страдника в гридницу вернулась Ива. Незамеченным прошло ее возвращение: молодые полуденницы в ту пору упражнялись в стрельбе и били по деревянным болванам. Тяжелая пищаль едва не вываливалась из натруженных рук, но Васса, сцепив зубы, била довольно сносно, пусть не в самый центр, но близко к точкам, нарисованным червленной краской.
Стана качала головой и прикрикивала:
— Это тебе не топором против навьих махать!
Васса хотела бы ответить, что топором махать тоже нужно умеючи, и силы иметь для того, чтобы голову от тулова отделить, а потом еще по телу надрез произвести, чтобы людову соль выцедить, но перечить не смела, и оттого молчала.
На Иву указала резвая Дода:
— Ивица вернулась! — шепнула Вассе на ухо. — Уж думали, осерчал княжич, а ее вернули. Только из старшой разжаловали.
— За что разжаловали? — обмирая, переспросила Васса.
Дода пожала плечами, ответив, что это не их ума дело, и помчалась объезжать своего вороного.
У Вассы заскребло под сердцем. Выходит, не сдержал княжич своего обещания? Да и не взыщешь с него теперь. На требищах давно не появлялся, вместо себя посылая черного волхва, названного Хлудом Корзой. А вместе с ним, словно тень, ходила молчаливая женщина с холодным взглядом. Такую встретишь — сразу с дороги отойдешь, и Васса предусмотрительно отходила.
Теперь же заметила, как Ива подошла к Стане и долго, тихо о чем-то с ней разговаривала.
— Придет еще время, — донесся голос старшой. — Охолони пока! Хочешь битвы — бери плеть да выходи супротив новенькой.
И указала перстом на Вассу. Та замерла, встретившись с покривившимся лицом Ивы.
— Против нее, что ли? Еще бы перед малолеткой выставила, у которой молоко на губах не обсохло!
— Поставлю, коли потребуется! Побьешь — отправлю на дозор. Не побьешь — походишь покуда в поварихах.
В глазах Ивы вспыхнули злые огни. Повернувшись на пятках, зашагала к Вассе.
— Слышала старшую? — произнесла негромко. — Бери плеть!
Нехорошее у Ивы было лицо. Белое, как полотнище. Кусала губы и морщилась от каждого шага. Рано вернулась, поняла Васса. Как бы беды не вышло.
— Не хочу я драться, — заупрямилась. — Мне вороного пора кормить да чистить.
— Трусишь? — Ива остановилась поодаль, вытянув плеть вдоль ноги. С такой позиции удобнее нанести первый поражающий удар, а то и вовсе обезоружить.
— Не трушу, — ответила Васса, на всякий случай выставляя шуйцу вперед. — Жаль мне тебя. Вижу ведь, что не до конца выправилась.
— Не тебе решать! — сцепила зубы Ива и протяжно вздохнула: — Ох, лихо ты, девка. Лихо и есть, одни беды с тебя!
Сплюнула под ноги и бросилась вперед.
Воздух лопнул со свистом. Вспыхнула перед глазами огневая искра. Васса поняла — первым хлестом целились в лицо. Уклонившись, нанесла встречный удар, ощутив короткий болезненный укол в запястье. Огонь зарождался в хлысте не сразу — искра вспыхивала при ударе, точно в огниве. Зазеваешься — себе кожу подпалишь. Васса не зевала, но Ива умело ушла с линии атаки и вновь раскрутила плеть. Удар последовал по косой, и бедро обожгло. Васса выдохнула со свистом, качнулась, и сразу же едва не поймала удар в лицо. Отклонилась вовремя, послав плеть по широкому полукругу. Ива прошла низом. Перехватив за плеть, ударила рукоятью, как кистенем. Скулу опалило огнем, во рту стало солоно. Сглотнув, Васса ушла из-под рубящих ударов и оказалась у Ивы за спиной. Та отчего-то мешкала. Плеть Вассы упала на спину полуденницы, точно блиставица. Вскрикнув, Ива упала на колени. Плеть выпала из ослабевших рук.
Обтерев лицо от пота, Васса с ужасом разглядела, как в разрывах рубахи расцветают кровавые бутоны.
— Молодец, девка! — послышался голос Станы. — Не зря учила, видать.
Васса не слушала, не глядела на старшую. Склонившись над Ивой, тронула за плечо, и та зашипела от боли.
— Прости….
Ива вскинула сверкающий взгляд, оскалилась:
— Начала бить… так бей! Лучше сразу — насмерть!
— Что же не сказала, что на бой раненая вышла? — прошептала Васса.
Кожа под рубахой у Ивы опухла, побагровела, по краю ран выступал гной. Сердце зашлось галопом, в ушах зашумело, и вспомнилась рана у Даньши, которую когда-то давно, в прошлой жизни, зашивала Васса, и вспомнилась культя Хорса.
Ива закусила губу.
— Так княжич приказал… ослушаться не вправе. Тебе теперь… Китеж охранять, а мне…
Содрогнулась, прикрыв веки. На ресницах дрожали крупные слезы.
Не слушая более старшую Стану, Васса взвалила полуденницу на себя. В груди толкалась жалость вперемешку со стыдом. Знала ведь, что Ива плетьми исполосована, а на бой против нее вышла. На что понадеялась?
Тащила в горницу, надрываясь. Ива худая, а все равно тяжелая, точно мертвяк. И, как мертвяк, с каждым шагом белела все больше. Искусала до крови губы, но все равно молчала. Только в горнице, упав на скамью, дала волю тихим слезам.
— Снимай рубаху! — приказала Васса. — Исподнее тоже!
Ива мотнула головой.
— Справлюсь.
— Снимай, говорю!
Сама потянула за рукава. Ива зашипела от боли, но покорилась. Ежилась, вздрагивая от прикосновений. Оставшись нагой по пояс, согнулась, спрятав лицо в ладони. Шрамы раскрылись, выпуская наружу густой багрянец. Еще немного — почернеет, начнется отмирание тканей, а по-научному, помнила Васса, некроз.
— Сколько же тебе вытерпеть пришлось? — прошептала.
— Десятью плетьми палач наградил, — бесцветно ответила Ива. — Остальные двадцать Рогдай добавил…
— Чудовище! Да за что же?!
Губы Ивы искривились в усмешке.
— Не чудовище он. Просто мертвый. А с жизнью и душа, и сострадание вышли вон. Дай воды, Васса?
Та сразу метнулась к бадье, поднесла плошку. Пила Ива, захлебываясь. Не утерев губ, продолжила бесцветно:
— Я ведь любила его, сызмальства мечтала. Вот, стану к княжичу ближе, увидит он мою красоту да ловкость, и буду я его любой. Да где красота? — передернула плечами. — Лицом не вышла, а ловкость — что до нее? Не знатного я рода, княжной мне не быть. Думала, пусть так уж, пусть после смерти, а лучше с ним, чем без него. Оттого и терпела. И еще вытерплю, коли понадобится.
— Лечить тебя нужно, — всплеснула руками Васса. — Вон, раны загноились, инфекция развивается.
— Это как?
— Бактерии размножаются. Глазу они не видимые, а вреда от них много. Здесь этот нужен… пицин… — наморщила лоб, вспоминая, да мудреное слово, произносимое Хорсом, за долгие дни точно выветрилось из головы.
— Пенициллин, — донесся от порога голос.
Петли скрипнули, пропуская в горинцу черного волхва. Вошел, согнувшись, держал одну руку в кармане кафтана, другой огладил кудри и обвел полуденниц горящим взглядом. Сразу вспомнился сон, что видела Васса при обряде перепекания: раскаленные шары в пустой черноте. Вспомнила искры в глазах у Хорса. Только у Хорса огонь