Читать интересную книгу Леонардо да Винчи - Алексей Гастев

55

От первых истинных и доступных познанию начал постепенно продвигайся при помощи истинных заключений, как это явствует из математических наук, называемых арифметикой и геометрией, то есть числа и меры.

Что касается Корте Веккио, басня о винограднике сюда как нельзя лучше подходит, только здесь не виноградник, а пустынный двор, местами заросший бурьяном, лопухами и травой. Если же устранить эту растительность, – что нелегко из-за пристрастия некоторых Висконти к редким животным, на протяжении долгого времени утучнявшим почву, – окажутся видными установки и различные модели для механических опытов в виде ли каменных плит для изучения падающей или брошенной вдаль тяжести, невысоких ли столбиков, чтобы исследовать ее медленное длительное движение, или других более сложных снарядов. Так, вся площадь двора, подставленного на место метафорического виноградника, оказывается в то или иное время использованной в целях научного опыта. Тем более что становится видной сеть каналов и канавок и деревянных или глиняных лотков с перепадами уровней, заслонками и шлюзами, которых, исполненные в их настоящем размере и кажущиеся увеличенными как бы для великанов железные части – скобы, петли и прочее – сложены внутри помещения возле наковальни.

Простые деревянные ящики – к ним при опытах прилаживаются противовесы, так как с их помощью Леонардо изучает условия и закономерности трения, – частью пришли в ветхость. Мастер приступил к изучению подобных закономерностей еще прежде того, как задумался о способах установки Коня на пустыре перед Замком. Поэтому невозможно выяснить с точностью хотя бы для того, чтобы отпраздновать, потеснивши многочисленные религиозные праздники, в какой именно день определена изумительная пропорция трения. Рассуждение и опыт, хотя и разбрасываются, подобно точильному камню, искрами аналогий, при быстром движении вгрызаются в вещи, продвигаясь к истине постепенно. С другой стороны, постепенность бывает нарушена внезапными озарениями; однажды в воображении Мастера как бы молния сверкнула, высветив пристань в Лагетто, на Озерце, возле церкви св. Стефана, и пеньковый канат, петлею обернутый вокруг каменной причальной тумбы. Внезапно раздается ужасающий скрип, будто бы суставы вселенной расселись; пенька, прочно схватившаяся с поверхностью камня, удерживает тяжело груженную баржу. Таким или иным каким-нибудь образом сочетаясь, озарение вместе с исследованием приводит к открытию.

Каждое тяжелое тело побеждает сопротивление трения, равное одной четверти его веса.

Иначе говоря, один блок или несколько равно удерживают известную тяжесть, и сопротивление трения при этом не возрастает и не уменьшается. И если протащить обожженный кирпич гладкой, ровной поверхностью по деревянной доске, безразлично, какой стороной он соприкасается с деревом – широкою, узкою или торцевою: сопротивление трения каждый раз будет равным четверти ею веса.

Вывод исследователя, добытый опытным путем, полностью противоречит обычным понятиям, как и заключение, что подвешенная между опорами проволока не может быть выпрямлена противовесами, но скорей разорвется. Поэтому, узнавая о подобных открытиях, люди несведущие или предубежденные против научного опыта приходят в ярость, предполагая, что их одурачивают.

Трение тел делится на два главных вида, а, именно: текучее с текучим и плотное с плотным. Из них получается третий вид, причастный двум названным и составленный из них, а именно: текучее может тереться о плотное и плотное о текучее. К четвертому виду трения относится, например, трение колес повозки, движущейся по земле: оно не ломает, а только прикасается, и о нем можно сказать, что оно имеет природу ходьбы шагами бесконечной малости.

Как спорящему его аргументы представляются наиболее убедительными, когда он их с нарочитою ровностью перечисляет, еще и загибая пальцы на руке – во-первых, во-вторых, в-третьих, в-четвертых, – так для исследователя, если, покуда он не имеет что сказать по существу его науки, обнаруживается возможность что-нибудь перечислить, наука тотчас приобретает свойственный ей вид, а этот исследователь – необходимую ему уверенность.

56

Исследуй более внимательно движение с промежуточными прослойками. При том, что крупинки, находящиеся в промежутке, имеют круглую форму, движение будет легким; а если они будут крупнее, движение станет еще более легким.

В то время как изучающий анатомию делает вывод, что в середине высоты, ширины и толщины человека как бы сосредоточено наибольшее искусство создателя, – в особенности это хорошо видно у женщины, имеющей здесь мочевой пузырь, матку, яичники, прямую кишку, геморроидальные вены, мускулы и хрящи, – верующий христианин переносит указанную середину ближе к области сердца, где, по понятиям того времени, обитает дух жизни или ее сила, vis vitalis. Что касается древних, равнодушные к подобным вещам, они больше доверяют циркулю: по Витрувию, естественной серединой является пупок, и если человека уложить навзничь с распростертыми руками и, раздвинувши ему ноги, приставить циркуль к пупку, то достигающая кончиков пальцев на руках окружность затронет и подошвы, и, таким образом, фигура оказывается причастной кругу. Если же ноги сдвигаются, а руки вытянуты в стороны на уровне плеч, – высота ее увеличивается, середина несколько смещается книзу и фигура удачно вписывается в квадрат. Для известного трактата Витрувия об архитектуре, комментарий к которому подготавливал Джакопо Андреа Феррарский, Леонардо сделал рисунок, где представил оба возможных положения фигуры человека совместно, так что изображение в целом, имея протянутыми в разные стороны четыре руки и четыре ноги, напоминало ветряную мельницу о восьми крыльях. Посмотрев на рисунок, Джакопо Андреа сказал:

– О причастности чудеснейшей мельницы божественному христианскому таинству, равно как и философии древних, свидетельствует своего рода наглядная квадратура круга, иначе говоря, совмещение несовместимого и соизмерение разномерного. Подумай о том, что фигура распятого на кресте оказывается вписанной в равносторонний четырехугольник, тогда как если бы его палачи воспользовались косым бургундским крестом, расположением ветвей сходным с буквою «х», фигура Спасителя нашего вписалась бы также и в круг.

Рассуждение Джакопо Андреа приблизительно и неточно: простое вычисление показывает, что площади названных квадрата и круга не полностью совпадают. Однако же неполное совпадение и приблизительность, как полагает Фрэнсис Бэкон, суть душа аналогии и ее главный движитель и преимущество, поскольку силлогизмы с их безупречностью толкутся в пределах, которые устанавливают сами себе. Поэтому другой раз лучше отдаться произволу наиболее причудливой аналогии, не стесняясь того, куда она занесет.

Если на крыльях указанной аналогии пролететь над Миланом и посмотреть на него с точки зрения, доступной разве крылатому Пегасу или глиняному Коню Леонардо, поднятому на высоту ради удобства передвижения, город покажется как бы выложенным мозаикой с многократно повторяющейся в виде узора фигурой латинского креста с неравными прямыми ветвями, из которых кратчайшая обращена на восток, к месту распятия Иисуса. Так выглядят миланские церкви – сколько их, никто не пересчитывал, – сверху. Опустившись на землю и побыв какое-то время близко около храма или на паперти, особенно в праздники, когда церкви посещаются множеством людей и все они крестятся, можно будет представить себе, будто бы ткачи расшивают фигурой креста недоступное зрению покрывало. Между тем древние христиане еще имели изображение креста нарисованным краскою на лбу, и по этому признаку их узнавали и предавали страшным мучениям и смерти.

Стираясь постепенно с поверхности, фигура креста зато проникала глубоко в душу и во времена Леонардо составляла важную часть внутреннего суждения. Причем это мало зависело от чьего-либо благочестия и было одинаково свойственно как Перуджино, из-за насмешливых отзывов о священнослужителях считавшегося ужасным безбожником, так и фра Беато Анжелико, человеку глубоко верующему и боязливому; и что-нибудь изменить в этом фундаменте души настолько же трудно, как вытащить себя за волосы из болота, поскольку опереться возможно исключительно на собственное свободомыслие – вещь неустойчивую и зыбкую.

Когда сиенец Франческо ди Джорджо захотел вписать в план церковного помещения, устроенного в виде латинского креста, фигуру человека, то, судя по рисунку в его «Трактате», попытка не оказалась удачной. И это потому, что место пересечения кораблей, или трансепт, сдвинуто к востоку, а поперечный корабль короток; так что руки приходится изображать как бы стиснутыми за спиной, а голова и шея хорошо не помещаются в алтарной части. Однако без малейшего неудобства, как это видно из рисунка Леонардо к Витрувию, фигура человека вписывается в образуемый греческим равноконечным крестом при его вращении круг или в самый этот греческий крест, когда алтарь приходится, так сказать, на место пупа. Такое положение вполне соответствует обрисованному Пико делла Мирандола в знаменитой речи «О достоинстве человека»: поместившийся в пупе Земли изобретатель-творец, в какую бы сторону ни обратился, обнаруживает равно удаленный от него горизонт. Новизна, достигнутая Леонардо да Винчи, умеющим вытащить себя за волосы из болота путем независимого внутреннего усилия, сфорца, есть наиболее решительная и радикальная переделка внутренней геометрии души, от которой происходят разнообразные явления творчества. Вместе с этим многие имеющиеся в Италии приезжие из древней Киликии, иначе говоря из Армении, настаивают, будто все равностороннее и равноконечное проникло сюда с их соотечественниками или привезено итальянцами, которым не сидится на месте и они были в Армении и там этого насмотрелись, и еще приезжие упорствуют в том, что Леонардо путешествовал на их родину и, дескать, воодушевившись армянским центральнокупольным храмом, разрабатывал затем эту идею с большим постоянством, о чем свидетельствуют многочисленные рисунки. Таким образом, считают они, флорентиец оказался единственным, от кого впоследствии распространились проекты подобных церквей, когда алтарь помещается посредине, а молящиеся вокруг него равномерно. Однако применительно к архитектуре это слишком общие и широкие принципы, чтобы принадлежать одному человеку, времени или стране: во Флоренции в седьмом веке воздвигнут, а в двенадцатом усовершенствован и отчасти перестроен восьмигранный центральнокупольный храм – именно баптистерий Сан Джованни, который Леонардо мог видеть с детства. Когда же мы удивляемся и робеем перед мощью независимого внутреннего усилия, сфорца, не менее удивительным кажется согласованное какими-то тайными путями и способами одновременное возникновение в различных государствах и городах сходных вещей и намерений, как если бы неизвестная необходимость подбирала для работы в искусстве людей с похожими склонностями и устройством души, тогда как в другие времена подобные люди вынуждены были бы искать другое занятие.