с самого раннего детства. Ни единого подзатыльника за всю жизнь, как бы сильно не портачила. Меня воспитывали словами, но, похоже, Господин Гордеев решил внести свою лепту, и научить быть послушной весьма жестоким способом.
Пощечина равна унижению, которое я воспринимаю слишком буквально, с ненавистью, трепетом и горячими слезами.
— Не смей от меня сбегать, — холодно говорит он, когда я опускаю голову, пытаясь овладеть собой. Но как бы сильно ни старалась, слезы льются тихой рекой, губы дрожат, а в ушах до сих пор звучание хлесткой пощечины. — Не слышу ответа.
Смотрю на него с ненавистью.
— Такого больше не повторится, — и путь голос звучит твердо от бушующих во мне эмоций, но я сама себе не верю.
Я никогда не останусь подле этого чудовища.
— Когда повторится, ты об этом очень пожалеешь, Ярослава, — предупреждение звучит угрожающе. Он хочет вселить в меня страх перед ним, но именно сейчас ненависть перекрывает все остальные чувства.
Ненависть помогает почувствовать бесстрашие. Оно горит внутри, разрывает грудь и придает тихую надежду. Бесстрашие душит во мне безропотную лань, что я тщательно скрываю эти эмоции от внимательного взгляда Гордеева, снова опуская голову и глаза вниз, глядя себе под ноги.
Он принимает подобный жест за покорность и поднимает на руки, направляясь обратно к коттеджу.
Не прощу. Не забуду. Не сдамся.
Часть 10.2
Убежала довольно далеко. Максим приближается к коттеджу, и я слышу, как сбивается его дыхание после пройденного пути со мной на руках. Он заносит меня в дом, Игнат мельтешит рядом, открывает двери и включает свет под чутким руководством Гордеева.
Максим ставит меня на ноги в просторной и ярко освещенной ванной комнате. Чувствую себя ужасно. Немного успокоившись от беготни и преследования, смирившись с неизбежным на данный момент положением, ощущаю дикую усталость и головную боль.
Со смущением понимаю, что еще жутко голодна и живот скручивает в нервный узел, требуя хоть какой-то незначительной крошки.
— Выйди, — глупо дергаюсь к дверям, но Максим перехватывает мой локоть. Я поздно осознаю, что этот приказ был для Игната, который бесшумно выходит из комнаты, и прикрывает за собой дверь.
Замечаю интерес Гордеева, который пристально пробежался по мне взглядом.
— Раздевайся, — это уже точно мне, но почему-то рефлекс послушной девочки резко исчерпался.
— Зачем? — осторожно спрашиваю я прищурившись.
— Раздевайся, — настойчиво повторяет он. Недовольно поджав губы, отворачиваюсь в сторону, не спеша начав стягивать одежду. — Не нужно испытывать мое терпение. Его уже нет, — чеканит Максим.
Я с огромным усердием подчиняюсь, складывая свою грязную одежду на белоснежную поверхность тумбочки. Среди такой идеально чистой комнаты чувствую себя сплошным грязным пятном. Я словно случайно оказалась не в том месте, и не в то время.
— Волосы. Расплетай, — продолжает отдавать свои приказы и отходит к ванне, включая воду.
Развязываю запутанную и грязную косу, поглядев на себя в зеркало.
Ну и пугало. Страшилище просто.
— Полезай, — указывает на ванную и вот этому я по-настоящему ряда. Обхожу Максима, и он не успевает поддать мне руку, как я уже сажусь в ванную на колени, набирая в ладошки текущую из крана воду, и начинаю умываться.
Только Гордеев не уходит. Он неспешно снимает с себя рубашку.
— Я не буду с тобой мыться! — напряженно заявляю я, сжимаясь под его угрожающим взглядом.
— Ты слишком грязная, чтобы с тобой мыться, — ему удается уколоть меня, и я даже не понимаю, чем именно. Чувствую, как что-то очень неприятно дрогнуло в груди.
Неужели брезгует?
— Отлично, — говорю под нос.
Гордеев откидывает грязную рубашку к моим вещам и присаживается на бортик ванны. Берет ручной душ, переключая воду, и я недовольно поджимаю губы. Максим без какой-либо задней мысли направляет на меня струи воды, заставив зажмуриться и задержать дыхание.
Максим кладет ручной душ, и выдавливает в свою ладонь шампунь из стеклянной емкости, удивительно аккуратно намыливая мне голову. Чувствую себя четырехлетним ребенком, и почему-то это очень сильно смущает, даже несколько подавляет.
— Я и сама могу, — пытаюсь перехватить контроль в свои руки, но Максим шлепает их ладонями. Ничего не говорит, продолжает мыть волосы настолько тщательно, как я еще сама никогда не мыла.
С мочалкой дела обстоят еще хуже, так как он начинает мыть меня с особым усердием, как дети обычно моют свои грязные игрушки. Вертит, крутит, обмывает водой. Бегло осматривает меня, чтобы не осталось грязи. Вытягивает из ванны и тщательно оттирает от воды огромным банным полотенцем.
— Тебе нравится это делать? — недоверчиво интересуюсь я.
Гордеев упрямо продолжает молчать, а я нерушимо стою на месте, пытаясь понять, что все это значит.
Он накрывает мои плечи полотенцем, осторожно принимается расчесывать длинные волосы, и так… Бережно, что я ни разу даже не пискнула. Дома обычно это отнимает последние нервны после долгого рабочего дня, когда я с раздражением расчесываюсь так, что едва не вырываю клоки волос. А иногда и вырываю, дело давно привычное.
Все больше закрадывается чувство, что я исполняю роль игрушки, которую он хочет отмыть и поставить на полочку… Или чистую уложить в кроватку. В свою кроватку.
Стою смирно. Другого варианта нет. Пока что.
Он сушит мне волосы, а я поглядываю на себя в зеркало. Ему удалось за пятнадцать минут привести меня в нормальный вид. Был бы идеальный, но синяки на шее и ключицах с раскрасневшейся одной щекой портят его такие пылкие старания. Хотя ему, должно быть, плевать, даже изъяны на моем теле его рук дело, а значит он не видит ничего из этих самых изъянов.
Гордеев расчесывает волосы, и я не знаю, что за чародейный шампунь с гелем он использовал. Мои волосы переливаются и сияют, как после первоклассного дорогостоящего салона.
И вдруг… Неожиданно обнимает с присущей ему нежностью, которая была между нами раньше… Но сейчас это больше заставляет нервничать, чем приятно удивлять.
Смотрим друг на друга через зеркало. Я на него — немного растерянно, а он — изучающе.
— Нравится, — говорит Максим, а я уже забывшая о вопросе, удивленно вскидываю брови. — Нравится, когда ты под моим контролем. И лучше, чтобы так было дальше.
Берет за руку и ведет по просторному коттеджу. Едва успеваю осмотреть высокие потолки, светлые тона вперемешку с древесиной, огромную лестницу, где рядом могут идти пятеро… Красота, конечно, но не в таком случае как сейчас. Отсюда хочется удрать и как можно быстрее.
С каждым мгновеньем Максим показывается мне каким-то… Ну не то чтобы больным психопатом, но точно не самым уравновешенным человеком. Еще недавно влепил щедрую пощечину с такой яростью,