Читать интересную книгу Амур-батюшка (Книга 1) - Николай Задорнов

- Что такое машинка?

- Как что? Ну, его правда нету, обмани мало-мало.

- Это мошенник, а не машинка.

- Все равно машинка. Пароходе середка тоже машинка есть. Ветер не работает, люди не работают, его как-то сам ходи! Мало-мало обмани есть! Все равно машинка! Люди тоже такой есть. Начальник-машинка тоже есть. Думай: "Разве моя дурак, тоже надо мало-мало мука, корова украли, богатым буду, а переселенцы там как-нибудь не пропадут". Вот такой казенна дело!

- Откуда ты об казне так понимаешь? - обиделся Федор не столько за начальников, сколько за себя, что лавочник смеет подозревать и его в таких же делах.

- Моя, Федор, грамотный. Все понимает, не дурак. Начальников не ругаю. Русские начальники шибко хорошие. Один-два люди плохой, а другой хороший, - поспешил Гао тут же похвалить русские власти, чтобы избавить себя от всяких неприятностей. - Русский царь - самый умный, сильный, хороший: его ума - два фунта. Моя царское дело понимаю. Его птица есть настоящая царская птица, у нее две головы есть, ума шибко много. Когда советоваться надо, царь ее спросит, птица скажет. Русский царь шибко сердитый, людей военных у него много, пушки есть большие, сколько хочешь людей могут убить. Наш пекинский царь тоже есть. Пекинский царь, как бог, силы много.

- Слышь, а вот у меня поясница тоже ломит, ноги мозжат... Как ты полагаешь, не дашь ли и мне луку-то?

- Можно!

- И муки. Ребята тоже прихварывают.

Но уловка Федору не удалась. Торговец отпустил ему муки, леденцов, луку, водки, но все записал в долговую книгу.

Как ни обидно было Федору брать в долг то, что другим давали даром, но он ни словом не обмолвился.

- Федор, помни, - говорил торгаш, - тут только Гао помогает. С нами ссориться нельзя. Если мы помогать не будем - пропадешь. Так всем скажи.

- Это тебя поколотили как следует, вот ты теперь и стараешься, ответил несколько обиженный Федор. - Все-таки ты, Ваня, русского человека не знаешь! - расставаясь, сказал торговцу Барабанов.

- Ну, как не знаю! - самоуверенно ответил Гао Да-пу. - Моя теперь сам русский. Разница нету.

Засветло Федор вернулся в Уральское с твердым намерением передать больным в целости и сохранности все продукты, посланные торговцами.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Больной, вспухший Тереха лежал на лавке.

- А где Пахом? - спросил Барабанов.

- В стайке, - ответила бледная Аксинья, перебиравшая какие-то грязные тряпки.

- Не хотели должать, да, видно, придется, - сказал Тереха. - Надо куда-то ехать.

Вошел Пахом. Барабанов заговорил с ним:

- Ты, сказывают, в Бельго собрался. Не езди, я тебе и муки и крупы привез, луку. Лавочник прислал. Узнал, что ты хвораешь, и прислал. Без денег, даром...

И Федор стал передавать Бормотовым подробности своего разговора с Гао.

Пахом заробел.

- Нет, не надо нам, - вдруг сказал он, выслушав рассказ Федора, - бог с ним... Уж как-нибудь пробьемся.

- Чудак! Ведь он даром, как помощь голодающим.

- Нет, не надо.

- Не бери, Пахом, - подхватил Тереха. - Не бери! Как-нибудь цингу перетерпим. И не езди... дорога плохая.

- Их обманывали, обманывали... - как бы извиняясь за мужиков, заговорила Аксинья.

Федор рассердился:

- Да ведь ты только что в лавку собирался. Как же так? Сам не лечишься, поднять себя не можешь и другим лечить не даешься? Что ты за человек? Возьми в толк! Мне-то как быть теперь? Куда эту муку? Я для тебя старался, вез, к пасхе тебе желал угождение сделать.

- Убей - не возьму! - стоял на своем Пахом. - Прощения просим.

- Быть не может, чтобы даром! - суверенностью молвил Тереха.

- Вот тебе крест! Не веришь - съезди в Бельго... Не Хочешь даром брать - пусть цену назначит. Мне какое дело? Человек просил передать.

- Не поедем в Бельго: делать там нечего.

- Да ты не бойся.

- Вот луковку возьму. За луковку ничего не станет, - ухмыльнулся Пахом и с видимым удовольствием взял пару луковиц. - А муки не надо.

- Гао обижается, что помощи не принимаем.

- Нам такой помощи не надо. Мы без нее проживем, - твердо ответил Пахом. - Все равно теперь уж скоро весна. Не знаю, сплав вовремя придет, нет ли... Парень-то кормит нас, мясо таскает, - кивнул отец на Илюшку.

- Вот тварь, какой нравный у нас Пахом! - выходя, бормотал Федор. Никак на его не угодишь, что ни делай, а он как раз поперек угадает.

* * *

С тех пор как отец и дядя заболели и перестали вырубать лес, Илюшка целыми днями пропадал в тайге. Казалось, он даже был доволен тем, что мужики заболели.

Ни у кого ничего не расспрашивая, он совершенствовался в охоте. В верховьях Додьги он убил кабана, сделал нарты и привез на себе мясо. Он ловил петлями рябчиков и тетеревов, а когда жил дома, добывал махалкой рыбу.

Сильный и выносливый, он ел сырое мясо, сырую рыбу, глодал какую-то кору в тайге и цинге не поддавался.

Илюшка давно поглядывал на Дельдику. Впервые увидев ее, он, словно изумившись, долго смотрел ей вслед. Встретив ее другой раз при ребятах, он поймал девочку и натер ей уши снегом. Маленькая гольдка закричала, рассердилась и полезла царапаться. Илюшке стало стыдно драться с девчонкой - он убежал.

- Она тебе морду маленько покорябала, - насмехались ребята.

Русские девчонки прибежали к Анге жаловаться:

- Тетя, вашу Дуньку мальчишки обижают.

- Тебя обижали? - спросила Анга.

Дельдика молчала. Ее острые черные глаза смотрели твердо и открыто.

Однажды Илюшка наловил рябчиков. Аксинья велела несколько штук отнести Анге. Бердышовой дома не было: она строила балаган в тайге. Илюшка отдал рябчиков Дельдике и засмотрелся на нее. Гольдка вдруг засуетилась, достала крупных кустовых орехов и угостила ими Илюшку.

На другой день Санка, не желая уступить товарищу в озорстве, поймал Дельдику на улице и опустил ей ледяшку за ворот. Подбежал Илюшка и сильно ударил Санку по уху. С тех пор все смеялись над Илюшкой и дразнили его гольдячкой.

- Илья Бормотов за Дунькой ухлестывает!

- У-у-у, косоглазая! - без зла и даже как бы с лаской в голосе говорил Илья о Дельдике.

Он опять наловил рябчиков и отнес их Бердышовой. На этот раз Анга была дома. Парень отдал дичь и присел на лавку, ожидая, не заговорят ли с ним. Однако ни Анга, ни Дельдика не выказывали ему никакого внимания. Бердышова всхлипывала, тяжело дышала и куда-то собиралась. У нее были испуганные глаза. Дельдика помогала ей одеваться.

Илюшка, видя, что тут не до него, загрустил и побрел домой.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

- Не жалей невода! Еще невод сделаем, - говорила, обращаясь к Улугу, его жена Гохча. - У меня такой чирей на шее! Сильно болит, стыдно в люди показываться. С шишкой, что ли, на праздник ехать, чтобы люди смеялись? К русской лекарке меня свези, пусть полечит. Все соседки к ней ездят, все знают старуху. Одни мы не знаем, совсем стыдно.

- Может быть, бельговцы не захотят мириться, - нерешительно возражал муж. - Только даром будешь лечиться. И так пройдет.

- Ой-ой, как болит! Все равно поедем... Такой большой чирей! жаловалась Гохча. - Ай-ай, как сильно хвораю! А про невод не поминай! Хоть бы был хороший! А то совсем старый. Совсем его не жалко!.. Ай-ай, как сильно хвораю!.. Ничего ты не знаешь, по-русски говорить не умеешь. Все от русских чего-нибудь узнают. Что ты за человек? И хорошо, что невод у тебя отобрали! А то новый бы никогда не завел.

"Крепкий и очень хороший был невод", - думает Улугу.

- Гохча к русским собирается, - смеялись соседи. - Хочет, чтобы Улугу по-русски выучился.

- Не езди, бабу не вози, - пугал соседа старик Денгура, - тебе худо будет: тот мужик, который тебя летом поколотил, он сын русской шаманки, он опять обидит. Русские - плохие люди. Кто к ним ездит, еще хуже заболеет.

- Чего не езди? Езди! Не бойся! - восклицал Писотька. - Старуха хорошо лечит. Мне парнишку поставила. Самый лучший баба-шаман. Когда Егорка невод отбирал, долго смотрел на тебя?

- Нет, однако, недолго. Один раз меня толкнул, потом ругался.

- Ну, не узнает! Один раз ударил? Тогда не узнает.

- Ты бы его бил, тогда бы он узнал, - усмехнулся сын Писотьки Данда, и все засмеялись.

Толстогубый, с широким мясистым носом, высокий и широкоплечий Данда с годами все более становился похожим на китайца. Ростом и силой он даже превосходил самого здорового из них - работника Шина.

Данда вел все торговые дела Писотьки. Это был парень смелый, дерзкий на язык, просмешник, а в ссорах и в торговых делах мстительный и жестокий. Должники боялись его не меньше, чем бельговских лавочников.

Богатство Писотьки околочено было с помощью Данды. Это он рискнул разорить ловушку Бердышова за то, что Федор украл соболя. Он горячо любил Писотьку, которому, как все предполагали, не был сыном.

- Тебя Егорка никогда не узнает, - продолжал Данда с загадочным видом, и все заранее покатывались со смеху. - Для русских все мы на одно лицо. Только у кого длинные носы, тех они друг от друга отличают. Длинноносых понимают, - при общем смехе и веселье схватил он Улугу за плоский, едва выдававшийся нос. Такие шутки над бедным стариком прощались Данде.