вопрос, словно Хроуст сам себя одергивал:
– Что нам готовят звезды?
Гетман так и не обернулся, доверчиво подставляя ей спину, не защищенную ни кольчугой, ни латами. В последнее время он был слишком слаб и занят, чтобы интересоваться ее прогнозами. Впрочем, с каждым совместным ужином Морре становилось все яснее: его не беспокоили звезды. Хроусту нужны были знания о Дарах, о Свортеке и о том, как разделить наследие кьенгара. Вот зачем он держал ее при себе – но этими сведениями она больше делиться не собиралась.
Морра вдруг поняла: то, что она приняла за зеленую тряпку, было знаменем, на котором красовался степной лис с короной из оленьих рогов. «Под стягом Рейнара», – горько повторила она про себя, и новый коготь тревоги впился в ее сердце, которое уже терзало множество других.
– Смерть, мой гетман, – соврала она и ушла.
Теперь, одетая в походный мужской костюм без знаков отличия, она ждала, пока Плаван наговорится. Ее умом по-прежнему владела Изнанка. Время от времени сквозь образы Свортека и Бликсы пробивались сомнения в том, что ей дадут так просто уйти. Вдруг Хроуст обвел ее вокруг пальца и собирается снова бросить в темницу, а может, и казнить? И Рейнар не понимает, в какой он опасности и что Латерфольт братается с ним отнюдь не по любви. Да и Шарке она еще понадобится… Но затем она вспомнила, как раз за разом и Рейнар, и Шарка давали ей понять, что в их судьбах ей больше нет места. Подняв голову, она смотрела, как солнце издевательски медленно клонится к горизонту и словно оттягивает сумерки, не давая ей убежать.
…Разве он не хотел ее? Раз за разом она прокручивала у себя в голове эти воспоминания, живые и четкие, словно это было вчера. Вот Свортек почти вплотную подходит к ней, погружает руки в ее волосы, иссиня-черные, как у него самого… Ну и что? Это просто совпадение. У Латерфольта тоже черные волосы, и это не делает его ее родственником! Вот Свортек играет с ее волосами, а она сгорает от желания, плавится в его руках, но терпеливо ждет, когда он начнет первым. Он прикасается к ней, дрожа и изнывая, не как к Бликсе, когда с трудом сдерживал отвращение. Но с Моррой Свортек в последний момент одергивает себя, делая вид, будто ничего не произошло…
Кроме того единственного раза, когда их губы наконец встретились. А в следующий миг он отскочил от нее, окруженный крылатыми тварями, тянувшими его за плащ. Но тогда она перед ним уже не робела, и перебитое предвкушение превратилось в обиду и злость. Бросившись к нему прямо через стену демонов – конечно, они не тронули ее, – она схватила его за руку и закричала:
– Почему? Почему ты всякий раз отталкиваешь меня?
– Заткнись, дура! – ядовито прошипел Свортек, пятясь к двери. – Забудь. Этого никогда не случится!
И он ушел, чтобы штурмовать с Редрихом осажденный аллурийцами Отарак. Тогда она еще не знала, что за «артефакт» он там скрывает. Но его грубые слова заставили ее с плачем опуститься на пол, в животе проснулась чудовищная боль, а спустя день она уже лежала в лазарете, истекая кровью…
Сиротки и бароны разразились приветственными воплями, которые на мгновение вывели ее из раздумий: появился Латерфольт. Морра равнодушно наблюдала, как десятки рук протягиваются к нему, хлопают по плечам, как даже Хроуст поднимается, опираясь на палку, чтобы заключить сынка в объятия. Она попыталась представить себе лохматого, фамильярного, шумного хинна в короне Редриха, в тронном зале Хасгута, среди чистеньких вельмож и советников. Представляла себе их лица при виде короля-полукровки, который всю жизнь провел среди разбойников и отребья… Но образ не складывался, его все время перебивал другой.
В тот раз Свортек вернулся на второй день после битвы, бросив армию. Прилетел на грифоне, едва слуга Виги ему донес, что случилось с Моррой. Она не помнила, как он появился в палате, где она была совсем одна: ее состояние держали в строжайшем секрете. Раскрыла глаза и не сразу узнала его: Свортек словно постарел на несколько лет.
– Он выжил? – только и сумела выдавить Морра. В те минуты ей было плевать на Бракадию и Аллурию, на войну и то, чем она закончится. Все потеряло смысл, кроме крови на ее руках и ногах, кроме обеспокоенного лица повитухи, кроме крошечного, как котенок, уродливого красно-синего тельца в ее руках и оглушительной, непрекращающейся боли…
Свортек ничего не ответил, но боль вдруг прекратилась. Все шесть лет с того дня Морра ломала голову, как ей удалось выжить, потеряв столько крови, и как вышло, что на теле не осталось ни единого напоминания о том несчастном случае. Теперь-то она знала: это Свортек спас ее Даром, ради чего пришлось погибнуть ее бабке. Вот только скорбь Дар не исцелял. Морра разрыдалась. Свортек гладил ее по голове и успокаивал как мог – неуклюже и раздраженно.
– Ты же знаешь, – бормотал он, – так лучше для всех.
– Ты скажешь ему?
– Римрил и Лотто погибли. Если он узнает, что ты потеряла ребенка, о котором он даже не подозревал, это добьет его…
Больше Морра ничего не смогла сказать и только плакала, плакала многие часы, а Свортек качал ее на руках, бормоча какие-то глупости с нежностью, которую она в нем даже не могла представить. Может, это все привиделось ей в бреду: она то и дело проваливалась в сон, и отличить кошмары от реальности становилось все сложнее.
С того дня Свортек больше никогда не прикасался к ее волосам. Не горели больше желанием его глаза, а когда она сама пыталась проявить к нему ласку, он решительно и строго отстранялся. При дворе, правда, все по-прежнему думали, что Морра перелезла с Рейнара на Свортека, и Свортек не пытался их переубеждать. Так было проще: под крылом кьенгара она стала баронессой и вторым магистром в Гильдии, получила теплое место у трона, а Рейнар окончательно перестал ее преследовать, даже когда король развел его с Кришаной. Но Морра ревновала, прекрасно зная, где, как и с кем Свортек удовлетворяет свою похоть, и не могла поверить, что недостаточно хороша для него, что он скорее предпочтет шлюх и смазливых юнцов, чем ее.
Неужели именно тогда, заполучив воспоминания Бликсы, он нашел ответ на свой вопрос? Выяснил, что мать Морры действительно была той, с кем он когда-то встретился на одну-единственную ночь? Неужели старая ведьма обронила имя своей дочери, чтобы посадить его на еще один поводок?
Стало вдруг мало воздуха, и Морра поднялась на ноги, чтобы размяться и не давать воли истерзанному сердцу. Эти люди не должны видеть ее слабость! Хроуст уже поймал ее на этом и может воспользоваться. Чертово солнце, отчего ты медлишь… Она вдруг заметила, что около бочек с пивом топчется пьяный Латерфольт, пытаясь спрятаться от толпы, и подскочила к нему.
– Что ж, Принц всех несчастных и обездоленных, – нарочито весело сказала она, – вот наши с тобой пути и расходятся. Смотри только, будь поласковей к Шарке и изменяй ей аккуратно, чтобы она не расстраивалась. Иначе я вернусь и буду бесить тебя, пока ты не сдохнешь от злости!
К ее удивлению, Латерфольт не ответил на колкость – лишь рассеянно фыркнул, следя за Хроустом. Тот нет-нет да и возвращался взглядом к нему и Морре.
– Что-то случилось? – Морра сбросила притворную веселость, сообразив, что Латерфольт взволнован, а не пьян. – Он узнал?
– Немного, не все. Догадался, что Дар нельзя передать.
– Ты же не пустишь Шарку в битву, правда? – ответа не последовало,