Читать интересную книгу Леонардо да Винчи - Алексей Гастев

Когда сиенец Франческо ди Джорджо захотел вписать в план церковного помещения, устроенного в виде латинского креста, фигуру человека, то, судя по рисунку в его «Трактате», попытка не оказалась удачной. И это потому, что место пересечения кораблей, или трансепт, сдвинуто к востоку, а поперечный корабль короток; так что руки приходится изображать как бы стиснутыми за спиной, а голова и шея хорошо не помещаются в алтарной части. Однако без малейшего неудобства, как это видно из рисунка Леонардо к Витрувию, фигура человека вписывается в образуемый греческим равноконечным крестом при его вращении круг или в самый этот греческий крест, когда алтарь приходится, так сказать, на место пупа. Такое положение вполне соответствует обрисованному Пико делла Мирандола в знаменитой речи «О достоинстве человека»: поместившийся в пупе Земли изобретатель-творец, в какую бы сторону ни обратился, обнаруживает равно удаленный от него горизонт. Новизна, достигнутая Леонардо да Винчи, умеющим вытащить себя за волосы из болота путем независимого внутреннего усилия, сфорца, есть наиболее решительная и радикальная переделка внутренней геометрии души, от которой происходят разнообразные явления творчества. Вместе с этим многие имеющиеся в Италии приезжие из древней Киликии, иначе говоря из Армении, настаивают, будто все равностороннее и равноконечное проникло сюда с их соотечественниками или привезено итальянцами, которым не сидится на месте и они были в Армении и там этого насмотрелись, и еще приезжие упорствуют в том, что Леонардо путешествовал на их родину и, дескать, воодушевившись армянским центральнокупольным храмом, разрабатывал затем эту идею с большим постоянством, о чем свидетельствуют многочисленные рисунки. Таким образом, считают они, флорентиец оказался единственным, от кого впоследствии распространились проекты подобных церквей, когда алтарь помещается посредине, а молящиеся вокруг него равномерно. Однако применительно к архитектуре это слишком общие и широкие принципы, чтобы принадлежать одному человеку, времени или стране: во Флоренции в седьмом веке воздвигнут, а в двенадцатом усовершенствован и отчасти перестроен восьмигранный центральнокупольный храм – именно баптистерий Сан Джованни, который Леонардо мог видеть с детства. Когда же мы удивляемся и робеем перед мощью независимого внутреннего усилия, сфорца, не менее удивительным кажется согласованное какими-то тайными путями и способами одновременное возникновение в различных государствах и городах сходных вещей и намерений, как если бы неизвестная необходимость подбирала для работы в искусстве людей с похожими склонностями и устройством души, тогда как в другие времена подобные люди вынуждены были бы искать другое занятие.

Из осуществленных тогда построек в Милане наиболее круглая – церковь св. Сатира Мученика – возведена в 1480-м, за два года до появления здесь Леонардо; и этот урбинец Браманте, кажется, был бы доволен, если бы костлявые готические храмы внезапно оказались все поглощены упитанными и круглыми, то есть в противность тому, как это говорится в Писании, жирные коровы пожрали бы тощих. Когда в 1495 году Донато было предложено па место готических, в старинном ломбардском духе барабана и купола церкви монастыря доминиканцев Санта Мария делла Грацие поставить другие, он с охотою на это согласился и, все быстро разрушив, поставил барабан в виде додекаэдра, или двенадцатигранника, – одного из правильных тел, выступающего, по мнению древних, в качестве прообраза небесной сферы. Быстро закончив кладку, Донато Браманте каждую из получившихся двенадцати граней поделил надвое при помощи арочек и колонок из обожженной глины; затем эти двадцать четыре снова поделил надвое, прикрепив посредине гирлянду либо венок, которые чередовались, действуя, таким образом, в духе метафоры Леонардо о бесконечно малых шагах, относящейся к трению.

Какую вещь ни возьми, что-нибудь она означает. Если у древних философов двенадцатигранник считался прообразом небесной сферы, знакомому с христианской символикой человеку известно, что восемь – это не иначе как воскресение. Однако не сразу можно понять, что имеет в виду Леонардо, когда рисует октаэдр, восьмигранник, и располагает по его сторонам или граням восемь малых окружностей: церковь ли с планом в виде октаэдра, поверх граней которого катятся восемь круглых капелл, или отнести рисунок к механике, если октаэдр здесь выступает в виде обоймы шарикового подшипника.

Я не вижу большей разницы, применять ли в подобных подшипниках шарики или же ролики, исключая ту, что шарики могут вращаться во всех направлениях, а ролики только в одном. Но если во время движения шарики или ролики соприкасаются, движение будет более медленным, так как при их касании сила трения будет действовать в противоположном направлении. Если же шарики или ролики находятся на расстоянии друг от друга, это облегчает движение.

57

Применительно к временам, когда могли совместно работать, советоваться и считаться приятелями урбинец Донато Браманте и флорентиец Леонардо да Винчи, надо отказываться от обычного укоренившегося высокомерия позднейшей эпохи относительно всех предыдущих и, имея в виду величие произведений некоторых наших предшественников, по крайней мере принять как возможное величайшую глубину их рассуждения и понимания.

Человек отличается от животных только тем, в чем он является необычайным и показывает себя как существо превосходное, а именно – там, где природа кончает создавать свои виды, человек из всего созданного природой начинает при помощи той же природы создавать бесконечные виды.

Наземные животные, говорил Леонардо, обладают подобием в членах тела, то есть в мускулах, нервах и костях, и больше отличаются длиной, толщиной и другими размерами. Поэтому знающему анатомию легко, как он выражается, сделаться универсальным строителем. Но из груды лошадиных костей возможно ли, так сказать, меняя местами части машины, изготовить медведя или лису?

– Нет, невозможно, – отвечает изобретатель. – Даже воспользовавшись костями животных одинакового размера и возраста, нельзя сложить другое животное, потому что, если создатель определил какой-нибудь вещи нужное место, решение его окончательное, а место единственное.

– Какая же польза от таких аналогий?

– А та, что при своей приблизительности они есть опора дальнейшему, указание пути и пища воображению.

Немногим удается листать чудесную дарохранительницу, где хранятся изобретения Мастера. Но кому это однажды будет позволено, тот испытает восторг и волнение и наиболее полно удовлетворит потребность души в поразительном или ужасном, как если ему случилось присутствовать при окончании кровопролитной битвы, и, когда дым и пыль отчасти рассеялись, стали видны ее жертвы, разъятые в целях чудовищного мучительства. Иные из этих отдельных частей или членов, кажется, сами собою непроизвольно движутся и сокращаются наподобие лягушачьей лапки, когда ее отделяют от туловища, или обрубка змеи. Так же петух, истекая кровью, бегает и хлопает крыльями как бы от радости, в то время как его голова брошена в грязи и пыли.

По мере того как воздух становится прозрачнее, взволнованное воображение успокаивается и наступает очередь внимательного рассматривания и рассуждения, когда но месте окровавленных и безобразно искалеченных членов оказываются превосходно нарисованные части машин. Если же хорошо поискать, каждой части найдется подходящая к ней другая, к этим двум – третья; а буде троица не оживает, надо искать еще что-то, четвертое, не на этом листе, так на следующем, покуда не образуется новый полезнейший вид из созданных хотя и по совету природы, но вопреки ее, можно сказать, фатальной криволинейности и излишнему разнообразию. И если чудовище Ротелло ди фико, сирена, кентавр, крылатые кони и прочее – дети воображения и неопределенности, то бесчисленное стадо машин – произведения точности, прямизны и идеальной округлости; и такое происхождение как раз позволяет изобретателю по своему желанию сочетать между собою части различных машин и получать таким образом новые виды. Действительно, прямая линия только одна, и где бы ни появлялась, она остается частью этой единственной; все линейки на свете, включая громаднейшую, какую используют плотники, родственники и близнецы и различаются только размерами, тогда как кривых линий бесконечное множество разных. Также и правильные круги: в виде зубчатых колес, подшипников или какого-нибудь другого устройства они легко сочетаются и взаимодействуют, однако малейшая неправильность и случайная кривизна тотчас устраняют такую возможность. Фантазия изобретателя упорядочивается линейкой и циркулем, поэтому его произведения могут двигаться, тогда как произведения живописца и скульптора движутся только в воображении.