Прогресс стал для человеческого существа наркотиком. Он неустанно воздействует на точки удовольствия, подпитывает их. И человек вновь и вновь ловится на эту приманку. Удобство, роскошь.
Фелиаг понял — это добровольное рабство. Не просто лень, выступающая в роли побудительного механизма к совершенствованию, а желание заставить самого себя, принизить, ограничить. Это извращенный взгляд на место под солнцем, трактовка собственной высшей роли — стоять на коленях. Так или иначе. Гнуть спины, опускать глаза, бояться быть свободными. Это внутренний механизм самоограничения, кем-то когда-то понятый именно так.
Когда-то человек был близок совсем к иным горизонтам. Но прельстился скоростью, силой, изобилием. Ему было невдомек, что возможен путь по другому направлению. А единицы, видевшие это, не нашли в себе сил отстаивать отличную от большинства точку зрения. Так и повелось.
Фелиаг знает, что он очень близок к ответам. Но они все еще очень далеки. Его просветленности мало. Его истина однобока и потому ущербна. И тут озарение нисходит на него. Он замирает, как замирает гончая, учуявшая добычу. Его инстинкты работают на полную, он сосредоточен, быстр, силен. Он знает, что от направления его мысли зависит конечный результат — тактическая победа, приоткрывающая занавес перед более важными решениями, или провал такого уровня, когда все, сделанное на сегодняшний день, не имеет никакого значения.
Его враги сильны и значительно их число. Они обладают властью, деньгами. Они вооружены. Ставленники каинитов повсюду — в правительстве, среди финансовых воротил, в медицине и образовании. Они растут, вербуют новых неофитов, узы крови расширяются. Каждый архонт каинитов может выставить за собой тысячные армии, способные противостоять государствам. А он в принципе один-одинешенек. Может полагаться только на собственные силы.
В серые времена легенд и суеверий каиниты боялись всего, покуда на небе царило солнце. Но с его закатом начинался час вампира. Но даже тогда серебро, молитва, чеснок и осина были тем немногим арсеналом, позволяющим держать зверей на должном расстоянии. Сейчас солнце им не страшно, молитвы и колья давно стали достоянием анекдотов. Серебро не убивает, только ранит. В чем причина их прогресса? Где кроются корни нечеловеческой силы каинитов? Решив эти загадки, Фелиаг получил бы в свои руки реально действительное оружие.
4
Каждый имеет право на тайну. На что-то сокровенное, абсолютно личное. Что-то такое, о чем не станешь делиться даже с самыми близкими. Это помогает сохранить интерес к собственной персоне, это помогает почувствовать собственную индивидуальность.
Ян Ватек обладал таким секретом.
Никто не знал о том, что вот уже две тысячи лет каинит не спал. День и ночь стали равны для него, стерлась граница между этими понятиями, за чем последовала полная атрофия биологических часов.
Последняя ночь, которую Ватек провел в объятиях Гипноса, была за несколько дней до того, как его сущность изменилась.
После того как он проснулся в старом склепе после процедуры превращения в вампира, он больше никогда не спал. Во времена оно, когда вампиры вынуждены были скрываться от дневного света, он лежал в своем гробу и смотрел на его крышку, спокойно и методично изучая рисунок трещин и фактуру древесины. В дни своего одиночества он бродил по катакомбам, спрятанным в толще земли, молча и заложив руки за спину. Мысли, которые жили в его голове, были сумбурны и неорганизованны. Тогда-то он впервые задумался об истинной природе вампиров.
На Марсе Ватек жил последние двести лет. Официально — только первые семьдесят. Все остальное время он считался давно умершим и появлялся на улицах только ночью — в самый разгар своего бодрствования. Визиты в мир были кратки и плохо заканчивались для тех, кто по произволу или по воле рока пересекал дорогу каинита.
Ему было все равно, который час показывает хронометр. Любое время для Ватека было временем для работы, размышления, борьбы или страсти. Он использовал каждую секунду, чтобы приблизиться к цели, намеченной в далеком прошлом. По людским меркам, конечно. Ватек знал только одно, что любое бездействие, тем более замаскированное под сон, есть смерть.
Мало кто был посвящен в то, что на самом верху своего кондо Ватек построил нечто, похожее на часовню своего родового замка. Убранство личных покоев он оставил минимальным. Стол, за которым можно было работать. Кресло, на котором было удобно сидеть. Окна, оформленные под ложные витражи, выполняли функцию картин, на которых Ватек приказал изобразить лики людей, воспоминания о которых будили в нем мягкую тоску. Лидия, первая жена. Бруно, верный пес. Отец, память о котором сохранила только запах пота от постоянных упражнений в фехтовании и перегара от постоянного употребления вина. Посторонним вход в часовню был заказан. И Ватек строго покарал бы любого, кто осмелился бы проникнуть в его убежище.
Именно здесь Ватек обдумывал свои видения. В глубине души он боялся, что незнакомец вновь попытается установить контакт. Ватек догадывался по смутному осадку эмоций, кто так настойчиво и бесцеремонно вмешивался в его бытие. Этот наглый пришелец был вестником из прошлого, в котором яркими пятнами были отмечены тяжелые времена каинитов.
Боль былых потерь, с которой, как казалось Яну, он научился мириться, нахлынула с новой силой. Он вспоминал всех соратников, кровников, друзей, если такой термин есть у вампиров, которых так или иначе больше не было рядом. Он вспоминал тех, кого считал своей семьей, если иметь таковую для каинита значит то же, что и для человека. Он видел образы былых врагов и знал, что рано или поздно его воспоминания о них опять станут реальностью.
Его мысли вернулись к матери Александры. Он не знал, как правильно отреагировать на ее исчезновение. С одной стороны, вся его сущность протестовала против того, что Мина отказалась от естественного утоления Жажды. Через убийство, через муки жертвы, через ощущение вкуса живой крови. Но с другой стороны, Ватек не был типичным вампиром. До сих пор он оставлял за собой право признать свободу взглядов человека, стоящего с ним рядом. И это право для Ватека было законом. Только факт прямого противоречия его воле был сигналом к подавлению чужого разума. А Жажда для Ватека никогда не была фетишем. Просто физиологическим фактом. Различие человека и вампира он видел в другом. И, пожалуй, не последнюю роль в его протесте сыграло желание показать другим, что не только кровь жертвы как таковая есть оправдание жизни каинита.
Он знал, что будет не понят. Что натолкнется на открытую злобу и противостояние собратьев. Но другого пути к своей цели он не видел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});