Читать интересную книгу Смерть как непроверенный слух - Эмир Кустурица

- Свой дом, своя свобода!

Ведь дом не только строение, как кажется некоторым. И не просто кубик, как представляется современным архитекторам. Невидимыми узами привязан человек к своему дому. Хотя и не прирастает он к телу, как у улитки или устрицы, но очевидно одно, дом - основа человека. Даже если у него этого дома нет и он погибает, то его гибель тем самым домом, которого у него нет, и измеряется. В этом секрет строительства птичьих гнезд. Когда гнезда еще нет ни в ветвях, ни на крыше, оно существует в птичьей голове. Птица носит его образ в голове и оттого знает, как его строить, ей не приходится этому учиться. Так и у людей, и у счастливчиков, имеющих крышу над головой, и у бездомных. Внимание их всегда было приковано к домам, когда-то пещерам, теперь небоскребам и коттеджам. Так осуществляется древнее предназначение человеческой жизни, семейная преемственность. И для бездомного тоже, только мысленно, тем самым подтверждая значение этой связи.

Узы, связывавшие Сенку, Мишо и Лелу с их домами, были разорваны. Трудно им было справляться с чувством изгнанничества, поскольку пути назад в Сараево для нас не было. Что чувствовали они тогда, какую бурю переживали? Жители Парижа утверждают, что испытывают нешуточный стресс, переселяясь с одной улицы на другую. Мишо вышел из своего дома с блоком сараевской «Дрины», Лела вынесла с собой в пластиковой сумке одну ночную рубашку. Но докторшей Кушец, в отличие от моей мамы, это переносилось легче, не зря она слыла нонконформисткой и своими поступками часто напоминала панкушку из поздних шестидесятых. Когда репортеры одного телеканала спросили, смогла бы она, после разграбления квартиры на Кошево, снова жить в Сараево, она ответила:

- Ну уж нет, пусть с ними живет, кто их не знает!

Забравшись в их кошевскую квартиру, некий Алия из Нахорево, увидев на рабочем столе Милоша Мандича норвежский флаг, сказал:

- Здесь жил четник Милош Мандич, надо тут все раздолбать!

Гораздо сильней беспокоилась о своей херцегновской квартире Сенка, но, в отличие от Лелы, она осталась без мужа.

Сенка так и не смогла смириться с фактом, что уже никогда не увидит своего мужа. Целыми днями напролет убиралась она в доме, в саду и охала, что «как-то ей не по себе». Однажды, принимая душ, она случайно заметила у себя на груди отвердение. Докторша на пенсии Лела Кушец в сомнении покачала головой. Через два дня знаменитый французский онколог диагностировал рак груди. Так, в жизни я встретился с тем, что описывается в классической литературе. В глубоком тылу этой войны мне, особенно сейчас, было тяжелей и мучительней, чем если б я находился в Сараево под бомбами и гранатами.

Сенке сделали операцию и она снова доказала, что главной чертой ее характера является сила. Но на этот раз речь шла уже не о забавах с шипами, приклеенными к лампочке в лифте. Теперь ее ожидал мучительный терновый путь, а не игрушки с лампочками и шипами с иисусова венка. В больничных залах ожидания повторялись сцены моих фильмов. Сколько раз приходилось мне снимать посещения больных, сколько времени провел я в больничных коридорах во время съемок? Теперь я приходил сюда вовсе не ради съемок какого-нибудь больничного сериала.

После операции Сенка спустилась в больничный холл со второго этажа. Я поразился ее храбрости. Сразу же спросила она Майю:

- Нет ли у тебя, милая, сигареты?

Майя сразу же поспешила помочь только что перенесшей операцию свекрови. Прикурила две сигареты и одну дала ей. В запретах на курение Майя видела еще один обман Международного Сообщества.

- Да ну, я тебя умоляю, травят они нас миллионами машин и заводских труб, сбрасывают на нас бомбы, кормят дерьмом вместо еды, и теперь им, видите ли, табачный дым мешает. Какая цивилизация, обман же сплошной?

То, что Сенке захотелось курить, какой бы там вред не приносили сигареты человеку, было хорошим признаком. Позднее, когда она начала облучение и химиотерапию, ей захотелось оставить себе волосы. Не желала она становиться лысой. Каждый раз во время терапии ей клали на голову лед и, таким образом, волосы удалось сохранить. В конце химиотерапии она полюбила прогуливаться по магазинам на окраине Парижа и этим напомнила мне времена, когда мы жили на улице Кати Говорушич 9а. Тогда она, после рабочего дня на Строительном факультете и перед тем, как погрузиться в домашние дела, любила пройтись пешком до Илиджи. То, как далеко она добиралась от центра до окраины, было понятно по тому, как, когда мы попадали в далекую Илиджу, ее все время окликали работники универсамов и магазинчиков:

- Как настроение, соседка?

Вообще-то от центра, где мы жили, до Илиджи одиннадцать километров...

После смерти отца, мама черпала свою энергию уже не из биологических ресурсов организма. И, хотя говорить об этом она избегала, свою любовь и привязанность к мужу понимала она теперь как разделение его взглядов на жизнь. И раньше уважая его проницательность, после его смерти она поняла, что вся его жизнь, включая и политические взгляды, была основой их общей гармонии. И хотя ее раздражало, что Мурат любой разговор сводит к политике, все же она не раз была свидетельницей непогрешимости его оценок и предвидений. Он единственный в семье в точности предвидел развитие событий после смерти Тито и войну в Югославии. Помимо привычки не спать допоздна, когда в мире происходит что-то важное (например, Насер переметнулся с русской стороны на американскую), отец развил в Сенке наблюдательность. Поэтому во время распада Югославии она не забыла, что на самом деле эта уже уходящая в забвение страна была плодом нашей личной семейной борьбы, а также основой весьма удачной служебной карьеры отца. Она выросла в семье, где, после чудесного спасения ее отца, вакуфского полицейского в Королевстве Югославия, политические увлечения были не в чести. Мурат был первым партизаном, встреченным ей в жизни, и она сразу вышла за этого партизана замуж. Такие события не забываются. Поэтому, уже после войны, свой последний разговор с одной из сараевских подруг она прекратила, потому что та не согласилась, что вину за боснийскую войну следует делить на три части. Дозвонившись до Ханумицы Пипич, в чьем саду мы проводили летние сараевские ночи, она сказала ей:

- Ну что же все они натворили-то, а?

а Ханумица ей ответила:

- Ну, постой, все ж таки не все.

- Как так не все, все трое, ни одного невиновного тут нет! - имея в виду Изетбеговича, Караджича и Туджмана. А эта ее приятельница хотела Изетбеговича обелить, а Туджманом не интересовалась вовсе. На что Сенка обиделась и потом часто говорила:

- Бог ты мой, Эмир, совсем мусульмане ума лишились, правильно Мурат говорил!

Вспомнила она, как отец перед первыми еще выборами подчеркивал опасность всех этих сборищ, на которых поклонники изетбеговичевой политики грозили местью за притеснения, которым подвергались мусульмане в разные годы в Королевстве Югославия и во время Второй Мировой. Чтобы не волноваться и не ругаться, решила она не звонить даже родной сестре. С этой сестрой она близка не была, хотя и принимала участие в ее нелегкой судьбе. Когда я сказал ей, что как-то нехорошо не звонить тетке Изе, она ответила:

- Слишком многое произошло, Эмир, неспроста же была задумана эта война, теперь все мы разделены кровью, и дай Бог твоим внукам дожить до времен, когда эти раны затянутся. И хотя я в их страданиях не виновата, не могу сказать, что мне все это легко дается.

- Ну, не все так уж и пострадали, кого-кого задница спасла! - попытался я развеселить ее, и она улыбнулась.

Сенкина сестра Иза после смерти их брата переселилась к дочке Сабине, в чьей квартире на Белявах ее и застала война. Тетя по-прежнему страдала лишним весом, хотя и утверждала, что во время войны по сравнению с мирными временами ест чисто символически. С улыбкой вспомнила Сенка, как когда-то на ул. Кати Говорушич 9А этот чудовищный вес сестры Изы был использован практически. Время от времени Сенка затеивала стирку того самого китайского ковра, пролежавшего свой век под столом в гостиной в рамках программы по спасению дорогих вещей от быстрой порчи, и звала на помощь сестру. Наливала она корыто воды, а тетка Иза залезала на табуретку, ступала в корыто и всем своим весом утаптывала ковер, пока вода не мутнела от порошка и грязи.

В мирное время теткин вес приносил пользу родне, а во время войны спас ей жизнь. Во время одной из тяжелейших бомбардировок Сараево, гранатный осколок залетел в малозаметную улочку на Белявах, где спала тетка. На ее счастье попал он не куда-нибудь, а в задницу... Когда я рассказал об этом Сенке, она была ошарашена: