Все телефоны использовались отныне исключительно для самых неотложных нужд, все разговоры фиксировались и тщательно анализировались.
Служба безопасности посольства землю рыла, копаясь в личных делах его сотрудников, и уже ожидалось прибытие из Штатов специальной комиссии ФБР и представителя военной прокуратуры для расследования дела о взрыве курьерского самолёта. Всё это приносило в жизнь посольства достаточно дополнительной суеты, но не влияло на меланхолию Баркли.
Из которой его вывел звонок Уолша. Резидент был немногословен, бросил только в трубку «Встретимся в баре на углу Морено и Пиедрас»… После чего в трубке зазвучали гудки отбоя. Джозеф схватил со спинки стула пиджак, сунул в карман пачку сигарет и быстрым шагом покинул кабинет. Он совершенно не опасался, что штатный слухач в этот момент тщательно записывает в журнал оперативного наблюдения место предполагаемого рандеву. Поскольку собирался ехать в совершенно противоположную сторону.
Они встретились на набережной, в парке. Дело было в обеденную пору, поэтому народу было вокруг относительно мало — жара, сиеста. Уолш был в ослепительно белом костюме, белых же туфлях, сорочке и шляпе. В руках он держал элегантную трость с набалдашником в виде головы льва, которой поигрывал с известной долей изящества. Этакий лондонский дэнди. Баркли даже слегка позавидовал его лоску, но вовремя вспомнил, кто скрывается за этой светской личиной.
Даже не будучи слишком опытным разведчиком, советник посольства заметил в отдалении крупную фигуру в бежевом костюме спортивного покроя, блондина с явно европейскими чертами лица, который, сидя в тени акации, потягивал темный «гинесс» из бутылки. Вероятно, это был тот самый мистер Бонненкамп, про которого упоминал Аллан. В таком случае опасаться было особенно нечего, и Джозеф подошёл к Уолшу.
— Мистер Уолш…
— Советник…
— После последнего события, боюсь, должность советника мне не светит в ближайшее время, — криво усмехнулся Баркли присаживаясь на скамейку и оправляя брюки. Уолш опустился рядом.
— Ну, это вряд ли, — коротко бросил он, ставя перед собой трость и сложив руки на голове льва. — Вы здесь не при чём. Даже напротив: вы сделали всё, что могли, чтобы доставить в Вашингтон важнейшие бумаги. Другое дело, что где-то рядом крутятся лишние уши. Или глаза. А может быть, и то, и другое. Вы уже составили список тех, кто имел касательство к нашему делу?
— Да, и он до смешного короток.
— Вот как?
— Именно, любезный Уолш… Вы, я да мой помощник. Вот и все подозреваемые. Мы с вами отпадаем… Или можем считать себя вне подозрений, ведь верно, Редрик?
Тот только усмехнулся.
— Ну, да, как жена Цезаря… Кстати, что там с помощником?
— Алан? Он славный малый, поверьте мне. Хотя, за кого в таком деле можно поручиться полностью? Я уже дал команду службе безопасности, завтра у меня на столе будет его полное досье: где бывал в последнее время, с кем виделся, кому звонил.
— Вы всегда так… опекаете своих работников?
— Не, конечно. Но в связи с вашим же делом, по поводу германских физиков, в Вашингтоне озаботились режимом повышенной секретности в посольстве. Поэтому практически каждый из нас там под колпаком.
— Ясно. — Уолш пожевал губами, помолчал. Глубоко вздохнул, огляделся по сторонам, взгляд его на секунду скользнул по спортивной фигуре в стороне. — А когда прибывает комиссия из Вашингтона?
Баркли тихо рассмеялся.
— Да кто ж их, наших начальников знает? Они там живут в каком-то своём мире, оперируют сводками, донесениями из разных концов света, им там виднее… Чем нам тут, на месте. Всё делается, как всегда, в обстановке глобальной секретности. Мне, естественно, сообщат, но, разве что, за день, за два. Одно могу сказать точно: навряд ли это случится раньше, чем через неделю. Пока на аэродроме работают безопасники посольства, а они почти все в моей зоне ответственности. Хотя и не в прямом подчинении. Как только они что-то накопают, я немедленно вам сообщу. Да, кстати, старина, не подскажете ли: остались у вас ещё такие фото или негативы? Или всё сгорело вместе с этим злосчастным самолётом?
— А с какой целью интересуетесь? — смешно наклонил голову Уолш. Баркли развёл руками:
— Не волнуйтесь, у меня нет второго самолёта, так что в ближайшее время новый фейерверк нам не грозит… Так да или нет?
Уолш глубоко вздохнул.
— Ведь вы же не поверите, если я скажу, что — нет… Умножая знания, умножаешь скорби, как говорится в Библии…
Баркли улыбнулся: он уже знал ответ. Но вслух произнёс:
— Я помню, что когда-то говорил Сервантес про «…все яйца в одной корзине». Как я понимаю, мне теперь стоит поискать альтернативный канал доставки посылки?
— Вы всегда всё правильно понимаете, мой друг, — кивнул Редрик, поднимаясь. Он приподнял шляпу. — Честь имею. Если будут новости, сообщите мне обычным способом. Теперь нам нет смысла особенно шифроваться. Это только вызовет дополнительные вопросы у ваших коллег. Всего наилучшего!
Подхватив поудобнее трость, Уолш направился к выходу из парка. Баркли отметил, что «спортсмен», заметив это, пружинисто поднялся и двинулся следом по параллельной аллее. Советник посольства усмехнулся: спутника Уолша он просчитал правильно.
Поднявшись со скамейки и одёрнув костюм, Баркли фланирующей походкой отправился в посольство, где его ждали насущные дела. И не заметил, как следом скользнул неприметный человечек, сидевший до этого на скамейке, где привычно резались в шахматы несколько пожилых аргентинцев в окружении экзальтированных болельщиков из числа их знакомых и друзей.
Уже на выходе из парка американец на секунду сбавил шаг: развязался шнурок, и Джозеф собрался поправить дело, когда человечек на мгновение прижался к нему, а затем скользящим движением прянул в кусты.
Страшная боль пронзила бок Баркли, он схватился за него руками, успел ещё почувствовать на ладонях нечто мокрое и тёплое, когда перед глазами померк предновогодний полдень, и его тело с навахой[56] между рёбер сползло на тёплую брусчатку парковой дорожки. Стекленеющие глаза отразили бездонное облачное небо, и он едва расслышал истошный крик случайного прохожего зеваки:
— Полиция, полиция! Здесь человека убили!
«Убили? Кого опять убили?» — успел удивиться его мозг, прежде чем погрузился во всепоглощающую пелену небытия.
Алан Коуэн вышел из здания дипмиссии уже за полдень. Он собирался заняться своими делами гораздо раньше, но эти типы из службы безопасности посольства три часа мурыжили его своими вопросами по делу, а всё больше — по крайней мере, по мнению самого Алана — безо всякой на то причины.
Нет, сам-то он прекрасно понимал, что грешен, причём настолько, что прознай про это безопасность, его бы не просто вытолкали с дипломатической службы взашей, но ещё и упекли бы в тюрьму где-нибудь в Оклахоме или ещё