Читать интересную книгу Дневник чумного года - Даниэл Дефо

И вот, в самый разгар отчаяния, когда положение Лондона стало действительно ужасно, Богу угодно было дланью Своею внезапно обезоружить врага - жало лишилось яда. Это было столь удивительно, что даже врачи не могли не изумляться {388}. Кого бы ни навещали они, видно было, что состояние пациентов улучшилось: либо они хорошо пропотели, либо нарывы прорвались, либо карбункулы рассосались и покраснение вокруг них побледнело, либо жар уменьшился, либо невыносимая головная боль стихла, либо обнаружились другие хорошие симптомы, так что через несколько дней все выздоравливали; целые зараженные семьи, слегшие и уже пригласившие священников молиться за них в ожидании смерти с часу на час, выздоравливали и исцелялись, и при этом не умирал ни один из членов семьи.

И происходило это не потому, что было найдено какое-то новое лекарство, или новый метод лечения, или новый способ операций, практикуемых врачами и хирургами; происходило это с полной очевидностью по воле Того, кто в свое время и наслал на нас как кару эту напасть; и пусть безбожная часть человечества думает о моем утверждении, что ей заблагорассудится, но это не просто религиозная экзальтация: в то время все были того же мнения, что и я. Силы болезни были подорваны; ее ярость - исчерпана; и отчего бы это ни произошло, какие бы естественные причины ни отыскивали философы, чтобы объяснить это явление, как бы они ни трудились, стремясь уменьшить нашу благодарность Создателю, - но те из врачей, в ком осталась хоть капля религиозности, должны были признать, что причины здесь сверхъестественные, что они выше человеческого разумения и никакому объяснению не поддаются.

Если я скажу, что это зримый знак всем нам, особенно же тем, кто пережил ужас нарастания заразы, преисполниться благодарности, - то, возможно, некоторые сочтут это теперь, когда все уже позади, ханжеской набожностью, чтением проповеди вместо описания реальных событий; подумают, что я становлюсь в позу учителя, а не простого наблюдателя; и это удерживает меня от дальнейших рассуждений, сделать которые мне бы очень хотелось. Но если из десяти излеченных прокаженных только один вернулся, чтобы принести благодарность {389}, я бы хотел быть подобным этому единственному и возблагодарить Создателя за свое спасение.

Не стану отрицать, в то время было много людей, по всей видимости глубоко благодарных за избавление; было не слышно брани на устах, и даже у тех, кто был не особенно глубоко потрясен. Но тогда впечатление было столь сильным, что ему невозможно было противиться, - даже самые дурные люди находились под этим впечатлением.

Обычным делом тогда было встречать на улицах совсем незнакомых людей, которые вслух выражали свое изумление. Как-то раз, проходя по Олдгейт, где толпы людей сновали туда-сюда, я увидал человека, пришедшего со стороны Минериз, который, оглядевшись вокруг, простер руки и произнес:

- Бог мой! Какие перемены! Ведь неделю назад, когда я проходил здесь, не было видно почти ни души!

Другой человек - я сам это слышал - добавил:

- Да, это удивительно! Будто во сне!

- Слава Создателю! - сказал третий. - И давайте возблагодарим Его, ибо это Его рук дело - человеческая помощь и умение оказались бессильны.

И все трое были совершенно незнакомы друг с другом. Однако подобные обмены репликами стали не редкостью на улицах в те дни; и, несмотря на разнузданное поведение отдельных лиц, простой народ, проходя по улицам, возносил благодарность Всевышнему за счастливое избавление.

Теперь, как я уже говорил, люди отбросили всякую осторожность, причем сделали это даже слишком поспешно; действительно - мы не боялись уж больше пройти мимо человека с забинтованной головой, или с обмотанной шеей, или прихрамывающего из-за нарывов в паху, - а ведь от всего этого мы бежали как от огня всего неделю назад. Теперь же улицы пестрели такими людьми, и, надо отдать им должное, эти несчастные выздоравливающие создания, похоже, глубоко прочувствовали свое неожиданное спасение; и я был бы очень к ним несправедлив, не признай я, что многие испытывали самую горячую благодарность. Но, к сожалению, о людях в целом справедливо будет сказать: они подобны сынам Израиля - те, спасаясь от орд фараона, переправились через Красное море, обернулись и, увидев, что египтяне гибнут в воде, "они пели Ему хвалу, но вскоре позабыли дела Его" {390}.

Не буду продолжать долее. Меня сочтут придирчивым, а то и несправедливым, если я стану еще предаваться этому неблагодарному занятию размышлениям о том, какова была причина людской черствости и возврата к тем дурным нравам, свидетелем которых я столь часто бывал с той поры. А посему я заканчиваю свою повесть об этой печальной године неуклюжим, но искренним четверостишием собственного сочинения, которое я поместил в конце своего дневника в тот самый год, как он был написан:

Ужасный мор был в Лондоне

В шестьдесят пятом году.

Унес он сотни тысяч душ

Я ж пережил беду!

Г. Ф.

ПРИЛОЖЕНИЯ

К. Н. Атарова

ВЫМЫСЕЛ ИЛИ ДОКУМЕНТ?

Удивительное, ни на что не похожее

сочинение - и роман, и исторический труд.

Вальтер Скотт

Все мы знаем Даниэля Дефо как автора знаменитого "Робинзона Крузо". Однако он был одним из самых плодовитых и разносторонних сочинителей своего времени. Список произведений Дефо по современным данным (ведь большинство вещей он публиковал анонимно) перевалил за полтысячи названий. И, помимо романов, среди них: сатирические памфлеты на злобу дня в прозе и в стихах, жизнеописания всякого рода знаменитостей (включая уголовных преступников), труды исторические (самые разнообразные - от "Истории войн Карла XII" до "Отчета об истории и реальности привидений"), описания путешествий (реальных - "по всему острову Великобритании" и вымышленных - "кругосветных") и множество трактатов и эссе по экономике, коммерции, политике, богословию по вопросам глобальным и частным: от "Всеобщей истории торговли" до "Надежного плана по немедленному предотвращению уличного воровства"...

Отнюдь не все из перечисленного здесь равноценно. Многое давно забыто и представляет лишь историко-культурный интерес. Даже вторую, а тем более третью книги, связанные с Робинзоном - "Дальнейшие приключения Робинзона Крузо" и "Серьезные размышления Робинзона Крузо", - сейчас мало кто знает. И не случайно - суд истории справедлив: они действительно уступают не только его первенцу, но и многим другим романам.

Однако среди шедевров писателя и поныне издается в Англии (наряду с такими романами, как "Робинзон", "Молль Флендерс", "Роксана") массовыми тиражами в мягких обложках - верный признак читательской популярности "Дневник Чумного Года", книга, до настоящего времени не переводившаяся на русский язык.

Но это не означает, что "Дневник" был вовсе не известен в России. В числе свидетельств интереса к нему наших соотечественников есть и такой знаменательный факт. Экземпляр "Дневника Чумного Года" находился в библиотеке Пушкина {De Foe Daniel. The History of the Great Plague in London with an Introduction by the Rev. H. Stebbing, M. A., Author of "Lives of Italian Poets". London. S. a. [1722?]. См.: Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина. СПб., 1910. С. 219. (Репринтное издание, М., 1988.)}. И хотя в нем были разрезаны страницы "Введения" и лишь небольшая часть авторского текста (страницы 23-36), несомненно, что Пушкина должна была интересовать эта тема в свете его собственных творческих замыслов; а сцена в таверне, где повествователь встречается с "безбожной" компанией пирующих, цинично насмехающихся над горожанами, спешащими в церковь, не может не вызвать в памяти "Пира во время чумы", посвященного другой, более ранней лондонской чумной эпидемии.

Почему Пушкин обращается к "Дневнику", можно предположить с достаточной долей уверенности. А чем для самого Дефо оказалась столь притягательной Великая лондонская чума 1665 года?

Наделенный тонким чутьем профессионального журналиста и газетчика, Дефо всегда безошибочно выбирал актуальную тему для своих сочинений. Он писал о путешествиях, дальних странах, необитаемых островах, когда вся Англия была буквально одержима манией "первооткрывательства", когда на карте мира еще кое-где значилось: "Пока еще не открытые места", когда книги о путешествиях - реальных и вымышленных - пользовались широчайшим читательским спросом и когда еще не забылась сенсационная история Александра Селькирка, привезенного в Англию после четырехлетнего пребывания на необитаемом острове Масс-а-Тьерра архипелага Хуан-Фернандес. Именно с учетом, как мы бы теперь выразились, общественного климата той поры и создавался "Робинзон Крузо".

В чем-то сходна и ситуация с "Дневником Чумного Года". В апреле 1720 года в Марселе началась эпидемия чумы и продолжалась не менее года, причем свирепствовала так, что унесла около пятидесяти тысяч жизней. Марсель морской порт, а Англия - морская держава; и хотя от Марселя до английских прибрежных городов путь неблизкий, известия о чуме (а о ней много писали в газетах, в том числе и в изданиях, где сотрудничал Дефо {Так, в "Дейли пост" появилось сообщение "Чума в Марселе", в "Эпплби" - заметки "Чума", "Чума в Марселе", "Несчастья чумы"; весной 1721 года Дефо пишет о чуме в Тулоне, несколько позднее - о чуме в Авиньоне, где сгорел госпиталь с чумными больными.}) не могли не взволновать английское общество. Вспомнили 1665-й год - год Великой лондонской чумы: тогда ее тоже занесли из-за моря, из Голландии, где она бушевала перед этим в течение двух лет. Страсти усугубились еще и тем, что правительство издало так называемый "Карантинный закон", согласно которому король имел право запретить на срок до одного года торговлю со странами, от которых могла исходить опасность заразы. В данном случае наложили эмбарго на средиземноморские корабли. Это вызвало бурю возмущения негоциантов, упрекавших правительство в паникерстве. Дошло до того, что власти вынуждены были обратиться к влиятельному епископу Эдмунду Гибсону с просьбой разъяснить народу опасность новой эпидемии.