Что ты какая-то избранная?»
Она сидела у окна, глядя на медленно поднимающееся солнце, но не видела его. В одной руке у нее блестел в лучах солнца нож, в другой был зажат крошечный стеклянный пузырек. Латерфольт хранил в нем масло для тетив. Вряд ли он заметит пропажу. Егермейстер в последнее время валился с ног от усталости и даже теперь, после всего увиденного и услышанного, уснул, едва его голова коснулась подушки. «Избранная – я ведь так о себе думала?»
Избранная шлюха… Даже сбежав из «Хмельного Кабанчика», она осталась шлюхой, которую все используют, как им надо. Короли, гетманы, принцы, кьенгары, Сиротки, грифоны, магистры, предатели, солдаты, богословы – никто никогда не защищал ее из любви. Только ради Дара.
Но пока герцог, егермейстер и баронесса разошлись, так ничего и не поняв, у нее есть шанс. Не исправить – исправлять слишком поздно; но хотя бы защитить единственного, кто никогда не пытался использовать ее себе во благо.
Клинок скользнул вдоль запястья, таща за собой ярко-красную полосу.
XIII. Братья
Смятение превратилось в безумную радость. Латерфольт ходил по лагерю, чуть подпрыгивая и весело приветствуя всякого, кто встречался у него на пути. Ответная радость солдат, старых и новых, распаляла его еще сильнее, словно за ней можно было спрятаться.
«Чему ты радуешься, дурак? Грядущей битве, в которой погибнут многие из тех, кого ты любишь, а может, и ты сам?» – спрашивал он себя. Но видения будущего оказались сильнее страха. С тех пор как белые луны потухли и вернулись робкие серые глаза, своим внутренним взором Латерфольт упрямо видел лишь победу. Она выходила в его мечтах смазанной: почему-то там не было ни короля Рейнара, ни торжествующего Хроуста, ни больших городов и наряженных панов. Только его отряд хиннов, живой и невредимый; его егери, точнее, то, что от них осталось; он сам – не в доспехе, а в любимом затасканном плаще, с отросшими длинными волосами; его жена с округлым животом, которая протягивает к нему руки, а все вокруг смеются, потягивая из кружек великолепное пиво из Бронцев, лучшее во всем мире. Нет никаких крепостей, стен и замков, в воздухе Тавора висит острый запах соли…
Но сейчас горячий воздух был наполнен лишь запахом железа, дыма из кузниц и лошадей – вонью надвигающейся бойни, утяжеленной августовской духотой.
Латерфольт вошел во двор перед палатами градоправления. Когда стражи сказали, что гетман пока занят, егермейстер принялся возбужденно расхаживать меж вытоптанных солдатскими сапогами клумб – и вдруг увидел одинокую фигурку под деревом. Угрюмый и задумчивый, Дэйн катал что-то в руках. Таким Латерфольт не видел его уже очень давно, с самого Тавора, пока мальчишка в нем еще не пообвыкся. Шарка рассказывала, что до встречи с Сиротками он всегда был таким. Латерфольт изменил его жизнь так же, как Хроуст – жизнь самого Латерфольта…
Егермейстер подскочил к Дэйну:
– Эй, малой! Как ты? – и заметил, как тот успел спрятать за пазуху то, что держал в руках.
«Даже у него уже появились от меня секреты!»
«Хорошо», – показал Дэйн, пытаясь спрятать грусть за вымученной улыбкой.
Дерево, под которым он сидел, оказалось яблоней. Хотя до урожая было еще далеко, недозрелые плоды с нижних ветвей уже все обобрали. Одно-единственное желтоватое, нагретое солнцем яблоко висело на самом верху. Рука Латерфольта инстинктивно метнулась за плечо, но лука с колчаном там не оказалось. Ощущая прилив ребяческой радости, он полез на дерево, ловкий, как куница, и даже не пытался отмахиваться от воспоминаний, еще недавно таких болезненных, о том, как он и его егери забирались на высокие деревья в лесах Восточной Бракадии, осматривая дороги или готовя грифонам засаду. Якуб, Микеш, Тальда и прочие – они возникали вокруг словно призраки, но Латерфольт не гнал их прочь. Пусть приходят! Уже почти не больно…
Спрыгнув с дерева, он протянул трофей мальчику. Дэйн принялся кланяться и благодарить, но Латерфольт фыркнул:
– Брось! Что мне стоит порадовать младшего брата?
Краска бросилась в лицо Дэйну, как всегда, когда его герой напоминал, что они теперь семья. Но даже яблоко не помогло согнать с веснушчатого лица тревогу. Латерфольт присел перед ним на корточки:
– Что стряслось? Расскажи мне.
Чуть поколебавшись, Дэйн все же решился и стал медленно показывать Латерфольту слова, но егермейстеру они показались полной бессмыслицей. Спустя несколько попыток он разобрал только «Шарка» и «кровь».
– Шарка ранена?
Дэйн помотал головой и повторил снова.
– Шарка ранила тебя?
Снова нет… Между словами «Шарка» и «кровь» он настойчиво показывал что-то еще. Его руки со скрюченными пальцами сначала тыкались в грудь, затем тянулись к Латерфольту, будто предлагая что-то. Латерфольт хмурился и ничего не понимал. Наконец сердитый Дэйн вновь показал «Шарка» и провел сжатой в кулак рукой над предплечьем другой руки.
– Шарка хочет убить себя? – прошептал Латерфольт.
В это время со стороны палат градоправителя раздался шум. Двери громко распахнулись, послышались тяжелые торопливые шаги. Во двор вышел Рейнар.
– Или ты показываешь его? – догадался Латерфольт, но при виде герцога Дэйн подскочил и, прижимая к груди яблоко, умчался прочь.
– Здар, Истинный Король! – хором крикнули стражи в спину Рейнару. Тот рассеянно махнул им рукой, не оборачиваясь. Латерфольт выскочил ему навстречу, поймав взгляд глаз цвета ржавчины:
– Рейн! Ты рассказал ему?
– Сам рассказывай. – Рейнар не убавил шага, и Латерфольту, которого уже ожидал Хроуст, пришлось вприпрыжку нестись следом.
– Тогда о чем вы говорили?
– Не твое дело.
– Тут все мое дело!
Ему удалось преградить герцогу путь:
– Ну?
– Что? Он твой названый отец. Вот и спроси сам.
– Но я спрашиваю тебя…
– С дороги! – Рейнар двинулся вперед, оттолкнув Латерфольта плечом. Но цепкие пальцы схватили его за ворот плаща и рванули в сторону, едва не свалив на землю. Латерфольт заставил Рейнара развернуться и прямо посмотреть на себя.
– Я тебе не дружок, Рейнар, – четко проговорил он, не разжимая хватки. – Дерзить будешь, когда сделаешь то, ради чего я держу тебя в живых!
Рейнар высвободился, но Латерфольт успел заметить, как его рот искривился, словно он хотел что-то сказать. Но тут же герцог одернул себя и произнес:
– Не заставляй гетмана ждать.
Латерфольт долго не мог отвести взгляд от темно-желтого плаща, который развевался за широкой спиной уходящего Рейнара. От радости не осталось и следа. Герцог что-то недоговаривал – как и Дэйн, и Морра, продолжавшая притворяться плаксой после той ночи на Изнанке, и Шарка, которая, едва проснувшись, убежала помогать Добрутке с ранеными. Все вокруг него лгали и умалчивали.
Хроуст все еще был слаб. В зале совещаний пахло травяными отварами, которыми пичкали его лекари. В последние дни гетман редко появлялся на людях, чтобы не множить слухи о том, что битва за Хасгут может стать для него последней. Кому тогда перейдет корона? Хотя в присутствии Латерфольта все эти шепотки стихали, он читал в глазах своих людей вопрос: раз он сам присягнул Рейнару, значит, так и останется принцем при новом короле, который совсем недавно убивал его же людей?
На столе перед Хроустом была разложена карта Центральной Бракадии с расставленными по ней фигурками – войсками Сироток и их противниками. Гетман даже не поднял головы и заговорил, перебив приветствие:
– Редрих не даст нам осадить Хасгут. Столица неприступна, но в окружении долго не протянет. Без провизии в Нижнем Городе вспыхнет бунт, и Верхний подавить его не сможет. Биться будем у Лучин – они не дадут нам подойти ближе.
– Разобьем их, как у Унберка, а потом жители Хасгута сами откроют ворота…
– Если бы у нас был кьенгар, ждать этого не пришлось бы! Мы бы