— Да при чем тут ты?.. — изумилась девушка. — Про тебя соседи очень хорошо отзываются, — немного смущенно добавила она, краснея и отворачиваясь. — Зачем им про тебя сплетничать?.. Меро… ну, Меропа, наша соседка, так она даже… ну, неважно! — Агниппа махнула рукой.
— Я не знаю, что там говорит Меро — она, конечно, авторитет, — с легкой иронией кивнул царь. — Но Атрей никогда не делил Элладу между на… хм… между сыновьями. Хотя бы просто потому, что правил только Аттикой. Все началось с переворота. Атрея ведь убили, а его сыновей… Знаешь, когда ты всего лишь подросток и посреди ночи просыпаешься от криков, пытаешься что-то понять, а когда понимаешь… Ярость, боль, бессилие… и осознание: единственное, что ты сейчас можешь… обязан сделать — это поскорее хватать младшего и бежать из собственного дома, чтобы этого беспомощного ребенка и тебя тоже не прирезали… родной дядя и двоюродный брат… Словом, неважно! — Молодой человек поморщился, словно от боли. — Погоня, поиски укрытий, потом лесные ночевки у костров, разбойники, дикие звери… Голод, последняя монетка за поясом и на руках младший братишка… И вас травят, как бешеных волков. А ты сам — мальчишка совсем, пятнадцать лет… Эллада тогда не была такой, как сейчас. Теперь Агамемнон все полисы объединил и с Грецией считается весь мир. Лучший флот, самая богатая государственная казна на северном берегу Великого моря. Мы можем выдерживать атаки Персии и не платим ей дань, в отличие от той же Троады или Лидии, например. Люди знают, что такое праздники, могут лишнюю драхму потратить на сладости, на ленточки — детям на подарки. А тогда… В каждой области свой полновластный царек и повелитель. Может, это и спасло сыновей Атрея — когда Аттика осталась позади. Агамемнон тогда по областям метался, выискивая союзников, словно нищий подаяния… — юноша хмыкнул с плохо скрытой горечью. — Видел, что делается в стране. Видел последнюю лепешку в домах крестьян и невыплаканные слезы в глазах женщин, исхудавших от непосильной работы. Видел голодных детей. Видел, что каждый царек творит свой закон как хочет, по праву сильного. Внешние враги грабят и жгут в приграничных областях, а у «владык» этих местечковых нет ни желания, ни силы что-то менять. В конце концов Агамемнон решил, что, если боги будут милостивы и вернут ему власть над Аттикой, он поможет всем тем простым людям, что некогда помогли ему и Менелаю в их скитаниях. Он объединит все области, где звучит греческий язык и чтят Олимпийцев. Сделает Элладу сильной, а жизнь людей — спокойной, богатой и безопасной, свободной от произвола местных царьков и внешних врагов. Он поклялся себе в этом. Ведь даже закон гостеприимства был почти забыт! Может, в паре полисов и нашлись сердобольные правители, которые хотя бы на двери парням не указали, как самозванцам. Брат их деда, например, царь Крита. Покормил, руками с сочувствием развел и дальше в путь-дорогу отправил. Спасибо, хоть его сын, Идоменей, на корабль их посадил.
Агниппа чуть нахмурилась.
— Странно… Они ведь родственники. Почему царь Крита хотя бы просто не оставил их в своем доме? Почему фактически выгнал?
Агамемнон тяжело вздохнул.
— Думаю, дело в его племяннице, Аэропе. Точнее…
— В их матери?
Молодой человек побледнел и закусил губы. Молчание длилось несколько долгих секунд.
— Да, — наконец почти беззвучно выдохнул он. — В их матери. Она… Ее… Атрей приказал казнить ее, когда… Менелаю тогда едва год исполнился. Я… А Агамемнону было пять. Но… думаю, он до сих пор ее помнит…
— Казнить? — широко распахнула Агниппа глаза. — Какой ужас… За что?!
— За… — Атрид вздохнул. — Словом, тогда, много лет назад, Фиест предпринял первую попытку захватить власть. Он вскружил голову Аэропе… и вместе они попытались убить Атрея. Как ты понимаешь, ничего не вышло. Своего брата Атрей пощадил — как показала жизнь, на свою голову, — а жену простить не сумел. Ее бросили в море со скалы. — Он остановился и устремил взгляд в синюю бесконечность, что раскинулась перед ними до самого горизонта.
Долго молчал.
Агниппа тоже молчала, потрясенная до глубины души.
— Как ты понимаешь, члены семьи Аэропы — и Девкалион в частности — в восторг от этого не пришли, — наконец промолвил молодой человек. — Хотя и возмущаться права не имели. Как ни крути, Аэропа предала мужа и совершила государственную измену.
— Но… Но ведь мальчики не виноваты, что Атрей… так жестоко поступил. Возможно, ему стоило просто отослать ее домой.
— Согласен, — помолчав, вздохнул наконец юноша.
— Агамемнон, наверное, не смог простить отца?
Юноша вновь тяжело вздохнул и опустил голову.
— Атрид, а ты сам… Ты сам что думаешь об этом?
Молодой человек криво улыбнулся.
— Говорят, их род проклят, так что чему удивляться…
— Проклят?
Атрид поморщился, но продолжил, словно не услышав вопроса:
— Я не виню Атрея, хотя на его месте поступить так не смог бы никогда. Я не сумел бы отдать приказ о казни матери своих детей, что бы она ни сделала… Но как? Как она могла?! — в этом вырвавшемся почти детском возгласе было столько боли, что у Агниппы защемило сердце. — Как она могла поверить Фиесту? Променять Атрея и своих детей на человека, который… который когда-то изнасиловал собственную дочь?!
Агниппа вздрогнула, широко распахнув глаза. Заметив это, юноша попытался взять себя в руки.
— Прости. За такие подробности. Сорвалось с языка, я не хотел. Давай вернемся к странствиям изгнанных царевичей, — через силу улыбнувшись, предложил он. — Что ж… Двоюродный дядя посадил их на корабль. В итоге беглецы добрались аж до Спарты, — Агамемнон невесело усмехнулся. — Правил там Тиндар… да что говорить, он там и сейчас фактически правит.
— И он помог? — Агниппу помимо ее воли увлек рассказ. Слишком живо он пробуждал не столь уж давние воспоминания о собственном бегстве. Она прижала руки с зажатым в пальцах пламенеющим гранатом к сердцу. — Тиндар помог?
— Помог, — кивнул с кривой усмешкой Агамемнон. — Разумеется, не просто так. Он попросил в качестве благодарности огромную часть афинской казны, а его войска… о, его войска долгое время еще оставались в Аттике после возвращения власти Атридам — разумеется, с самой благородной целью! Чтобы поддержать, в случае новых беспорядков, — Атрид усмехнулся с горькой иронией.
— Я