– Почему так темно? – удивленным голосом спросил Совенок. Лицо мальчика стало совершенно белым, словно посыпанным мукой, а глаза смотрели уже в какой-то иной мир. – Мама, зажги лампу. – попросил он. – Мне страшно, я боюсь темноты.
– Брось палку! – рявкнул один из бойцов, тщательно прицеливаясь наемнице в грудь.
Та выполнила приказ. Дубовый шест покатился по полу. Держа руки перед собой женщина, нехотя и медленно опустилась на колени, затем легла на пол.
– Ты, – стражник указал на Аргилая. – На пол!
– Не могу! – в отчаяние воскликнул юноша, продолжая зажимать кровавую рану своего друга. – Он умирает! Позовите лекаря! Пожалуйста. – попросил он с мольбой подняв глаза на стражников и, с немалым удивлением заметил позади четверых мужчин ту самую миловидную служанку, над которой совсем недавно сжалился, ослабив путы на руках. – Позови лекаря! – обратился к девушке Лаи.
Но та лишь нахмурилась в ответ и недовольно сжала губы.
– Мне плевать, – прорычал боец с арбалетом. – Пусть подыхает. А ты ляг, тварь!
– Он же не сделал вам ничего плохого! – закричал Аргилай, внутри которого страх, отчаяние и обида от всей происходящей ситуации и от собственного бессилия в ней постепенно начинали раскачивать колокол под названием «Ярость». – Он мухи не обидел! Просто дайте тряпку и позовите лекаря. Позвольте оказать ему помощь. Прошу!
– Папа? – спросил Совенок. – Папа это ты? Забери меня домой папа. Мне страшно. – попросил мальчик обескровленными губами и заплакал.
– Он же человек! – прокричал Аргилай, брызгая слюной. Кровь стучала в ушах юноши, его трясло от злости и галопом несло прямиком к обрыву бешенства. – Нельзя его так бросить. Что вы за звери такие? Вы не люди! Помогите же, ну! Пожалуйста!
Мужчина прицелился из арбалета и плавно нажал на спусковой рычаг. Стрела с небольшого расстояния с характерным звуком глубоко вошла в живую плоть.
Отказываясь поверить в то, что произошло, Аргилай посмотрел на Совенка. Русая голова безжизненно упала на грудь, из виска доброго, но наивного мальчика деревенского мальчика, торчала стрела.
– Помог, как смог. – посмеиваясь, прохрипел стражник, снимая с пояса приспособление под названием «Козья нога», предназначенное для взведения тетивы арбалета.
– А ты точно лекарь? – вопросом поддержал шутку другой боец, а затем смачно сплюнул на пол и прикрикнул на Аргилая. – На пол, тварь! А то рядом положу.
Но Лаи не выполнил приказ.
В его голове теперь гремел гром, а в глазах сверкали молнии. Губы юноши разошлись в зверином оскале. Он схватил с пола кинжал наемницы и стремительно прыгнул в сторону четверки арбалетчиков. Краем глаза Лаи успел заметить, что Трицитиана перекатилась по полу и, подхватив штангу от портьер, тоже поднялась на ноги. Аргилай полоснул наотмашь одного из противников. Кинжал рассек щеку мужчины и бесполезно скользнул по металлу нагрудника. В этот момент другой стражник ударил юношу по голове арбалетом. Вспышка боли моментально погасила сознание. Лаи свалился навзничь на пол гостевой комнаты элитарного борделя Сад Услад. Туда где лежало бездыханное тело Совенка, оставшегося навеки молодым, наивным мальчиком, который верил в сказки.
С чистого и по-летнему яркого голубого неба нещадно палило солнце. Но, несмотря на столь жаркую погоду, у Аргилая зубы стучали от холода, а голова разрывалась от боли.
«Наверное, солнечный удар или вроде того.» – решил для себя юноша.
Впереди, в неясной дымке, размывающей изображение, лениво ступали два коня. Силуэты всадников никак не хотели фокусироваться, но Лаи знал – его спутники Трицитиана и Совенок.
Бывший раб повернулся через плечо и посмотрел на Аргилая своими огромными темными глазами.
– Зачем ты ослабил путы? – спросил он, не открывая рта.
– В смысле? – перепугался Лаи и все недавние события водопадом обрушились на него.
С холодным липким ужасом юноша осознал тот пугающий факт, что перед ним мальчик, который совсем недавно был убит.
– Зачем ты ослабил путы? – нечеловеческим голосом заорал Совенок. Его лицо начало чернеть, глаза ввалились, а из провалов полезли белые черви. Рот, лишившийся губ, распахнулся в крике, обнажая белые зубы, а нижняя челюсть отвалилась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Аргилай отшатнулся назад и вывалился из седла.
Он падал, падал, падал. Падение казалось бесконечным. Теперь Лаи видел все глазами Совенка. Его кубарем несло по ступеням спиральной лестницы вниз, в зимний сад. Но лестница заканчивалась не разноцветной плиткой, а разрытой могилой. Холодной и зловонной. Из могилы тянул костлявые руки все тот же Совенок, уже почти лишившийся плоти на желтоватых костях. Аргилай попытался схватиться за перила, но не смог. Хотел выставить перед собой руки, чтобы смягчить приземление, но те отказались слушаться.
Долгое падение закончилось болезненным ударом о жесткий пол.
Было совершенно темно. Воняло тухлятиной, застарелым туалетом и кровью.
Юноша принялся шарить перед собой руками. Под влажной соломой, слипшимися пальцами он ощутил земляной пол. Холодный и мокрый, как разрытая могила, в которую он недавно падал.
– Зачем я ослабил путы? – не своим, а каким-то потусторонним хриплым голосом спросил Аргилай.
– Крепкая башка. – раздался знакомый голос.
– Три!? – обрадовался Лаи, крутя головой, но, все еще не видя ничего, кроме темноты. – Это ты? Я ничего не вижу.
– Кажется, я просила не называть меня так. – ворчливо отозвалась наемница, подтверждая, что это действительно она. – Глаза протри. У тебя кровь на лице засохла.
Аргилай тщательно растер глаза, и ему удалось разлепить веки. Стало светлее, но ненамного. Из малюсенького окошка под самым потолком в небольшую камеру лился дневной свет, создавая полумрак. Возле стены на коленях стояла Трица. Руки арт-три, воздетые над головой, были закованы в кандалы и увесистым замком пристегнуты к кольцу, вбитому в стену.
Юноша бегло осмотрел себя. Модного наряда, добытого в деревне Мокрые Булки и ботинок с длинными загнутыми носами, как небывало. Негодяи оставили на пленнике лишь подштанники, сейчас перепачканные грязью и залитые кровью. Зато кандалы, вроде тех в которые заковали Трицитиану – на Лаи отсутствовали.
– Меня не сковали! – обрадовался юноша.
– Имелись сомнения – жив ли ты. – пояснила рыжая. – Но теперь у нас есть шанс. Вставай!
Аргилай сделал попытку подняться на ноги, но боль в голове вспыхнула с новой силой. Камера закружилась вокруг, словно он опять катился кубарем по винтовой лестнице, а земляной пол поднялся и ударил в лицо. Оказавшегося на четвереньках юношу вырвало зловонной обжигающей горло массой.
– Так себе из меня шанс… – простонал Лаи, отплевываясь и прочищая нос от рвоты. – А с тобой как справились? Не вижу ран.
– Нашли способ. – неопределенно ответила женщина.
Снаружи послышались шаги. Кто-то неспешно приближался к камере.
Трицитиана дернула цепи, приковывающие ее к стене, и грязно выругалась. Затем посмотрела на Аргилая.
– За нами пришли! – пояснила она, кивая на дверь. – Как бы хреново тебе не было – возьми себя в руки и вытащи нас отсюда. Слышишь меня?
Но Лаи не слышал, но тупо пялился на свои, измазанные кровью, руки. Не его кровью, а кровью мальчика, который так мечтал спасти свою невесту.
– Они убили Совенка… – пробормотал Аргилай, с горечью вспоминая, как в мучениях умирал его друг.
Трица подалась вперед, насколько позволяла цепь, и зашипела:
– Очнись! Нас тоже убьют, поглумятся и изнасилуют. Если повезет, то именно в таком порядке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Но, что мне делать? – испуганно спросил Аргилай. – Я безоружен, я не могу встать, у меня все болит.
– Кончай ныть! – сквозь зубы приказала рыжая. – А то ничего и никогда болеть не будет! Соберись! Я что, зря тебя учила!?
– Учила? – искренне удивился Лаи. – Ты била меня палкой.
– Дубина! Я учила тебя работать головой! – рявкнула арт-три.