знаешь!

Славка удивлялся и негодовал: пока одуевские парни соберутся да доедут до Германии, там все может кончиться. Наши танки подавят фашистов и займут Берлин. «Скорее бежать надо, хоть и без сухарей, – думал Славка. – До станции пешком, а там в поезд… Вот если бы войну годика через три объявили, тогда бы мне в самый раз было…»

Необычное началось только вечером. По всем дорогам потянулись в Одуев подводы, переполненные людьми. Останавливались возле Дома культуры – двухэтажного здания с башенками на углах. В большой сад, обнесенный чугунной решеткой, пропускали одних мужчин. Они прощались с женами, целовали детишек и, забрав котомки, уходили за ворота. Оттуда не возвращались.

Когда стемнело, все переулки вокруг Дома культуры были забиты подводами. Казалось, огромный цыганский табор расположился в центре города. Далеко был слышен гомон толпы. В голос кричали простоволосые, будто обезумевшие бабы; надрывались забытые в телегах младенцы; испуганно прядая ушами, ржали лошади. Встревоженные шумом, заливались собаки. Кое-где под звуки гармошки с гиком и посвистом пели что-то разухабистое пьяные голоса.

Прямо посреди улицы горели возле повозок костры, метались лохматые черные тени. Славка ходил от огня к огню, смотрел, слушал.

Молодая женщина в городском платье, но босая, со сбившимся набок платком, прижимала к груди руку мужчины и повторяла, глядя в его лицо:

– Еще секундочку, Яша, еще секундочку… А он, высокий, в тельняшке под распахнутым пиджаком, неловко отстранял ее, уговаривал:

– Машенька, перекличка сейчас. Пора, Машенька. Ну что же ты – ведь нас сперва на Орел погонят, – искал он хоть какие-нибудь успокаивающие слова.

У другого костра сидела на земле пожилая, худая женщина, кормила грудью ребенка. Чернобородый колхозник в рубахе без пояса стоял за ее спиной и неумело гладил ее прямые, растрепанные волосы. А рядом на телеге – совсем пьяный маленький взъерошенный мужичонка в дырявых лаптях. Глядя на огонь выпученными глазами, он икал и говорил, ни к кому не обращаясь:

– А? Война посередь говна! Эт-та чаво такое? А? Во как!

Гомонил, кишел в центре города небывалый табор. А от школы, перекрывая другие звуки, неслась дружная песня:

Мы войны не хотим, но себя защитим,Оборону крепим мы недаром.И на вражьей земле мы врага разгромимМалой кровью, могучим ударом!..

Там собирались одуевские ребята-добровольцы, те, что днем осаждали военкомат.

На решетке вокруг Дома культуры гроздья человеческих тел – не подступиться. Славка попробовал пролезть поближе, но его затолкали, оттерли.

– Идут, идут! – закричали вдруг возле ворот, и толпа хлынула в ту сторону.

Из ворот выехал верхом на коне военный. За ним, по четыре человека в ряд, двигался строй. Трудно было разобрать отдельные лица, все они казались одинаковыми в багровом свете костров. Толпа притихла. Слышалось только хриплое дыхание людей и тяжелый топот ног. И вдруг разом страшно закричали, заголосили бабы.

– Прощай, мой родненький!

– И на кого ж ты нас покинул!

– Ваня! Ваня! Ваня! – надрывалась рядом со Славкой женщина, тянулась на носках повыше, ища глазами.

Славка присмирел. Хоть и завидовал он уходившим на войну, но как-то тревожно и тяжело было на сердце, жалко женщин и ребятишек, которым придется возвращаться ночью по темным дорогам в свои глухие, опустевшие деревни.

А колонна все выползала и выползала из большого сада Дома культуры. Голова ее со всадником впереди скрылась уже за поворотом, свернула на Белевское шоссе, а из ворот выходили новые шеренги мужчин. И то, что они были в строю, будто оградило их невидимой стеной от всего прошлого, они уже не принадлежали своим матерям, женам и детям, они, не задерживаясь, проходили мимо родных.

Колонна уходила. А к Дому культуры подъезжали все новые и новые телеги. Мужчины, предъявив повестки, исчезали за чугунной оградой…

Домой Славка вернулся за полночь. Боялся, что крепко влетит от матери. Но на него никто внимания не обратил.

Во дворе громко хрупали овес привязанные к телегам лошади. В доме еще не ложились спать. Бабка возилась возле печки, вынимала противни с черными сухарями.

– Кто у нас? – спросил Славка.

– Иван с Аленой и Брагин. Нобилизуют Ивана-то…

– Дядю Ваню? Его надо. Он с финнами воевал и немцам вложит! А поесть можно?

– Яички вон на столе, – сказала бабка и добавила, укоризненно покачав головой: – Ты уж болтал бы поменьше, что ли.

Приоткрыв дверь, Славка заглянул в комнату. Мать, отец и лесничий Брагин сидели возле самовара. Раскрасневшийся, потный Брагин рассказывал что-то. Тетя Алена, низко склонив голову, пришивала лямку к вещевому мешку, а дядя Иван, не мигая, смотрел на завешанное одеялом окно. Лицо у него было грустное, опустились вниз уголки губ, и думал он, наверно, о чем-то очень печальном. Славке стало жаль его. Он вздохнул и тихонько прикрыл дверь.

Эта ночь, самая короткая в году, была на редкость теплой, тихой и звездной. В три часа, когда ефрейтор Носов заступил на дневальство, на востоке, над вершинами сосен, небо зарозовело, а в лесу было пока совсем темно, смутно белели палатки. Набегавший порывами ветер осыпал с деревьев капли росы.

У ефрейтора смыкались глаза: в такое время, на заре, самый сон. Носов прислонился к столбу, но стоять под «грибком» ему было неудобно, слишком низка для него, долговязого, крыша. Не увидишь, как подойдет дежурный. Чтобы разогнать дремоту, зашагал по линейке. Десять шагов вперед и десять назад. Ногу ставил твердо и чуть поворачивал, под сапогами скрипел влажный песок.

Издалека донеслось слабое, прерывистое гудение. «Наверно, машина из города», – подумал Носов и удивился: кто бы это мог ехать в такую рань? Звук нарастал, можно было уже разобрать, что гудят много моторов.

На западе, на фоне темного неба, появились зеленые и красные огоньки. Из-за Буга летели бомбардировщики. Летели они открыто, без всяких предосторожностей, и поэтому Носов не почувствовал беспокойства.

Из штабной палатки выбежал дежурный по лагерю капитан Патлюк. Задрав голову, смотрел в небо, придерживая рукой фуражку. Крикнул:

– Дневальный, чьи самолеты?

– Не могу понять.

Патлюк кинулся обратно в палатку, к полевому телефону, торопливо крутнул ручку, вызывая штаб дивизии. Но в трубке – ни звука. Телефон не работал.

Вдали, за лесом, где находился аэродром истребителей, приглушенно и тяжко ухнули взрывы. И в ту же минуту в противоположной стороне, на западе, небо разом озарилось по горизонту багровой вспышкой; раскатом грома докатился до лагеря звук артиллерийского залпа.

У Носова от удивления отвисла нижняя челюсть. Из палаток в одних трусах выскакивали красноармейцы, опрашивали: что? как?

– Не знаю, – мотал головой ефрейтор.

Рев мотора раздался вдруг совсем близко, заглушил голоса. Над лесом скользил бомбардировщик, набирая высоту. Первые лучи солнца, косо бившие снизу, ярко осветили его. На желтых концах крыльев Носов увидел черные кресты.

«Почему кресты, а не звезды?» – промелькнула у него мысль. Прошло еще несколько секунд, прежде чем он понял: это же фашисты! Это их свастика!

– Немцы-ы! – пронзительно закричал Носов и, сорвавшись с места, побежал по линейке. – Ребята, немцы! В ружье!

* * *

Сильный толчок сбросил Фокина с койки. Он вскочил на ноги, привычно потянулся к тумбочке, нащупывая шаровары. Снова качнулся пол, казарму тряхнуло так, что посыпалась штукатурка. Лампочки не горели. В темноте слышались крики и ругань. Кто-то наступил Сашке сапогом на босую ногу, он взвыл от боли и побежал по проходу между койками, налетая на мечущихся людей.

Серым четырехугольником проступала впереди открытая дверь в соседнее помещение. Зажав под мышкой трубу, Фокин пробирался в ту сторону, к свету. Проем двери озарился на мгновение яркой вспышкой огня. Горячая волна воздуха отбросила Сашку к стене. Все вокруг вздрагивало и сотрясалось через равные промежутки времени: взрыв – пауза, взрыв – пауза.

В соседнем отсеке стоял удушливый запах гари и серы. Снаряд, влетевший в окно, разбил пирамиды, на полу валялись искалеченные винтовки. Жуткими голосами кричали невидимые в дыму раненые. Прыгая через них, попадая босыми ногами во что-то липкое, Сашка выскочил на лестницу.

Было уже почти светло, но то ли дым, то ли туман заволакивал просторный крепостной двор. Из всех дверей выбегали полуодетые люди. Возле пограничной комендатуры метались женщины, некоторые с детьми на руках. Все время что-то грохотало и трещало. На дворе разом сверкали десятки вспышек, и кто был близко от них, падал и больше не поднимался.

Сашка пустился бежать, сам не зная куда. Резкий свист бросил его на землю. Полыхнуло вблизи. Темным мешком взметнулось подброшенное взрывом тело, мягко шлепнулось рядом с Фокиным. В нос ударил запах паленого.