— Возьми чуточку левее, — подсказала фея. — Он примерно в десяти шагах от тебя.
Чародей осторожно двинулся влево — и наконец разглядел человека, лежащего ничком в грязи. Бедолага ерзал, пытаясь сбросить с себя груду увесистых сучьев.
— Шри! — с упреком воскликнул Элион.
— А что, по-твоему, я должна была сделать? Ты застрял на перевале, а я боялась, что он убежит и после мы его не отыщем.
— Нет, в самом деле, Шри, тебе должно быть стыдно! Разве такой поступок достоин старшего чародея? Ты не подумала, каково было бедняге очнуться под этой грудой?
— Зато он никуда не делся, — отпарировала фея, ничуть не смущенная упреками Элиона. Покачав головой, чародей поспешил к отчаянно извивающемуся беглецу. Он опустился на колени рядом с пленником и поразился тому, каким гневом и отчаянием искажено лицо незнакомца.
— Все в порядке, — торопливо сказал он. — Меня зовут Элион, я пришел помочь тебе. Теперь все будет хорошо.
Беглец отчаянно замотал головой.
— Моя жена! — простонал он. — Канелла… малышка Аннас…
Глаза его наполнились слезами.
Элион отвел взгляд, не в силах видеть это безмерное страдание, которое лишь растравляло его свежую рану.
— Ладно, ладно, — пробормотал он, неуклюже похлопав незнакомца по плечу. — Ты лучше пока помолчи. Прежде всего… — Он на миг умолк, прокашлялся. — Давай-ка вызволим тебя из этой западни.
Тормон, все еще потрясенный своим чудесным спасением от смертельной, казалось, стрелы, даже не сумел изумиться появлению этого черноволосого юноши с сумрачными глазами. Он почти не замечал, как неведомый благодетель принялся оттаскивать прочь увесистые сучья, которые вдавили его в грязь. В мыслях Тормона царил собственный сумрак — ужасные видения, повторявшиеся снова и снова. Убитая Канелла. Аннас, ясноглазое дитя, — мертвая, в черных недрах Цитадели, этого средоточия зла, рукотворного памятника жестокости, войне и разрушению. И над всей этой жутью, над убийством, ужасом, кровью маячило непроницаемое лицо иерарха, надменное и себялюбивое, — лицо человека, который подчинил свою человечность службе неким высшим силам и, совершив это, пренебрег своим долгом перед простыми людьми, подчиненными его власти. Убийство невинных? Обман и предательство? Вините в том Мириаля, а не Заваля. Все, что он ни сделает, — по Божьей воле и к вящей славе Божьей.
Тормон понимал, что надеяться бессмысленно. Сейчас уже поздно, слишком поздно. Здесь, в этом стылом и снежном безлюдье, лежа под непомерной тяжестью сучьев, он с ужасом осознал, что ловушку для него иерарх заготовил с самого начала. По какой-то неведомой причине он решил присвоить себе всю честь и славу чудесной находки, а потому устроил все так, чтобы Тормон никогда не смог проговориться. Такой бесчестный и безжалостный обман мог означать только одно: жена и дочь вольного торговца, беззащитные пленницы в крепости Мечей Божьих, были приговорены к такой же участи. Аннас и Канелла уже мертвы.
Мысли Тормона вернулись к иерарху — и внезапно все его существо охватило слепящее пламя ледяного гнева. Ни разу в своей жизни вольный торговец не совершил намеренного убийства… но очень скоро он отступит от своих правил.
— Ну, девочка моя, похоже на то, что я вовремя загнала тебя в постель, — проговорила Тулак едва слышно, чтобы не разбудить Вельдан, и плотнее подоткнула теплое одеяло вокруг спящей женщины. Затем старая наемница выпрямилась, оглядела свою гостью — и вздохнула. «Жаль, что ты заснула так скоро, — подумала она. — Я еще о многом хотела тебя спросить, а сейчас, пока ты еще слаба и не вполне оправилась, глядишь, и выболтала бы побольше интересного. Так-то, моя девочка-загадка. Проснешься ты окрепшей и освеженной — и будешь, увы, начеку».
Тулак была сильно разочарована — хотя и нисколько не удивлена, — когда ей пришлось чуть ли не нести Вельдан до постели на руках. Вздумалось же молодой глупышке так скоро встать на ноги! Впрочем, Тулак вполне сочувствовала желанию Вельдан отыскать своего друга и убедиться, что с ним все в порядке. После этого подвига девчонка едва успела съесть ломтик хлеба, размоченного в сладком чае, — и тут же впала в сонное забытье, предоставив старой наемнице сгорать от досады и любопытства.
— Ладно, — пробормотала Тулак себе под нос, — проку нет стоять тут и таращиться на нее, — будто этим самым чтением мыслей, о котором она толковала, можно заразиться, как ветрянкой.
Она надеялась вытянуть хоть что-нибудь из гигантского ящера (как там его назвала Вельдан — дракен?), но и тут ее ждало разочарование. Дракен, безусловно, был разумным существом, куда разумней любого зверя. Если у него хватило ума нацарапать на крыльце дома Тулак слово «помоги» — значит, наверняка можно найти способ с ним общаться… Ну да все это были досужие размышления, потому что дракен, как она недавно обнаружила, заглянув в амбар, тоже крепко спал.
Хуже всего, что сама Тулак вполне понимала причины такой повальной спячки. Столько раз в своем боевом прошлом она собирала все силы, чтобы двигаться дальше — в бой, в непогоду, по непроходимым местам. Когда все вокруг плыло от усталости и казалось, что уже невозможно нанести еще один удар или сделать еще один шаг, что нужно лечь в глубокий мягкий снег и заснуть навеки — всякий раз находилась еще одна, последняя частица мужества, силы, надежды, которая спасала ее на краю гибели. И всякий раз, выйдя живой из очередного испытания, Тулак поступала так же, как ее гости, — спала и спала, покуда не восстановятся силы. А проснувшись, ела и ела — почти с ужасом припомнила Тулак. Мириаль всемогущий, чем же я буду их кормить?
Итак, прежде всего нужно отыскать в своей нищей кладовой пищу, подходящую для больной. Увы, усердные поиски дали немного: пара луковиц, несколько грязных картофелин, сушеные груши и горсть ячменя на донышке глиняного кувшина. Да еще от холодной говядины осталась кость, пахнущая мясом. Тулак сунула эту кость в самый большой горшок, мелко нарезала все остальное, побросала туда же, налила воды, поставила горшок на огонь и, помолясь Богу, окрестила эту бурду супом. Интересно, как назовет этот суп бедняжка Вельдан, когда его попробует? Впрочем, Тулак никогда не могла похвалиться умением стряпать.
Она выпрямилась, вытирая ладони о штаны, и тут увидела оружие Вельдан — меч в ножнах, пара метательных ножей и весьма удобный кинжал располагались у очага, рядом с собственным мечом Тулак. Пребывание в грязи, камнях и воде изрядно попортило пояс и ножны, да и сами клинки отчаянно нуждались в чистке. Взгляд старой наемницы упал на кожаный доспех Вельдан, брошенный на спинку стула. Тулак подняла его — так и есть, просох, но недурно бы починить после того, как на хозяйку свалилось полгоры. Ловкие пальцы Тулак уже нащупали пару солидных прорех и несколько мест, где кожа протерлась почти насквозь. Что ж, это зачинить нетрудно. Вообще-то Тулак терпеть не могла шить, но кожаный доспех сумела бы починить и во сне. В прошлом она так часто приводила в порядок собственное снаряжение, что на это ушел, вероятно, добрый месяц ее жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});