Читать интересную книгу Русский Рэмбо для бизнес-леди - Александр Звягинцев

В машине по дороге в Цюрих он, несмотря на резкую головную боль, пытался анализировать разговор с кремлевским экс-фаворитом.

"Может, зря я его по кочкам? – с несвойственным ему сомнением подумал Коробов. – Хлюст, конечно, но, зная ситуацию в России изнутри, говорит дельное… Власть, мол, сама упадет в руки… В семнадцатом году большевики, скупив все продовольствие в Питере, вызвали голодные бунты, и власть действительно грушей перезрелой упала им в руки. Вот только как сорвать эти переговоры по траншу? В МВФ не сунешься – там в первую очередь заинтересованы в их успехе. Еще бы: вяжи Россию долгами по рукам и ногам и, помимо дивидендов финансовых, диктуй ей свою волю, грабь ее недра… Правильно, правильно хлюст мыслит: расплачиваться придется за все не им, нынешним "наперсточникам"… Как их с иглы ссадить, вот вопрос… Хм.., хмм… Дело стоящее. Надо подумать, подумать… Хорошо бы их шатию-братию обвинить в нарушении прав человека или какого-нибудь там международного эмбарго, да так, чтобы скандал громыхнул на весь мир… Надо подумать…"

Глава 31

Засечный гнал "Мерседес" так, что они домчались до Калуги всего за полтора часа. А Скиф как заснул перед Наро-Фоминском, так и не проснулся даже на въезде в Калугу. Во сне страшно вращал глазными яблоками. Снова прежний сон. Снова горы, подземный храм. И снова грубая скульптура из обожженной глины обретает очертания сияющей богини.

И снова музыка, в которой не различить партий отдельных инструментов, и.., эта ужасная сонливость прямо во сне. Знаешь, что спишь, а спать все равно смертельно хочется.

– Не спи, – говорит ему пылающая женщина. – Ты пришел ко мне с вопросом, а у меня есть на него ответ.

– Мне ничего от тебя не нужно. Я не хотел к тебе, меня привели темные силы, которые дремали внутри меня. Все вопросы реальной жизни я привык решать сам.

– Не лукавь. Твое сознание спит. Испытания, отведенные тебе, кончились. Ты не выдержал ни одного. Ты не станешь хранителем последней маманды.

У тебя в душе все дремлет Вера, которая не нужна бессмертному демону. Это наша последняя встреча, и ты навсегда обо мне забудешь. Ты все-таки хочешь что-то спросить? Спроси, но тебе уже все равно не стать бессмертным демоном.

– Где моя дочь?

Ана Кали сняла с сияющей пирамидки хрустальный шар и подала его Скифу. Скиф поднес его к глазам.

Там подрагивала крохотная картинка – куколка лежит в полутемном подземелье на темной соломе.

Бетонные плиты, стальные двери со штурвалами.

Вдоль стен связки толстых кабелей, аппаратные пульты со слепыми экранами. Заброшенные бараки, колючая проволока на поверхности и сторожевые вышки..

Труп женщины, распятой на козлах для пилки дров…

Все в полутьме.., и вот из сумерек выныривает белое пятно и раздается отдаленный звон.

Звон ближе, белесые тени обретают очертания – по лугу, покрытому низким туманом, бредет стадо коров белых-белых, без единого пятнышка.

– Ты получил ответ. "Только бессмертие дарует память, а смертным помнить не дано…"

Огонь, пылающий вокруг демоницы, вдруг хлынул на Скифа угарной волной, от жары ресницы начали скручиваться, как осенняя пожухлая трава под лесным пожаром.

* * *

– Чего орешь, чего дергаешься, командир? – потряс его за плечо Засечный.

Скиф открыл глаза и удивленно осмотрелся.

Машина стояла на парковке посреди лужи, которая набежала от талого снега. Новая банда мойщиков с тряпками орудовала вокруг.

– Запомни сон, – сказал Скиф, – а то в голове туман находит… Шахта какая-то и белые коровы рядом пасутся.

– Ты уже с этими снами свихнешься скоро.

– Я это и сам чувствую.

– Значит, ты ,не совсем еще того, если себя контролируешь…

Засечный отвернулся и глянул на панораму города.

С десяток церковных куполов золотились над деревянными домишками.

За мостом через Оку они свернули на кривую улочку и пошли лавировать на "Мерседесе" между вкривь и вкось теснящихся избенок, загоняя пешеходов в глубокие лужи.

* * *

Изба отца Мирослава понуро стояла посреди огромной лужи. На веревках плескалось по ветру влажное белье. Весь мусор, что прежде был укрыт снегом, выплыл наружу.

– Аль не признаете, Марья Тимофеевна?

Хозяйка с тазом, полным белья, подслеповато прищурилась.

– Василий Петрович?

– Он самый, – улыбнулся Скиф.

– Принимайте гостей, – сказал Засечный.

Он повсюду был как дома.

– А батюшка наш на службе в церкви.

– Надолго? – спросил Скиф.

– Да, должно быть, скоро и отпоют свое.

У сожительницы Мирослава каким-то счастьем лучились глаза, как это бывает с беременными немолодыми женщинами.

– Мирослав-то наш Станиславович – снова батюшка! – с утешением в голосе произнесла она. – Владыка их простили и из запрета вывели.

– А когда он по мирскому понятию батюшкой станет? – улыбнулся, скашивая глаза на ее живот, Засечный.

– Да к весне нужно ждать.

Ждать пришлось недолго. Вернулся хозяин и встретил их хлебом и солью.

Скиф порывался рассказать, зачем они приехали, но Мирослав остановил его:

– То, что приехали, неудивительно мне. С утрева знал, что приедете. В моем сне все о том было сказано.

– В каком еще сне? – вытаращился на него Скиф.

– По осени сон меня вещий посетил. Полностью его вспомнить никак не могу, а таки все дела по нему делаются… – Мирослав тяжело вздохнул и, обратив свой взор к иконам, принялся за молитву.

Потом все чинно хлебали деревянными ложками из деревянных чашек. Только после этого позволил им Мирослав говорить о деле.

Он слушал рассказ Скифа и согласно кивал головой, будто заранее знал, о чем он дальше расскажет, и, заметно волнуясь, теребил отросшую бороду.

– Дело ваше трудное и кровушкой помеченное, – вздохнул он, выслушав рассказ до конца. – Только зря вы от помощи разбойника Ворона отказались.

Был этот разбойник в моем сне том треклятом.

– Поехали с нами, Мирослав, – сказал Засечный. – Покажешь дорогу к обители монаха Алексеева.

– Какой он тебе монах – даже не послушник еще!

Худо ему – ветром качает. Таких только перед смертушкой постригают.

– Вот это номер! – присвистнул Засечный и тут же сам перекрестился на иконы. – А нам он живой и здоровый на дело нужен.

– Вы бы рассказали еще раз толком, не так путано.

Скиф быстро пересказал ему историю с похищением и спросил:

– А тебе полковник Романов не звонил?

– С чего бы ему звонить, когда я таких не знаю.

– Во-о, номер! – удивился Скиф. – А кто тебя направил к нам в поезд, когда из Одессы в Москву ехали?

– В Одессу я ездил по делам монастырским. В тамошней консистории один благочинный батюшка попросил меня оказать конфиденциальную услугу русским братьям, возвращающимся с полей сербских.

– Так я и поверил, все попы – гэбэшники, – брякнул Засечный и снова перекрестился. – Без разрешения чекистов они даже в колокола не бухнут.

– Зря вы так, – скосил на него кроткий взгляд Мирослав. – Весь мой род был православный, я же говорил вам. Мужчины шли всегда в монахи или священники. Нашему роду разрешения властей не требовалось.

– Ну ладно, не ко времени ты, Семен, затеял этот разговор. Поехали, Мирослав, к Алексееву. Повидаемся хоть напоследок, может быть. Нам бы еще парочку людей, мы бы всю Украину прочесали. Был у нас казак Лопа, да где его теперь искать.

– А зачем его искать? В Почайске их последняя предмосковная станица, он почти всегда там с казачками гуляет. Я его на прошлой неделе видел. Его ребята мою православную типографию и воскресную шкоду теперь на охрану добровольно взяли. И монастырь в обиду не дают.

Завидя, что гости так быстро собираются в дорогу, Марья Тимофеевна даже руками всплеснула:

– Вы только батюшку моего никуда не завезите.

В молодые годы он горазд был на приключения. Грех нерожденное дитя сиротить.

– Вернем его вам в целости и сохранности, вашего отца и батюшку, – сказал Скиф.

После церемонного прощания с хозяйкой они выехали по кривым улочкам опять к мосту.

* * *

На что уж была тиха Калуга, а в Почайске на окраине просто уши закладывало от тишины;

Лопа запросто, по-казацки, дрых себе на сеновале, несмотря на зиму, пусть даже не слишком морозную.

Его с трудом растолкали.

– Так, решил поспать перед ужином, – виновато пробормотал он, протирая сонные глаза. – Сморило отчего-то.

Серого Волка оставлять во дворе поопасались.

Дворовые псы сбежались со всех окрестных улиц и подняли настоящий гвалт, готовясь к всеобщей потасовке.

Лопа повел дорогих гостей в избу, где вповалку спали казаки, и никто из них даже не удосужился убрать с грубо сколоченного стола трехлитровую бутыль с остатками самогона и нехитрую снедь.