Со дня бала Последнего Заката прошло не больше недели, но Аластер уже почувствовал существенные изменения в своей жизни. Будучи полноправным жителем Адаманта и носителем второ-серого цвета, он пользовался огромным уважением. Теперь он мог делать то, что считал нужным, старшей над ним считалась одна лишь Цесаревна, а он ведь был ее Другом. Загадочное слово, но должность настоящая и официально признана. Все соответствующие бумаги подписаны и расставлены печати, которые подтверждают его высокое звание.
Для проведения данной поездки Аластер просто подошел к Элизавет и сказал, что ему нужно посетить Цирит. Она спросила, не составить ли ему компанию, он отказался, и на этом все. Немыслимая, по меркам Аластера, свобода.
Элизавет его баловала, и он улыбался каждый раз, как вспоминал о ней. Начиная с той первой ночи, он ждал ее с каждым закатом, замирая в душе… И она приходила. Почти каждый раз. Три из пяти прошедших ночей. Он считал их и добавлял каждую в свою мысленную сокровищницу, как драгоценный камень.
Экипаж резко затормозил, вытряхнув Аластера из задумчивости. Слуги тут же пошли разбираться, в чем дело, и через минуту ему объявили:
— Господин Рикмор, дорога перекрыта. Сегодня в этой части леса выпускники Школы Изымателей сдают экзамен.
— А почему здесь? — удивился Аластер.
— Так их институт тут, неподалеку, — пояснил слуга, махнув рукой куда-то в лес.
Аластер присмотрелся. За голыми деревьями действительно виднелись черные высокие башни. Необычная архитектура для такого заведения!
— Это не важно, — спокойно ответил Аластер, — по закону они не имеют права тормозить экипажи рангом выше третье-серого. — Он повернулся к слуге. — Вы не знали об этом?
— Виноват… господин Рикмор!..
Испуганный лакей исчез, и через пару минут экипаж вновь двинулся в путь. Аластер с интересом поглядывал в окно, ему хотелось бы увидеть, как сдают экзамен на право стать Изымателем. Похоже ли это на то, как госпожа Горгаш экзаменовала его два года назад, прежде чем покинуть дворец?
В отдалении, на пригорке, Аластер увидел группу учеников в черных одеждах, нескольких преподавателей, их можно было узнать по высоким черным шляпам, и простых людей из города. Последние стояли на коленях и ждали, когда у них будут извлекать годы жизни.
Аластер на секунду задумался, тренируют ли будущие Изыматели на занятиях казни или их учат только собирать налоги? И в том, и в другом случае человек лишался потенциальных лет. Разница — лишь в количестве, разумеется. Какой сейчас налог? Кажется, у каждого жителя из черных городов ежегодно забирают не так много.
Группа молодых изымателей подошла к своим подопытным. Аластер вдруг вспомнил белую жидкость, которую ему почти силой влила в рот Элизавет. Он судорожно задернул второ-серую ткань с бахромой, отгородился от этого зрелища. Наверняка, налог собирают точно так же, как казнят… Уверены ли выпускники в своих умениях? А если кто-то из них не успеет вовремя остановиться? Что, вообще, в Цирите делает школа Изымателей? Княжество богато лесом, вот пусть бы древесину и производили!
Вернувшись, Аластер не пошел к себе. Он решил сначала навестить Ферроу. Старик наверняка будет рад, а ему самому срочно требовалось посмотреть на что-то… живое и, желательно, не черное. Он очень хотел еще раз услышать, как чирикает нарисованная птичка.
На улице все холодало. Уже подходя к знакомой дверце, Аластер услышал шум и понял — что-то не так. Стражников на посту не было, оба почему-то стояли чуть поодаль. Один наклонился к земле.
Аластер побежал туда. Изо всех сил он пытался успеть, но понимал, что опоздал. Он растолкал стражников и увидел то, что они рассматривали — худое тело в тринадцати-сером балахоне на замороженной земле. Из-под седой головы растекается струйка запрещенного красного цвета. Горячая и подвижная.
— Ферроу! — заорал он, но старик не ответил. Не мог ответить, и это теперь навсегда!
Он судорожно задрал голову наверх, — туда указывал стражник, что-то объяснял ему. Там, распахнутое настежь, темнело окно мастерской. В этой темноте мелькнуло что-то еще более темное. Черный плащ!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Аластер оставил тело, в котором уже не оставалось ничего от художника, и понесся наверх. Триста сорок три ступеньки вверх, длинная терраса, еще сто восемнадцать ступенек, и вот она — маленькая деревянная дверь. Сейчас распахнута. Он влетел внутрь и вцепился в высокую фигуру:
— Почему? За что ты его? Император знал! Он сказал, что не гневается!
Карающий меч мог бы сбросить его с себя одним щелчком и прекратить поток бессвязных обвинений, но Виктор выслушал все до конца. Лишь когда у Аластера закончились слова, он ответил скупо и сухо:
— Художник сам решил окончить свою жизнь. Я здесь не за этим.
Аластер ничего не понимал. Годы жизни — ценнейший ресурс. Их никто и никогда не отдавал вот так… Он никогда не слышал об этом. Он обвел глазами мастерскую, попытался осознать — почему?
Тут было все как обычно. Справа — огромное панорамное окно. Слева, на обычно пустой стене вывешены все работы господина Ферроу. Это император раз в год делал ему подарок и позволял художнику видеть результаты своих трудов. Каждое из этих творений Аластер не только знал, но и помнил, как оно создавалось. Для некоторых они с Элизабет даже позировали. Смеялись, конечно, каждый раз потом, когда видели результат. Лица их художник немного менял, чтобы было не узнать.
Аластер оглянулся и чуть не уронил деревянную треногу, мольберт… на нем стояла незнакомая картина.
— Виктор, пожалуйста… — Аластеру было сложно говорить, но он с надеждой уставился на самого могущественного мага из живущих. Сильнее его был только Бог, поэтому-то он и смог обуздать эту разрушительную силу.
Карающий меч смотрел мимо Аластера на новую картину, но ответил ему:
— Я не могу вернуть его. Он умер. Невозможно вернуть жизнь. Я пытался однажды, но результат себя не оправдал. А эта картина, и правда, жемчужина его работ. Лучшая из всех созданных им, лучшая из тех, что вообще видел этот мир.
Виктор снял с рамы что-то светлое.
— Полагаю, вам послание.
Он протянул Аластеру листок бумаги и опять развернулся к картине.
— Печально, что этот шедевр не увидит никто кроме нас с вами.
Угол картины вдруг загорелся…
Паника забралась Аластеру под кожу. Виктор сжигает картину… зачем Виктор это делает? Ему нельзя помешать, значит, он сейчас должен хотя бы…
Аластер собрал все силы и заставил себя увидеть то, что изображала лучшая работа Ферроу.
«Белое поле, зима. На поле бегают странные разноцветные люди, их одежды такие яркие! Тут нет места ни черному, ни серому… только сочные цвета радуги. Даже снег тут не главный — люди лишают его божественной белизны, кидают на него яркие краски.
Снег принимает эти дары и становился таким же разноцветным, как и сами люди. А вдалеке, над всем этим, раскинув руки в стороны, в свете заходящего солнца парит на крыльях прекрасная девушка. Ветер развевает ее радужные волосы, поддерживает небесные крылья. А лицо ее… это лицо Цесаревны…»
— Это Дева Цвета! — Услышал Аластер голос полотна.
Перед смертью картина ожила. Люди прыгали и смеялись, уничтожая божественную белизну. Девушка, дева Цвета, смеялась и вот-вот готова была взлететь…
Огонь уже подбирался к ней. Аластер, было, решил, что она всесильна, она сможет его победить! Как вообще огонь мог подкрадываться к ней, когда все вокруг покрыто снегом?
Но огонь поглотил ее. Она даже не заметила этого, продолжала смеяться и хотела взлететь…
Затем пришла очередь бегающих радостных людей. Они сгорели еще быстрее — огонь разрастался и потрескивал, забирая их.
«Убегайте!.. — взмолился Аластер, — Вы же можете убежать!»
Но и они не заметили приближающуюся опасность и не предприняли попытки спастись…
— Зачем? — простонал он сквозь зубы.
Виктор наблюдал за тем, как тлеют последние лоскуты картины.