Когда посланник ушёл, Акио долго вертел в руках таинственное письмо. В Мино произошло что-то очень, очень важное, и Широ пока что об этом не знает. Несколько мгновений чиновник боролся с искушением сломать печать, тем более что во дворце императора все слуги владели секретом изготовления поддельных штампов и широко практиковали это мастерство. Однако поразмыслив Акио решил, что дела Мино никак не касаются ни его лично, ни его императорского величества. Если Широ не объявится через пять-десять дней – тогда да, письмо будет вскрыто. А пока можно и подождать.
Акио задумывался и о многих других вещах: например, о том, стоит ли сообщать Широ о появлении в Овари молодого полководца с захватническими амбициями, недавно победившему в битве при Ино[1] и, по слухам, уже собирающему армию в поход на крупные города, включая Киото. Императора и его двора это не касалось напрямую – ведь всем известно, что император неприкосновенен, - но вот действующему сёгунату было чего опасаться. Как и правителям крупных провинций…
Стоит ли передавать младшему брату все эти слухи? Широ слишком молод и глуп, он ничего не поймёт и лишь зря разволнуется. Вздохнув, Акио решил наблюдать со своего места за развитием ситуации и не предпринимать никаких действий, полагаясь на свою находчивость и способность быстро подстраиваться под любые условия.
Впрочем, сначала нужно дождаться Широ. У Акио и самого имелось, за что его отругать, ибо по сведениям, полученным от самого Сына Неба, его светлость Асакура Йомэй заслуживал хорошей трёпки.
Ханакаяма Кано не боялся прослыть безумцем: мнения его не интересовали. Замкнувшийся в своём непобедимом одиночестве, он странствовал по городам и провинциям, не ведая ни цели своего пути, ни причины, не позволяющей ему надолго задерживаться где бы то ни было.
В Киото он уже бывал раньше. Ему нравился этот город: шумный, кичливый, полный огней. Людская толпа его не смущала: в толпе легче остаться незамеченным. Он жил в недорогих гостиницах, иногда ночевал прямо под небом, питался чем придётся. Денег как таковых у него никогда не было, но хозяева закусочных и гостиниц не могли ему отказать. Слава о непобедимом Кано уже прошла по всей стране, но не громом, а еле слышным испуганным шёпотом, ведь и сам Кано всегда вёл себя тихо и жил скромно, как аскет. Казалось, его вообще ничего не интересует. Кроме убийств.
На самом деле, Кано давно уже не интересовали и убийства. Лишённый способности любить и привязываться к людям, он путешествовал, надеясь на просветление. Восемнадцать лет, прожитые в монастыре, не могли не оказать никакого влияния на его натуру. Освоив, но не прочувствовав основные каноны буддизма, Кано решил, что от медленной гибели его может спасти только обретение сатори – а сатори, как известно, всегда приходит внезапно. Этот высший, блаженнейший миг земной жизни ещё не успел наступить, и не будь у Кано надежды на чудо, он давно бы уже покончил с собой.
Встретившись в скромной закусочной с юношей с жемчужными глазами и великолепным мечом у пояса, Кано и не предположил, что желанный миг столь близок. Его желание заполучить этот меч было из разряда тех мелких страстишек, которые время от времени одолевают каждого человека. Тут Кано не был исключением. Привыкнув получать всё по первому требованию, он хотел забрать красивую игрушку единственным способом, который никогда не подводил его – и натолкнулся на сопротивление. Мгновение, когда его меч споткнулся о катану в руке сероглазого, и стало для него просветляющим. Странное чувство, испытанное им в тот момент, не шло ни в какое сравнение с заурядным удовлетворением от убийства. Это было ощущение более высокого порядка, не из разряда звериных. Впервые кто-то воспротивился воле Кано, а он, оказывается, был совершенно к этому не готов.
С этого дня жизнь Кано обрела смысл, который невозможно было выразить словами. Меч в ножнах из кожи ската стал для него фетишем, который требовалось получить во что бы то ни стало, но для этого требовалось убрать с дороги сероглазого. Не сразу, не ударом в спину, не просто так. Честный бой? Хорошо, пусть будет честный бой. Покажи, на что ты способен, сероглазый. Хочешь победить меня – победи. Может быть, я только и живу для того, чтобы испытать поражение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но если победа снова достанется мне, а ты будешь убит, значит, я получил свою абсолютную силу. Может статься, мне суждено править миром. Человек, подобный мне, способен на любые подвиги. Получу твой меч – выйду из тени, перестану скитаться по подворотням, заявлю о себе. Что мне сёгуны, что мне император? Я могу всё, чего не могут они. Мне неинтересно, что они обо мне думают. Когда я приду к власти, думать им придётся только о себе, о своих никому не нужных шкурах. Сила нужна, чтобы получить власть. Нужна ли мне власть? Пока не знаю. Вполне возможно, что когда я сожму её в своих руках, это чувство мне понравится.
Кано жил на постоялом дворе недалеко от идзакая «Вишнёвый холм». Он один занимал весь этаж, так как селиться с ним рядом никто не хотел. В двадцать второй день второго месяца он тщательно чистил свой верный меч, протирая его с помощью растёртой в порошок глины, завёрнутой в шёлковую тряпицу, и умащивая гвоздичным маслом. Выдернув шпильку мэкуги и разобрав рукоять, Кано смазывал пахучим маслом все металлические детали, кроме хвостовика. Поверх насечек на его ребристой поверхности двумя иероглифами было вычеканено имя создателя клинка – и, как это ни странно, его тоже звали Кано. Ещё недавно Кано считал этот меч главной своей драгоценностью, сейчас же его душа принадлежала другому оружию – тому, которым владел худой сероглазый мальчишка.
В дверь постучали. Кано недовольно поднял голову – он не любил, когда его беспокоили. В щель фусума заглянул бледный и, сразу видно, испуганный молодой человек – чей-то слуга. Дрожащим голосом слуга объявил, что его господин желает немедленно увидеться с Кано-саном, что это очень важно в первую очередь для самого Кано-сана, и что если Кано-сану не понравится предложение господина, то Кано имеет право убить всех его слуг, включая самого говорившего.
Кано позабавила эта кроткая речь. Чистка лезвия была завершена, он убрал его в ножны и прикрепил к поясу.
- Что ж, надеюсь, ты попрощался со своими родными, - насмешливо ободрил Кано безымянного слугу.
…Они шли довольно долго, вышли из бедного района и вскоре увидели справный дом с фасадом, украшенным резьбой, и зелёной изгибающейся крышей. У ограды стояли два стражника в тёмно-зелёных кимоно с гербовыми нашивками, они приветствовали Кано почтительными поклонами. Не задерживаясь на входе, суетливый молодой слуга сразу провёл Кано на второй этаж богато обставленного жилища, деликатно постучал в дверь, на которой были нарисованы цветы глицинии, снова поклонился и исчез.
Не дожидаясь ответа, Кано вошёл.
В комнате, обставленной пышно, но безвкусно, находился мужчина лет тридцати пяти, одетый в кимоно из очень дорогого китайского атласа. Его лицо не понравилось Кано: въедливые, не внушающие доверия глаза, длинноватый нос и слабовольный, мягкий подбородок с невыразительной линией рта. Однако на Кано мужчина смотрел без всякого страха.
- Что вы от меня хотели? – Спросил юноша, не утруждая себя приветствиями.
Мужчина коротко кивнул ему, изобразил улыбку и жестом пригласил садиться.
- Вы ведь Кано-сан? Тот самый?
- Да, меня зовут Кано. Так что вам нужно?
- Мне нужны вы.
Кано не удивился – удивляться он просто не умел.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
- В каком смысле?
- Как моя правая рука. Как мой советник. Мне нужен надёжный человек, на которого я могу полностью положиться. – Голос хозяина дома был ни высоким, ни низким, ни приятным, ни не приятным.
- И вы решили, что я вам подхожу? – Спокойно спросил Кано.
- Да, подходите. А я, в свою очередь, предложу вам условия, от которых вы не сможете отказаться.
Кано задумчиво склонил голову к плечу.
- Вот что, - сказал мужчина в атласном наряде, - я начал не с того конца. Позвольте сначала представиться, Кано-сан. Меня зовут Асакура Торио, и я нуждаюсь в вашей помощи. Присядьте, и давайте поговорим.