государственным соображениям». Правительству не было надобности отвечать на эту уже чересчур «смиренную» просьбу, навязанную евреям смиренным теологом: ведь сами просители заранее мотивировали возможный отказ, ибо какие стеснения не могут быть оправдываемы «государственными соображениями»?
Буря 1806 года очистила немного воздух и в Баварии, примкнувшей к Рейнбунду. (За это курфюрст Максимилиан-Иосиф удостоился получить от Наполеона королевский титул.) Новая конституция предоставила гражданские права всем жителям «независимо от исповедания», но... в пределах христианской религии. Для евреев сделаны были только мелкие облегчения: отменили Leibzoll (1808) и допустили в общие школы; еще раньше их «удостоили» приема в гражданскую милицию. Не приобщив еще евреев к гражданской жизни, правительство поспешило сократить их общинную автономию: был запрещен раввинский суд для разбора внутренних споров. Против этого отнятия старых свобод без предоставления новых протестовала большая еврейская община города Фюрта (1809). В прошении к королю она указывала, что раввинский суд для разрешения внутренних споров необходим, ибо многие гражданские акты связаны с религиозными законами (брачные договоры, завещания и т. п.). Король уважил просьбу и согласился на временное сохранение раввинского суда. Зато всякие ходатайства о равноправии решительно отклонялись вплоть до 1812 года. В этом году особенно усилился напор еврейских петиций. Прусский мартовский эдикт об эмансипации ободрил баварских евреев. Общины Мюнхена и Бамберга обратились к королю с петициями, прося об эмансипации их «единоверцев» во всем королевстве на основании принципа «равных прав и равных обязанностей». Просители ссылались на решения парижского Синедриона в доказательство того, что иудейская религия отнюдь не мешает своим последователям быть добрыми гражданами, и при этом указывали на объявленную уже эмансипацию евреев во Франции, Голландии, Вестфалене, Герцогстве Франкфуртском и, наконец, в Пруссии.
Эти настойчивые ходатайства вынудили наконец баварское правительство издать новый закон о евреях (10 июня 1813). Но закон принес разочарование борцам за эмансипацию: вместо свободы евреям преподнесли старое рабство в новой окраске. Возвещая во вступлении начало «свободы совести», эдикт в своих 34 параграфах дает нечто совершенно этому противоположное. Новый закон оставил в силе два главных устоя бесправия: право жительства только на основании особой концессии и нормировку размножения. Каждое еврейское семейство, законно поселившееся в Баварии до 1813 года, должно быть снабжено особым «матрикулом», который дает ему право жительства в данном месте и переходит по наследству от отца к старшему сыну. Старший сын вправе обзавестись семейством, младшие же должны дожидаться вакантного матрикула, т. е. смерти или выселения одного семейства, чтобы получить разрешение на женитьбу; в виде исключения такое разрешение дается при покупке нового матрикула с уплатой за него до тысячи гульденов. Цель этой регламентации откровенно высказана в § 12 эдикта: «Число еврейских семейств в местах, где они дотоле (до издания закона) существовали, должно по правилу не увеличиваться, а напротив — постепенно уменьшаться, если оно слишком велико». Кроме прямой нормировки, идеал постепенного сокращения еврейства достигается целою сетью жестоких ограничений в праве передвижения и торговли. Новое поселение в стране евреям-торговцам вовсе запрещено, и матрикулы могут выдаваться королем только фабрикантам, ремесленникам и земледельцам.
Так откликнулось баварское правительство на «требование времени». Оно называло новый эдикт «исправительным» или «воспитательным» законом, имеющим целью перевоспитать евреев путем репрессий, дабы потом ввести их в обетованную землю свободы. Но правители только доказали этим, что они сами нуждаются в политическом перевоспитании. Справедливо заметил один баварский историк (Лерхенфельд), что ссылка на «свободу совести» в начале такого эдикта звучит насмешкой. Новый фараоновский закон вызвал вопли негодования в еврейских общинах. Возмущение усиливалось еще тем, что закон нанес удар общинной автономии: правительство опять запретило раввинский суд, как бы уравновешивая этим оказанные евреям «благодеяния» по части гражданских прав. И снова раздался протест старого еврейского Фюрта, гордившегося своим раввинатом, учебными и благотворительными учреждениями. «Больно нам читать это правило (статью эдикта о желательности сокращения числа евреев), — писали фюртские кагальные старшины в своей петиции. — Мы до сих пор видели в приросте или уменьшении нашего общества признак подъема или упадка благосостояния, как нашего собственного, так и всего города; в приказе же вашего величества мы усматриваем стремление к застою (Stillstand) в нашем благосостоянии, а ведь продолжительный застой в организме невозможен без полного его упадка. Мы не можем также скрыть опасения, что это высочайшее определение будет истолковано в простонародье в смысле абсолютной вредности евреев и вызовет еще большее угнетение и презрение». В заключение фюртская община просит о сохранении института раввинского суда. Король исполнил последнюю просьбу, в виде изъятия для одного только Фюрта; на протест же против фараоновского принципа «сокращения» не обратил никакого внимания. Позорная баварская хартия оставалась в силе еще долгое время, во всю следующую эпоху реакции.
Смесь эмансипационных стремлений и прежней регламентации характерна для политики по еврейскому вопросу в Бадене, который территориально оформился в эпоху революции и империи. В этом соседнем с Францией великом герцогстве (раньше маркграфстве) влияние новых идей, шедших одновременно из Парижа и Берлина, обнаружилось еще до нашествия Наполеона. В последнее десятилетие XVIII века в «оберамтах» Карлсруэ и других городов составлялись разные проекты решения еврейского вопроса в либеральном духе. Маркграф, впоследствии великий герцог, Карл-Фридрих тоже был склонен к реформам, которые сделали бы из евреев «порядочных людей» (rechtschaffene Leute). Между 1803 и 1810 годом территория Бадена увеличилась аннексией некоторых новых частей Пфальца и прирейнских областей, что удвоило численность еврейского населения в стране и заставило ускорить решение еврейского вопроса. Всем колебаниям положил конец наполеоновский декрет 1808 года, имевший целью «исправление» эльзасских евреев. В Бадене увидели, что можно, оставаясь либеральным, создать для евреев особое положение условных граждан. Это сказалось в общей конституции от 4 июня 1808 г., по которой баденские евреи перечислены из состояния «потомственно обязанных» (Erbpflichtige) в состояние «потомственно свободных» граждан (Erbfreie Sttatsbürger); но для получения связанных с новым состоянием прав требуется в каждом случае удостоверение, что данный еврей имеет «одинаковые с христианами способы пропитания», то есть не занимается мелким торгом и ссудою денег на проценты.
В этом исправительном или дисциплинарном духе был составлен эдикт великого герцога Карла-Фридриха о евреях от 13 января 1809 года. В самом вступлении к эдикту заявлялось, что гражданское равноправие евреев «может полностью вступить в силу лишь после того, как они покажут свои усилия сравняться с христианами в своей политической и нравственной подготовке, дабы равенство в правах не послужило во вред остальным гражданам». Затем конкретно указывается, что евреям Бадена, как «вероисповедной группе в стране», предоставляются гражданские права в тех случаях, когда они пользуются обычными для христиан источниками пропитания, то