матушкой приставленный.
Я уткнулась лицом в плечо Кощея. Меня окутало теплом его тела и ароматом цветущей черемухи. Я никак не могла справиться с рыданиями – беззвучными и потому особенно страшными. Сердце сжималось так сильно, что казалось, вот-вот рассыплется крошкой. Раскрывшийся обман выжигал душу, оставляя после себя пустоту.
– Ты знал… – проговорила я с обидой. – Почему не сказал?
– И я знал, и Яга, и даже Тим, – со вздохом ответил Кощей. Он удержал меня, когда я хотела оттолкнуть его. – Есть такие знания, свет очей моих, которые надобно самому обрести.
Я сделала глубокий вздох, силясь унять рыдания. Горло обожгло воздухом, точно горячим чаем, и я закашляла. Кощей чуть отстранился, давая мне больше свободы. Взгляд его колдовских глаз в ночи отливал изумрудной зеленью.
– Тим… Он…
– Он Тимор, ведь ты сама его так назвала, верно?
Я кивнула. Мысли путались, и никак не удавалось поймать хоть одну из них за хвост.
– Матушка вырвала что-то из моего сердца, – медленно проговорила я. От этих слов по спине пробежала холодная дрожь. – Оно и стало Тимом?
Кощей грустно улыбнулся и коснулся оберега на своей груди.
– Оно и есть Тим, золотце. Твой Тим вселился в тело умершего мальчишки и тем самым оживил его. Сам малец давно в ином мире. Его душа после мук отправилась в странствие, ты и сама видела.
Я слизнула с губ соленые капли слез. Меня все еще трясло, думать было сложно, но желание докопаться до правды толкало двигаться дальше, бередить рану, ковырять ее грязным ножом.
– Я… – Дыхание снова перехватило, и пришлось сначала откашляться, прежде чем продолжить: – Я выбрала верное имя для него, так ведь?
– Сама того не ведая, ты назвала его правильно. Не знаю, откуда это слово в твоей памяти, где ты его услышала, но оно отражает суть твоего стража. Называет его емко и точно.
В голове промелькнули отголоски старой песни, не колыбельной, что мурлыкала матушка, а другой – той, что я услышала лишь однажды, но которая занозой засела в памяти. Слова сливались в неразборчивый рокот, но одно я все-таки запомнила – Тимор-р-р. А может, не песня то была, а ведьмин заговор? Тот, что матушка нашептывала надо мной, прежде чем вырвать что-то из моего сердца?
Догадка обожгла, ослепила. Уже зная, что услышу, я все же разлепила сухие губы и тихо спросила:
– Что значит Тимор?
Кощей молчал долго, очень долго. Месяц успел выйти из-за тучи и снова нырнуть в нее, когда мой спутник все же неохотно обронил:
– Страх.
Я откинула голову назад, упираясь макушкой в бревна колодца. Ворон, сидевший на крыше, взглянул мне в глаза, чуть покачнулся, будто склонил ненадолго передо мной голову, и, распахнув крылья, взмыл вверх. Уже там, под самым небом, раздалось его карканье. И в этот раз в нем не слышалось насмешки.
Я нащупала в траве мелкий камешек и сжала его в ладони. Боль принесла небольшое облегчение.
Так вот что вырвала из моей груди матушка и спрятала в куколку. Страх.
Глава 17
– Пусти меня к Тиму! Я хочу с ним хоть словечком перемолвиться!
Мой раздраженный крик пронесся по подполу. Толстые земляные стены полностью поглотили его, точно удав – суетную мышь. Ни звука не вышло из-под толстой крышки над крутой лестницей.
– Перехочешь! – отрезала Яга и, смягчившись, добавила: – Не убежит он, успеешь еще. А вот ночь на исходе. Иль новую луну будешь караулить?
Я примолкла. Упустить время новолуния и потерять еще невесть сколько времени мне не хотелось. Была правда в словах Яги: Тим подождет, а обряд – нет.
– Не буду, – буркнула я и медленно опустилась на лавку, с которой вскочила. – Давай, не тяни…
– А ты не торопи, – мрачно ответила Яга. Она стояла над чугунным горшком с мутным варевом и, медленно отщипывая кусочки тени, бросала их на дно. – Здесь спешка опасна. Одно неверное слово… И кукарекать тебе до конца жизни, а не ведьмой костяной быть.
От ее предупреждения стало не по себе. Знай я Ягу поменьше, поверила бы ей безоговорочно. Но проведенные вместе дни не прошли даром: по малейшему движению чуть кривящихся губ, по изгибу брови, по тени на лице я смогла отличить угрозу от шутки.
– Ой ли?
– Сама знаешь, что нет. Но под руку не лезь – самой итог не понравится.
Она затянула какой-то напев – незнакомый, завораживающий. Слов не различишь, только мелодию – мягкую, убаюкивающую. Я сонно моргнула, а затем покрутила головой, рассматривая комнатушку. Под потолком висели недавно собранные травы. Каждую из них я чуяла так сильно, будто мне под нос ее пихали. Даже со сна поднятая, могла сказать, от чего и для чего можно их заварить. Взгляд зацепился за портрет китежского старого князя. Торопливо отвернулась: мысль о том, как я помогла княжичу Алеше, отозвалась чувством вины – колким, точно иголки.
– Вот и все, – едва слышно прошептала Яга, стоя спиной ко мне. – Русалочий волос, папоротник, колодезная тень… Три части собрали, ничего не запамятовали.
Она обернулась. В ее руках тускло поблескивал старый горшок, обернутый рушником. С неглубокого дна поднимался густой зеленоватый пар. Его травяной запах докучливым перышком пощекотал ноздри и заставил громко чихнуть.
– Будь здорова, – очень серьезно сказала Яга и подошла ближе. – Здоровье тебе пригодится, девонька.
Повинуясь ее тяжелому взгляду, я легла спиной на узкую лавку и сложила на груди руки, будто навеки уснувшая невеста – та, что так и не дождалась замужества. Вместо цветов вокруг лежали разбросанные травы. Яга подошла вплотную, а затем осторожно опустилась на колени передо мной. Горшок с булькающим зельем застыл прямо над моей головой.
А ну как ошпарит?!
– Не бойся, – бросила Яга и мгновение спустя фыркнула: – Ну да, глупость сморозила. Ты не познаешь страха, даже если захочешь. Матушкин подарок, ее оберег на память.
В голове, точно мелкие камушки, пущенные дерзкой рукой, пронеслись воспоминания: темные одинокие ночи, когда мачеха выгоняла меня босой и раздетой на улицу, травля детворы, голодные дни, опасности, поджидающие в родной деревне на каждом шагу… Прежде я не задумывалась о том, что ничего из этого не страшило меня. Кровь вскипала в жилах от злости, разум туманила усталость, тело ныло от синяков, а живот – от голода, но страх… Как он ощущается? Я видела его тень в глазах других людей, улавливала отголоски в чужих речах, но впервые осознала, что совсем не знакома с ним. Мачеха частенько называла меня безрассудной и, как оказалось, не грешила против истины.
Только в том не было ни малейшей моей заслуги…
– Рот открой, – твердо сказала Яга, – и не закрывай.
Я смиренно сделала так, как она потребовала. Дурное предчувствие сжало лапой сердце и тут же отпустило. Яга осторожно наклонила горшок. Зелье тонкой струйкой сорвалось с чугунного края и устремилось по моему горлу расплавленной лавой. Боль обожгла, скрутила с такой силой, что вышибла из меня весь дух. Разум потемнел, налился тьмой, а я сама будто онемела. Вслед за болью пришла тяжесть. Она сковала меня по рукам и ногам, лишив возможности пошевелиться. Широко распахнув глаза, я глядела в потолок ни жива ни мертва. По щеке одиноко прокатилась слезинка, но я даже не могла ее смахнуть. При мысли, что могу провести так целую вечность, обездвиженная, но в разуме, меня накрыло ужасом. Он опустился на голову, будто крышка грубо сколоченного гроба.
– Все хорошо, – донесся до меня голос Яги, непривычно мягкий, успокаивающий. – Это мертвая водица тебя так скрутила. Я здесь, с тобой, девонька.
Она накрыла мою ладонь своей и сжала ее. В душе ураганом пронеслось облегчение, но лишь на миг. Тело начало наливаться новой тяжестью, костенеть. Мир – отдаляться, становиться все меньше, будто я птицей взмыла вверх.
– Стой-стой! – прикрикнула Яга. – Держись за меня, не дай душе отправиться в мир иной.
Держаться?
Мгновение растянулось в вечность. Растерянность смешалась с обреченностью. Я цеплялась за тело, как утопающий за брошенную палку, но лишь оттягивала неизбежное. Сила, что тянула наверх, была мне неподвластна.
В миг, когда моя душа едва не вырвалась из бренных оков, Яга отодвинула браслеты на своем запястье и полоснула ножом по тонкой, испещренной шрамами коже. Кровь щедро растеклась алыми ручейками. Яга прислонила пораненную руку к моим губам, заставляя солоноватые капли скатиться по моему горлу.
– Живая водица, – прохрипела Яга, заглядывая мне в глаза. – Она всегда при костяной ведьме, девонька.
Меня тряхнуло с такой силой, будто