В конце 1789 — начале 1790 года Национальное собрание приняло декреты об избирательной системе. Эти декреты были приняты в прямом противоречии с Декларацией прав человека и гражданина, устанавливавшей равенство прав. Согласно декретам Собрания об избирательной системе граждане делились на так называемых «активных» и «пассивных». «Активными» назывались граждане, обладавшие определенным имущественным доходом и в зависимости от него имевшие право избирать и быть избранными. К пассивным гражданам относилось 4/5 нации, то есть все ее трудящееся население, не обладавшее имущественным цензом, не платившее определенных налогов и лишенное поэтому избирательных прав.
Против этой антидемократической избирательной системы, отстранившей от политической жизни большинство народа, восстали все честные демократы: Робеспьер, Дантон, Демулен и многие другие.
Друг народа Марат на страницах своей газеты вел систематическую и последовательную кампанию против антидемократической политики Национального собрания. Естественно, что он со всем жаром высказался и против новой антинародной избирательной системы. Замечательно, что Марат выступает от имени неимущих. Он показывает своекорыстие политики господствующей партии. Он публикует на страницах своей газеты весьма примечательное послание; оно называется так: «Прошение отцам сенаторам, или весьма основательные требования тех, кто ничего не имеет, к тем, кто располагает всем».
Марат говорит от имени тех, кто ничего не имеет. Он показывает, что для людей, не имеющих собственности, безразличны законы, направленные на охрану собственности. «Что означает сама собственность в глазах неимущих?» — спрашивает Марат. И он осуждает политику Национального собрания, которое защищает только интересы имущих и, больше того, возлагает бремя налогов на тех, кто ничего не имеет.
«Вы уничтожили наследственные привилегии, — пишет Марат, — вы внесли больше равенства в гражданское состояние первых классов общества и внесли больше соразмерности в распределение налогов. Но все эти формы полностью выгодны для вас самих, нам они вовсе не нужны. Установив больше соразмерности в распределении налогов на состояние, вы сохранили весь гнет налогового обложения бедняка: хлеб, который он ест, вино, которое он пьет, ткани, которыми он прикрывает свое тело, — все это облагается обременительными налогами. Как же не поняли вы, что было бы справедливо освободить от этих налогов тех, кто ничего не имеет?»
Более того, Марат на страницах своей газеты выступает с грозными предостережениями. В июле 1790 года он публикует на страницах «Друга народа» важный документ: «Прошение 18 миллионов несчастных депутатам Национального собрания». В этом документе он, говоря от имени обездоленных, выступает против антидемократического декрета об избирательном праве, превращающего большинство нации в пассивных граждан.
Он пишет:
«Мы пришли теперь в движение, и движение это не остановится до тех пор, пока путь не будет пройден до конца. Размышление неизбежно должно привести людей к мысли о равенстве естественных первоначальных прав, о котором вы давали нам лишь смутное представление и относительно которого вы стремитесь обмануть нас. Подобным же образом, когда плотина оказывается прорванной, морские волны непрестанно рвутся на берег и не останавливают свой бег, пока вода не достигнет известного уровня. Ведь мысль о равенстве в области прав влечет за собой мысль о равенстве в области пользования жизненными благами, а это составляет единственное основание, от которого может отправляться мысль. И кто знает, долго ли пожелает француз ограничиваться тем кругом идей, за пределы которого ему следовало бы уже давно выйти?»
Эти строки замечательны тем, что они раскрывают глубокое социальное содержание революции. Марат предсказывает, что революция не удержится в тех границах, которыми хотели бы ее оградить нынешние хозяева положения. Он убежден в закономерности и необходимости углубления революционного процесса.
Марат шел впереди своего времени. Он шел впереди революционного процесса, и то, что он говорил сегодня, исполнялось через день или через месяц и тогда становилось полностью понятным массам. Именно эта политическая проницательность, отвага, с которой он обрушивался против людей, тормозивших развитие революции, и снискали ему такую популярность в народных массах.
Но Марату были свойственны и ошибки. Воздавая должное его мужественной и страстной борьбе, признавая его одним из самых выдающихся политических мыслителей и революционных деятелей этих лет, нельзя не видеть и его очевидных слабостей.
Перечитывая комплект «Друга народа», следует задуматься не только над тем, что там есть, но также и над тем, что не встретишь на этих пожелтевших страницах.
Марат, замечательный революционный тактик, так глубоко понявший объективные задачи революции, странным образом обходил в своей публицистике один из главных вопросов революции — аграрный вопрос. Нельзя сказать, что Марат совсем не касался крестьянского вопроса, не придавал ему значения. Он был первым, кто сумел правильно оценить истинное содержание законодательства 4—11 августа 1789 года. Он выдвигал даже некоторые проекты положительного решения аграрного вопроса — перераспределения земельной собственности, применения английских методов ведения сельского хозяйства. Он был одним из первых, кто обличал Национальное собрание в нерешительности, трусости в решении аграрного вопроса. Было бы неверным умалять его заслуги в этом. Однако нельзя не удивляться, что проблема, волновавшая миллионы французов, была все-таки случайной или редкой темой на страницах «Друга народа». Крестьянство составляло подавляющее большинство французской нации. Казалось бы, его интересы должны были быть на первом плане и на страницах газеты, именующей себя — и с должным основанием — «Друг народа». Но прочтите номер за номером газету Марата за 1789, 1790, 1791 годы, и вы увидите, как редко она откликается на вопросы, волнующие крестьянские массы. Марат проявил странное, труднообъяснимое непонимание, недооценку важности этого вопроса.
Слабость позиции Марата была также и в решении такого важного вопроса, как вопрос о политическом строе Франции. Чем должна быть Франция? Монархией? Республикой? Этот вопрос волновал многих. Марат редко касался этой темы и, обличая пороки абсолютизма, а позднее конституционной монархии, не выдвигал идеи уничтожения монархического строя вообще. Он отрицательно относился к республике. И даже когда в 1791 году требование республики стало широким народным требованием, Марат не сумел понять его великую притягательную силу. Ему казалось, что требование республики не имеет реального значения. Были ли в нем сильны монархические иллюзии? Едва ли. Но он недооценивал важность республиканской формы правления, и эта недооценка составляла существенный недостаток его позиции.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});