из мелких трубок вырывается пар.
Чем заманить теперь? Разве что кровью, до нее навьи тоже охочи.
Волдыри на запясьях выглядели страшно. Вздохнув, Беса дернула зубами обожженную плоть и взвыла. Так дело не сладится, здесь нож надобен.
Поравнявшись со стонущей, но все еще живой Збарой, протянула ладонь, качнула на весу, потом чиркнула ребром ладони по собственному горлу. Збара затрясла головой. Тогда Беса наклонилась и ткнула в расшитые бисером ножны. Полуденницы ухватилась было за них, а после долго, мучительно выдохнула и, точно смирившись, достала нож.
Беса кивнула и, отбежав, подобрала оброненный Збарой плеть. Рукоять вставила в приоткрытую крышку, а хвост размотала. При беге трава шипела и обугливалась, оставляя за собой черный след.
У самого края ямы обернулась, приставив ладонь ко лбу.
Лихо шло через степь, выглядывая беглянок. Варна теперь стреляла ему в спину, а Ива, пригибаясь, возвращалась к покалеченной сестре.
— Сюда! — позвала Беса и полоснула ножом по запястью.
Обожженная кожа разошлась, оросив траву и людовы останки.
Бросив катомку на скопище костей, схватила мелькнувший хвост огневой плети и, не обращая внимание на боль и лопнувшие, истекшие сукровицей ладонь, протянула по земле.
Лихо, наконец, заметило их. Повернувшись неклюже, будто калечное, зашагало обратно к яме. Учуяла, навье семя. Хоть бы не начался дождь…
Упав на колени, Беса подула на тлеющий огонек. Он задрожал, заискрил, чуть разгораясь. Успеет убежать сама? Может, и нет — тогда в Навьем царстве встретится с Хорсом. Такая уж плохая смерть?
Земля дрожала от чудовищных шагов.
Беса дунула снова — и огонек побежал по хлысту, точно живое существо. Вскочив, Беса метнулась к яме.
Лихо неслось теперь крупными скачками — Беса бежала быстрее, не оглядываясь и прося Мехру только о том, чтобы не услышать высокий, сводящий с ума свист. Но уши надежно скрывали тряпицы, и Беса летела, не чувствуя под собою земли. Лишь на миг задержалась на краю ямы, чтобы перевести дух. Обернувшись, увидела нависшую над собой исполинскую фигуру и огонек, пульсирующий меж медных ног.
— Помилуй, Мехра! — выдохнула она и одним махом перескочила яму.
Железная ступня чудовища скользнула по самому краю. Не удержавшись, Лихо ухнуло вниз и заворочалось, разбрасывая кости. Беса бежала прочь, молясь про себя, чтобы полуденницы не ринулись следом. Потом, пригнувшись, покатилась по траве, закрывая лицо окровавленными ладонями. И вовремя.
Громыхнуло так, что все нутро свело от грохота. На Бесу посыпались комья земли, что-то толкнуло в спину, и, отскочив, закрутилось у самого лица. Застонав, Беса распласталась по земле, глядя в низкое грозовое небо. Она не услышала, что говорит ей подоспевшая Ива, не почувствовала, как ее трясут за плечо. И, только вытащив из ушей тряпицы, различила сбивчивое:
— Отчаянная ты, девка! За то, клянусь Сваргом, упрошу княжича помиловать!
Из разорванных туч, наконец, хлынул ливень, но Беса глядела только туда, где, дымясь и помаргивая затухающим светом, крутился глаз-плошка с пустой бахромой шнуров — таких же, что рассмотрела Беса на культе Якова Хорса.
Глава 30. Перепекание
Китеж, представлялось Бесе, будет многолюднее Червена, богаче, ярче. Будут золотые полотнища над княжьим теремом, будут крикливые торговцы, будут гарцевать на скакунах соколы-огнеборцы, а в садах распушат хвосты диковинные птицы. Но под треснутым, угрюмым небом не сновал столичный люд, спущены оказались флаги, только огнеборцы стояли истуканами у княжеских палат, а пресветлая княгиня, одетая в траур, молчала, точно мертвая.
Полуденницы пали в ноги. Упала на колени и Беса, не смея поднять взгляда.
— Троих сестер лишились, упокой их души в Нави, — проговорила Ива на правах старшей. — По милости смутьянов, призвавших на помощь Мехровых отродий. Еще одна калечная, лекарь требуется. И мы бы пропали, если бы не эта девица.
Толкнула Бесу в спину, и та еще ниже опустила голову. О том, что на помощь смутьяны призвали Мать-Плодородницу, Ива умолчала. Может, к лучшему.
— Что старовер-отступник? — послышался бесцветный голос.
— Издох и скормлен навиям. Вот все, что осталось.
На пол полетел перепачканный сюртук. Чьи-то бледные руки подхватили его, и Беса украдкой проследила.
Отрок в кафтане, расшитом червонными и золотыми узорами, был, верно, княжич. Прижав сюртук к лицу, жадно, по-собачьему втягивал запах застарелой крови. А когда отнял от лица — сердце Бесы дрогнуло и провалилось в желудок.
Выглядел княжич, будто сам только вышел из Нави. Некогда волнистые волосы свисали паклей на костистое лицо, глаза впали, нос заострился, точно клюв.
— Не успел отомстить за гибель батюшки, — прошипел он. — Не содрал кожу живьем, как обещал. Придется поворовской ведьмой насытиться.
Рванул Бесу за плечо — та едва удержалась от вскрика. От княжича веяло могильным холодом, меж вспухших кровяных губ сновало змеиное жало.
— Ты навьих призвала? Ты, ведьма? Отвечай!
Костяные пальцы еще глубже вошли в плечи, и Беса застонала.
— Не вели казнить! — вкричала за спиной Ива. — Спасла нас ведьма! Научила, как мехровых детей обхитрить, и сама едва жизнью не поплатилась, а меня с сестрами выручила!
— Врешь!
— Как есть, говорю! Сваргом клянусь!
— Отчего тогда эту спасительницу по всей Тмуторокани разыскивают?
— Не могу знать, княжич! По злому навету, не иначе! Может, отступник морок навел! Выползни и не такое умеют!
— Права Ивица? — подала голос княгиня. — Соблазнил тебя выползень?
Задохнувшись, Беса глянула, как огнем опалила, ответила с достоинством:
— Как только вам, княгиня, этакое на язык-то пришло? Я честная девица! Хоть Мехре служу — а тело в чистоте держу!
От звонкой пощечины отлетела спиной в подставленные руки Ивы.
— Как смеешь ты, мехрово отродье, так говорить с князями? — голос княжича дрожал от злобы. — За это пущу твою шкуру на полотнища, будет подношение Сваржьей дружине!
— Прошу, только не здесь, Рогдаюшка, — простонала княгиня и уронила лицо в ладони.
Княжич не слушал. Подскочил в два прыжка, навис над Бесой. Дыхание отдавало могильной стужей и кровью, с дрожащего жала капала слюна — Беса зажмурилась, отвернув голову и пытаясь княжича оттолкнуть, но тощие руки оказались сильными, жилистыми, и сам княжич трясся, точно от нетерпения. Щеку пронзила острая боль.
— Помилуй, любо! — завопила Ива, бросаясь между Бесой и чудовищем. — Жизнью этой девице обязаны! Уж лучше меня…
Зарычав, княжич ударил Иву наотмашь. Ногти на его пальцах оказались заостренными, точно крючья. Полуденница схватилась за разорванную щеку.
— Хочешь на ее месте быть, так будь по твоему! Тысяцкий! — провизжал княжич, и от охраны отделился дюжий мужик. — Двадцать плетей ослушнице!
— Нет, не могу больше! — всхлипнула княгиня, и поднявшись, бросилась из горницы вон.
Иву ухватили за ворот — та охнула, поднимая взгляд. В глазах