сердечно поцеловала Хели в щеку, пожелала спокойной ночи и удалилась.
Он бросился на кровать в надежде обдумать все, что произошло с ним в последние часы, но тут же провалился в сон.
Когда на следующее утро Дженифер подошла к его кровати, чтобы попрощаться, Хели вдруг пришло в голову, что, несмотря на то, что они говорили обо всем на свете, ничего не скрывая друг от друга, они еще ни разу не поцеловались вчера.
— О, Дженифер?
Хели сидел перед ней в кровати, как и при их первой встрече. В своей измятой пижаме он выглядел совсем не соблазнительно. Как бы хотел он прижать ее к себе, дотронуться до ее губ, но, к сожалению, это было невозможно. Он еще не почистил зубы.
Она источала невероятную свежесть, казалась абсолютно выспавшейся, в отличие от пего, и снова вся от головы и до пят в болом, на сей раз в длинных брюках.
Когда она появлялась в классе, се ученики, должно быть, неистовствовали! В его детстве учительницы были совсем другими, да, они выглядели иначе. Пожилыми, низкорослыми и толстыми. Например, фройляйн Райхельт в своих платьях рубашечного покроя, коричневых или серых, иногда цвета ржавчины, но всегда одного фасона, с поясом на полной талин.
— Бай, бай, Питер Пэн! — Более мужественная, чем он, она наклонилась и поцеловала его в губы, как и тогда, в доме Мак-Тэвишей. — Хорошо было с тобой. Мало, но хорошо. Передавай привет молодым людям, прекрасной Амелии и Лулу, или как там его зовут. Скоро наступят каникулы. Может, я навещу вас.
Она пошла к двери, еще раз обернулась и помахала ему рукой.
— А ты весельчак, — заявила она. — Я люблю таких… Но она ведь не сказала: я люблю тебя!
Но всему свое время. Хели встал, принял душ, позавтракал. Квартиру пронизывали солнечные лучи, а из окна вдали на скалах виднелся замок. Ах, Эдинбург, как хотелось бы остаться здесь до конца дней своих! Затем Хели спустился на оживленную улицу, купил два букета роз, красных для Дженифер и чайных для Одри, поставил их в две вазы на стол, взял дорожную сумку и покинул дом.
Он летел как на крыльях, во всяком случае ему так казалось, как бы странно подобное сравнение ни звучало. И вновь томило его страстное желание, только предметом страсти являлась другая женщина. Не Дуня. Дженифер! Он любил ее, хотя между ними ничего не было, никаких близких отношений. А может быть, как раз поэтому. Любить, барахтаясь и издавая страстные стоны в постели, это может каждый. Дженифер проветрила ему мозги, как свежий, весенний ветерок душное помещение.
Надо дать пройти определенному времени.
Он хотел поговорить с Тео, честно и бережно, как мужчина с мужчиной. А что касается Амелии, то ему хотелось бы стать для нее лучшим отцом в мире после настоящего.
Кроме того, оставалась еще одна проблема — добросердечная Лотта, которая так беззаветно его любила. Причинять ей боль он не хотел. «Прекрати, милая, ты слишком часто сердилась на меня.
Может, я и был вассалом Тео. Но все в прошлом. Я стал старше и умнее, более зрелым, я уже не Питер Пэн». В чем можно было быть уверенным, так это в том, что Лоттхен спросит: «Питер Пэн, кто это, он что, тоже живет в Ламмвайлере?»
Когда Хели приехал в Ламмвайлер, дом оказался пустым, практически вымершим.
Хели настойчиво позвонил в дверь дома фрау Кляйншмидт, та тут же вышла и проводила его к дому профессора, сообщая на ходу, что произошло за время их отсутствия и куда подевались гости. Господину Лусиану необходимо было срочно уехать в Берлин, но ведь завтра приедет господин профессор, не так ли, она уже все подготовила и даже испекла пирог, а еще может приготовить жаркое из говядины, с клецками по-швабски…
В мгновение ока жизнь потекла своим чередом, бременем ложась на счастливое сердце Хели.
После того как фрау Кляйншмидт, довольная и обласканная, удалилась, Хели поднял голову, прислушиваясь. Ему показалось, он слышит голос Дженифер. «Бай, бай, Питер Пэн, — сказала она, — смотри, чтобы все было в порядке».
Легко сказать, Дженифер. Но как сделать это?
Фрау Кляйншмидт оставила ему мясо под сыром, которое он с аппетитом съел, запивая холодным пивом. Уже лучше. А теперь ему следует внести ясность, возможно, это последняя дружеская услуга, которую он мог оказать Тео.
Он позвонил Лусиану. Неудачно. Ближе к полуночи он смог наконец застать его.
— Привет, Хели, что за спешка, у тебя все в порядке? В дороге все было нормально?
Хели сразу перешел к делу.
— Что известно тебе о заговоре между Дуней и руководительницей туристической группы?
— Ничего, клянусь тебе, только…
— Что только?!
Сначала он никак не мог справиться с мыслями, и Хели вынужден был ему помочь.
— Если ты мне сейчас же не скажешь, что тебе известно, я позабочусь о том, чтобы ты никогда больше не увидел свою Нини!
— Ха-ха, ты что, укокошишь ее?
— Я ей расскажу, как ты любезничал с Амелией в моей машине.
Расскажу, что вы влюбились друг в друга. Не знаю, приятно ли ей будет это слышать.
— Это шантаж, — взбунтовался Лусиан.
— Это необходимость. Итак, я слушаю.
В конце концов Лусиану пришлось рассказать правду: в день их отъезда тетя Дуня позвонила ему на рассвете. Как раз пришла фрау Кляйншмидт и разбудила его. «Привези Тео в Черный Замок, — сказала Дуня. — Все равно как! Он настолько упрям, что мы так или иначе должны что-нибудь придумать».
— Ага! — воскликнул Хели тоном праведника, поймавшего вора на месте преступления. — Вот оно как! И дальше?
— Я ей сказал, что у меня вечер песни, в Бад-Каннштатте. И она ответила: «Тем лучше». Тогда я должен позаботиться, чтобы Тео отправился на этот вечер и по возможности оказался в первом ряду. У нее родилась идея. И еще она сказала, чтобы я держал язык за зубами. Я даже должен был поклясться, вот так. А теперь я нарушил слово, — с горечью заключил Лусиан.
— Правильно сделал, — с сарказмом похвалил Хели. — Тебе надо поклониться мне в ножки, поскольку именно я потащил Тео на тот вечер.
— Да, здорово сработано, не так ли, Хели?
Хели прямо видел злорадную ухмылку этого олуха.
— Давно бы мог мне рассказать.
— А я и хотел, да ты отказался разговаривать со мной.
— Знаю, парень, зачти это на свой счет. Ты здорово поешь.
— Не здорово. Просто хорошо. Сегодня мы репетировали, весь день.
— Отлично. Ни пуха ни пера.
Хели повесил трубку. И выпил еще пива. Итак, как обстояло дело?