Кресла в салоне адмиральского катера были глубокие и мягкие, как на прогулочном судне. Усевшись, Рашен положил ногу на ногу, скрестил руки на груди и принял неприступный вид. Эссекс и Боровский за его спиной о чем-то переговаривались громким шепотом.
– Жду команду на старт, – доложил Мозер.
– Poyehali, – бросил Рашен.
Мозер с небрежностью опытного пилота хлопнул ладонью по «доске». Стартовые электромагниты оттолкнули катер от стыковочного узла, и суденышко выпрыгнуло из глубокой пазухи на борту «Тушканчика». Мозер дал тягу, перегрузка возросла.
– Не гони, – попросил Рашен.
– Да, сэр.
– Слушайте, патрон, – сказал Боровский. – Я понимаю, что это не мое дело, но если бы меня спросили…
– Да что ты заладил – «не мое дело, не мое дело…». Ну?
– Зачем нам этот референдум? Только время теряем.
– Не референдум, а рабочее совещание, – поправил Эссекс.
Рашен высунулся из-за высокого подголовника и внимательно оглядел подчиненных.
– Бунт на корабле? – спросил он ласково.
– Никак нет, сэр! – поспешно гавкнул Боровский.
– Молодец, – кивнул Рашен и отвернулся.
Позади снова зашушукались. Слышно было, как старпом возмущается, а Эссекс его успокаивает. Впереди на обзорном экране компьютер прорисовал силуэт «Гордона». Рашен следил, как проступают среди звезд очертания невидимого глазу мегадестроера. Неожиданно он вспомнил, как еще четверть века назад на занятиях по общей психологии доказывал, что бессознательно астронавты должны воспринимать бой в пространстве как игру в виртуальной реальности. Очень сложно воевать с бесплотным и неосязаемым противником всерьез. Конечно, до того момента, пока не заработаешь первую в своей жизни сквозную пробоину в борту.
Но вот парадокс – если тебя подстрелили, а ты выжил и смог проанализировать, что же, собственно, произошло, реальнее война в космосе для тебя не становится. Ты просто начинаешь ее бояться. Обижаешься на то, что за ошибку в игре тебя всерьез ударили. А дальше только два пути. Либо ты навеки испугаешься – как Мозер, например, – либо весь остаток боевой жизни пройдешь рука об руку с нервными расстройствами, а то и психическими заболеваниями.
В колледже Рашен читал воспоминания морских офицеров времен Заварухи и навсегда запомнил, как отзывались бравые мореманы о бесстрашии сухопутных войск. «Мы работаем за компьютерами и решаем некую почти абстрактную задачу, – писал опытный флотоводец. – Никаких сверхъестественных личных качеств для этого не требуется. А вот для того, чтобы, сидя в окопе под огнем, заорать «ура!» и броситься вперед, нужно большое мужество. Это совсем не похоже на то, что испытываем мы. Конечно, в случае ошибки, если в нас попадут… Ну, последствия могут быть не из приятных. Но все равно, вздумай я у себя на мостике заорать: «Ура! В атаку!» – на меня посмотрят с глубоким удивлением. Наша война – это работа, в первую очередь работа интеллекта, где эмоциям нет места, потому что они могут исказить решение задачи и оказаться в конечном счете гибельны для корабля».
Уже лейтенантом Рашен осознал правоту этих слов на собственном опыте. Но в море было хотя бы само море, осязаемая в своей опасности враждебная среда вокруг. А космос, ничуть не менее смертельный, чем вода, казался бесплотным и пустым. Корабль, скрывающийся под водой, можно было обнаружить тремя-четырьмя довольно простыми способами. На поиск черного, как пустота, и отлично заэкранированного боевого космического судна задействовались десятки сложнейших методик. И если от утопленной субмарины всплывало на поверхность с клокотанием и свистом хотя бы масляное пятно, то межпланетный дестроер с пробитым реактором погибал беззвучно, и после взрыва искать было нечего.
Романтики в космической войне не оказалось ни на грош. Ничего общего с земными реалиями тоже. И удовольствие от победы страдало излишней абстрактностью. Но со временем его выдумали люди. Каждый находил для себя в безумных гонках среди тьмы что-то особенное, свое. И каждый знал, что, если после боя не хлопнешь одобрительно коллегу по плечу, в следующий раз он может сплоховать. Из этого взаимного одобрения, постоянного внимания к успехам других и выросли взаимоотношения в экипажах. Своеобразные, но очень подчеркнуто теплые, почти родственные. Возможно, поэтому среди астронавтов не было семейных пар, а сексуальным контактам, возникавшим на отдыхе внизу, никто не придавал особого значения. Навигаторы, «пушкари», техники, проводящие большую часть времени в иллюзорном мире полетов меж планетами, занимались самообманом. Они вынужденно убеждали себя в том, что их постоянная игра со смертью и есть настоящая жизнь. В противном случае они бы слишком часто ошибались и пренебрегали опасностью.
Но поверить в то, что неуклюжее барахтанье внизу – это-то как раз жизнь реальная, могли немногие из них. Тем более что в последние годы, особенно после неудачной уже по замыслу второй марсианской кампании, Земля отвернулась от своих верных солдат.
Рашен помотал головой, отгоняя тяжелые мысли, вздохнул, и бормотание за спиной тут же прекратилось. Эссекс и Боровский синхронно подались вперед, пытаясь заглянуть адмиралу в лицо. Им все еще было немного боязно – а не передумает ли Рашен командовать.
Катер изящно подрулил к борту «Гордона» и повел тупым носом, выцеливая причальную мишень.
– Все уже здесь? – спросил Рашен.
– Здесь, – кивнул Эссекс. – В малом конференц-зале.
– Там же экран маленький, – упрекнул его Рашен.
– Зато уютно.
Рашен недовольно цыкнул зубом, но тут вспомнил, что у начальника штаба агорафобия, и решил его лишний раз не обижать.
– Все будет нормально, Фил, – сказал он. – Не мандражируй.
– Это ты себя убеждаешь? – ляпнул Эссекс. Боровский ткнул его локтем в бок и состроил жуткую гримасу.
– Ерунда, – сказал Рашен. – В чем мне себя убеждать? Наоборот, у нас впереди самое интересное… Просто море веселья.
– Да? – искренне удивился такому выводу Эссекс.
– Разумеется. А тебе, Фил, разве не надоело, как мы до сих пор воевали?
– А как мы воевали? – Эссекс озадаченно посмотрел на Боровского.
– Мы же теперь не армия, – объяснил Рашен. – Мы самая что ни на есть пиратская эскадра. Хотя бы на ближайшее время. Пока не докажем, что мы нужны Земле.
– И что? – осторожно спросил Эссекс. Он давно уже понял, что в непринужденной беседе с русским проще спросить, чем самому догадаться. Очень уж у Рашена бывали неожиданные концепции.
– А то, что корсарам положено быть поддатыми и расслабленными. Знаешь, сколько у нас выпивки? Сейчас все совещание так надерется… Не сразу, конечно, а когда решим, как дальше жить. По поллитра на рыло! Мозер расстарался. Кстати, сволочь ты, капитан.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});