Позор, я люблю раввина!
Сердце советского гражданина, гражданина, верящего в строительство социализма, трепещет от любви к раввину, к бывшему орудию культа. Как могло это произойти? Прав был товарищ Крохкий. Яблочко, яблочко, скажи мне, с кем ты знакомо, и я скажу, кто тебя съест.
Ужас, отец мой – яблоня, раввин с лиственной бородой. Мне надо отмежеваться от него, но я не могу. Нет, не будет крупного разговора, я слишком люблю своего отца. И я только спрашиваю:
– Зачем, зачем ты был раввином?
Отец удивлен. Он смотрит на меня с нежной тревогой и говорит:
– Я никогда не был раввином. Тебе это приснилось. Я бухгалтер, я герой труда.
И он грустно трогает рукой свои пороховые усы.
Сон кончается мотоциклетными взрывами и пальбой. Я просыпаюсь радостный и возбужденный.
Как хорошо быть любящим сыном, как приятно любить отца. Если он бухгалтер, если он пролетарий умственного труда, а не раввин.
1930
Княжество Морозова
Великие слова обычно принадлежат так называемым великим людям.
Средние людишки, простые смертные, исторических фраз не произносят.
Например, гордую фразу – «Государство – это я», – сказал Людовик XIV, а не какой‐нибудь мелкий французский счетовод.
Также и слова – «Рубикон перейден» – принадлежат не маленькому древнеримскому частнику, а Юлию Цезарю.
Уж если человек изрекает нечто историческое, то не сомневайтесь, не маленький это человек.
Не оскудела гордыми словами и наша бурная эпоха.
«Обещаю уничтожить в ближайшем будущем оспу в СССР».
Слова явно исторические!
И, как всегда, человек, их произнесший, не какая‐нибудь мелкая единица, получающая по второму разряду сетки. Средние людишки, простые смертные, не облагаемые даже подоходным налогом, исторических фраз не произносят. Сказал эти слова директор Государственного оспопрививательного института Морозов.
И что самое удивительное, Морозов горделиво отказывается от помощи. Никто ему не нужен в титанической борьбе с оспой, только лишь жена, да верный бухгалтер Киселев, да глубоко своя лаборантка Литвинова.
Вот и всё. Больше никто не нужен для уничтожения страшной эпидемии. Остальные только мешают.
Работал в институте врач Мордвинов, партиец, «врачок Мордвинов», как называл его Морозов. «Врачок» занимался научной работой. Директор затирал ее, говоря, что нечего заниматься пустяками и глупостями. Кроме того, наивный врачок посмел на общих собраниях указать на некоторые хозяйственные художества Морозова и завхоза.
И уже через короткое время понял врачок, что бороться с оспой еще можно, а вот с Морозовым, пожалуй, нельзя. Из-за вечных придирок директора Мордвинову пришлось уйти.
Директор выработал твердый план – «промфинплан». Первым долгом выписал из Воронежа свою жену Миакович и устроил ее лаборанткой, что институту было абсолютно не нужно.
Как легко можно заметить, борьба с оспой началась довольно удачно, хотя обязательно требовала нарушения законов о труде.
Однако вскоре неустрашимый борец с эпидемией открыл в своем удельном княжестве страшный заговор. По уверениям директора, тайное террористическое общество под названием «Самокритика» злоумышляло против него. На общем собрании Морозов разоблачил замыслы этой грязной банды.
«Самокритику в институте затеяла группа шкурников и лентяев, желающих выставить из института некоторых лиц и занять их места; врачи хотят сесть на место директора, а препараторы Голубина и Гудже намерены занять должности лаборанток Миакович и Литвиновой и заместить должности препараторов рабочими Капитуловыми».
– Обо всём этом я узнал от кухарки! – закончил свою великолепную речь директор.
Сообщение кухарки решило участь заговорщиков.
Голубина была уволена как склочница и плохая работница, хотя незадолго до этого директор утверждал, что у него все сотрудники проверенные и подобранные как нужно.
Гудже была уволена «по сокращению штатов», хотя место это в штатах осталось.
Кстати, Морозов выгнал и кучера Петрашева.
Кучер действительно черт знает что себе позволил! Проработав подряд 17 часов, отказался везти директора с женой в город. Мало того, отказался просить извинения у директора за свой неучтивый поступок. А так как, кроме всего, Петрашев был еще и представителем в комиссии РКИ по проверке работы аппарата, то жалеть его было нечего – уволили без согласования с профуполномоченным.
А борьба с оспой требовала всё новых и новых жертв.
Врач Беленький, работавший в институте, имеет много научных трудов, но у врача Беленького есть крупный недостаток – он еврей.
Поэтому лаборантки Миакович и Литвинова говорят о нем просто и коротко – «жид». А в приказе о переводе Беленького на социальное страхование (он попал под поезд) отчество его «Эммануилович» переделывается самым неприличным, хулиганским образом, на потеху директорским подхалимам. Это тоже необходимо для успешной борьбы с оспой!
Так как Морозов хочет уничтожить оспу в СССР единолично, то не нужна ему и врач Попова, имеющая научные труды. Сначала он оставляет ее без препараторов, а потом бюрократически возлагает на нее ответственность за весеннюю прививочную кампанию на местах. Попова тоже была уволена.
Врачи и научные сотрудники Морозову не нужны. Вот подхалим бухгалтер Киселев – это действительно верный помощник в борьбе с оспой. Этот Киселев устроил в институт свою жену, совершенно не знающую бухгалтерии. Он же заявлял, что непрерывка нужна только шкурникам.
Вдвоем с верным бухгалтером Морозов выступает против оспы!
Этот наглый зажим, это преследование молодых научных сил, все эти безобразия не могли не обратить на себя внимания РКИ.
Мы уже сообщили в свое время о решении МКИ – РКИ.
– Морозова снять с работы и дело о нем передать прокурору, верного Киселева снять и запретить на два года занятие ответственных должностей, ответработника НКЗ Баскакова, замазывавшего морозовские дела, снять и дело о нем передать в партколлегию, Миакович снять, а всех неправильно уволенных восстановить с оплатой прогула.
Но почему же до сих пор это решение осталось на бумаге?
Почему Морозов, Баскаков и верный бухгалтер Киселев продолжают сидеть на своих местах, прививая в институте грубый зажим?
Или борьба с оспой, действительно, требует изгнания из института честных, квалифицированных и полезных сотрудников? Не приведет ли это к тому, что вместо уничтожения оспы в СССР будут уничтожены молодые научные кадры?
И не пора ли по‐деловому поставить вопрос о присоединении оспопрививательного института к Бактериологическому в виде оспенного отделения, что может дать и научный, и производственный эффект, а также освободить научных специалистов от хозработы?
1930
Кооп-мальчик для побоев
Еще не так давно при английском королевском дворе существовала самая удивительная в мире штатная должность.
Полное наименование этой должности звучало так:
– Мальчик для побоев.
Обязанности молодого человека, работавшего по этой специальности, были весьма несложны. Хотя и неприятны – он получал побои всякий раз, когда наследный принц не приготовил урока.
Пороть самого принца считалось неудобным. Как-никак – будущий король! Поэтому пороли мальчика, надеясь, как видно, на то, что его жалобные вопли вызовут у принца желание грызть молодыми королевскими зубами гранит начальной арифметики.
Говорят, впрочем, что это средство никогда не помогало, и должность мальчика для побоев была вследствие этого упразднена.
Тем более странно, что ее собираются учредить у нас.
Уралоблсоюз потребовал от торготдела своей Ишимской базы сведений по пятидневкам о заброске товаров в б. Ишимский округ. Свое справедливое желание Уралоблсоюз выразил сразу в двух следовавших одна за другой телеграммах.
Торготдел медлить не стал.
На телеграммы полетел телеграфный ответ, а кроме того, спешной почтой регулярно двинулись длинные аккуратные ведомости о поступлении промтоваров.
Казалось бы, всё! Союз потребовал, база удовлетворила!
Однако требования из Уралоблсоюза всё шли и шли. После угрожающего письма приходила угрожающая телеграмма. Телеграмму сменяла совсем уже грозная молния.
«Последний раз предупреждаем непредставление привлечем к ответственности».
Предупреждаем! Привлечем! В торготделе терялись. За что привлечем? Сведения высылаются аккуратнейшим образом, правильно, своевременно! Посылаем вторично. Посылаем по третьему разу!
А Уралоблсоюз все бушевал:
– Давайте сведения!
Наконец ишимцы догадались, в чем дело. Все эти срочнейшие, необходимейшие сведения спокойно кладутся в папки в каком‐нибудь из отделов Уралоблсоюза. Об этом ишимцы написали письмо в правление.
В ответ снова прискакала телеграмма с требованием сведений. В Ишиме началась паника.