Читать интересную книгу Том 10. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

Дживс вынес чемоданы и сложил их в багажник, и Медяк попросил меня вести машину, потому что ему нужно было обсудить с новой секретаршей много вопросов, касающихся, видимо, ее должностных обязанностей. Дживс сел впереди рядом со мной, и мы отправились; о поездке как таковой не могу сказать ничего интересного. Всю дорогу я пребывал в веселом расположении духа, как всегда, когда не за горами новая встреча со стряпней Анатоля. Дживс, вероятно, испытывал те же чувства: он такой же горячий поклонник этого сковородного самородка, как и я, но если я распевал за рулем, то он, по своему обыкновению, был нем, как чучело лягушки, и не подтягивал, хотя я настойчиво приглашал его петь со мной на два голоса.

Достигнув цели путешествия, мы разошлись по своим делам. Дживс занялся багажом, Медяк повел Магнолию Гленденнон в свой кабинет, а я направился в гостиную, где никого не застал. Дом показался мне вымершим; в предвечернее время загородные усадьбы часто производят такое впечатление на новоприбывшего гостя. Ни тети Далии, ни ее супруга дяди Тома нигде не было видно. Я подумал, не заглянуть ли в ту комнату, где дядя Том хранит свою коллекцию старинного серебра, но решил, что не стоит. Дядя Том представляет собой тип страстного коллекционера, который будет часами напролет рассказывать своей бедной жертве о канделябрах, лиственном узоре, рельефном изображении венков из лент и орнаменте «годрон» в виде цепи овалов — что, конечно, никому не интересно.

Можно было нанести визит Анатолю, но и от этой мысли я отказался. У него тоже есть свой конек — состояние его здоровья, и он не преминет излить на беззащитного слушателя длинный монолог на эту тему. У него случаются приступы того, что он называет mal au foie,[64] и его рассуждения представляют интерес, скорее, для специалиста-медика, чем для профана вроде меня. Не знаю, отчего так, но когда кто-то начинает рассказывать мне о своей печени, я всегда слушаю без особого наслаждения.

В общем, мне ничего не оставалось, как отправиться на прогулку по обширному парку и земельным угодьям.

В этот предвечерний час было душно и знойно, и казалось, Природа колеблется, нагнать ей страху на людишек сильнейшей грозой или не стоит, — но я пренебрег опасностью. Неподалеку от дома находится лесок, в который я всегда любил ходить; туда-то я и направился. Там к услугам тех, кто желает посидеть и поразмышлять, есть пара деревянных лавочек, и, двигаясь прямым курсом вдоль первой из них, я увидел, что на ней лежит дорогой фотоаппарат.

Я несколько удивился: я понятия не имел, что тетя Далия пристрастилась к фотографии, хотя, конечно, тетушки — народ взбалмошный, от них только и жди сюрпризов. Почти сразу же мне пришла в голову здравая мысль, что без дождя грозы не бывает, а от дождя фотоаппарат может испортиться. Поэтому я взял его и зашагал обратно к дому, предвкушая радость пожилой родственницы, которая будет благодарить меня за заботу со слезами на глазах, но тут раздался вопль, и из-за кустов появился какой-то человек. Не скрою, я порядком струхнул.

Это был на редкость толстый мужчина с большим розовым лицом и в панаме с розовой лентой. Я никогда его раньше не видел и задался вопросом, что он тут делает. Что такого субъекта могла пригласить тетя Далия, было маловероятно, тем более его не мог пригласить дядя Том, который настолько не жалует гостей, что, узнав об их приближении, обычно бросается наутек и исчезает, по словам Дживса, так, что и следов не найдешь. Но, как я уже говорил, тетушки — народ взбалмошный, от них только и жди сюрпризов, и не приходилось сомневаться, что у прародительницы есть веские причины якшаться с этим типом. Поэтому я вежливо улыбнулся и добродушно поприветствовал его: «Салют».

— Хороший денек, — сказал я, все еще вежливо улыбаясь. — Хотя не такой уж хороший. Похоже, будет гроза.

Казалось, он был чем-то раздражен. Его лицо стало таким же ярко-розовым, как лента на панаме, и щеки его слегка затряслись.

— К черту грозу! — ответил он, скажем так, несколько отрывисто, и я сказал, что и сам не люблю грозу. Особенно, добавил я, мне не по душе молния.

— Говорят, она никогда не ударяет дважды в одно и то же место, но ведь хватит и одного раза, правда?

— К черту молнию! Что вы делаете с моим фотоаппаратом?

Этот вопрос, естественно, повернул мои мысли в другое русло.

— Так это ваш фотоаппарат?

— Да, мой.

— Я собирался отнести его в дом.

— Отнести в дом?

— Я боялся, что его замочит дождь.

— Хм. Кто вы такой?

Я был рад, что он спросил об этом. Такому сообразительному малому, как я, не стоило большого труда догадаться, что он полагает, будто схватил меня с поличным, и я был рад возможности вручить ему свои верительные грамоты. Я понимал, что прежде чем мы вместе сможем весело посмеяться над этим забавным недоразумением, мне придется немало попотеть.

— Моя фамилия — Вустер, — сказал я. — Я тетин племянник. В смысле, — продолжил я, потому что мне показалось, что мои последние слова прозвучали как-то не совсем так, — миссис Траверс — моя тетка.

— Вы живете в ее доме?

— Да. Я только что приехал.

— Хм, — сказал он снова, но уже с меньшей враждебностью в голосе.

— Да, — лишний раз подтвердил я.

Наступила пауза, во время которой он, вероятно, мысленно переоценил произошедшее в свете моих заявлений и подверг его тщательному разбору; затем он еще раз хмыкнул и заковылял прочь.

Я не сделал ни шага, чтобы последовать за ним. Я был сыт по горло нашим общением, несмотря на его краткость. Живя под одной крышей, решил я, мы, безусловно, будем иногда раскланиваться, но только в том случае, если столкнемся нос к носу. Весь этот эпизод напомнил мне о моей первой встрече с сэром Уоткином Бассетом и о недоразумении с его зонтиком. Я был потрясен, как в тот раз. Хорошо, что в двух шагах от меня стояла деревянная лавочка и я мог посидеть и успокоить нервы. Небо становилось все более сумрачным и — как бы это сказать — чреватым грозой, но я не трогался в путь. Только после того, как у меня над головой раздался грохот, точно пятьдесят семь грузовиков проехали по деревянному мосту, я понял, что малейшее промедление будет неразумно. Я поднялся и припустил к дому, добежал до застекленной двери гостиной и уже собирался войти, но тут изнутри до меня донесся человеческий голос. Даже, пожалуй, не то чтобы человеческий: это был голос моего нового знакомого, с которым мы болтали о фотоаппаратах.

Я замер. Когда-то я любил, лежа в ванне, петь песню, рефрен или припев которой начинался со слов: «Я стоял, я смотрел и я слушал», и как раз этим я сейчас и занимался, только вот смотреть было некуда. Дождь не шел, да и грохот грузовиков на деревянном мосту больше не раздавался. Казалось, Природа махнула на все рукой, решив, что затевать грозу слишком хлопотно. Так что я не только не был убит молнией, но даже не промок и пребывал в прежнем состоянии.

Владелец фотоаппарата говорил с невидимым собеседником и сказал вот что: «Его фамилия — Вустер. Говорит, он племянник миссис Траверс».

Было ясно, что к началу разговора я опоздал. Должно быть, до этого был задан какой-то вопрос, скажем: «Вы случайно не знаете, кто этот высокий, стройный, симпатичный, я бы даже сказал — очаровательный, молодой человек, с которым я разговаривал неподалеку от дома?» Или, возможно, вопрос был задан чуть-чуть иначе. Суть от этого не меняется. А второй собеседник подал реплику, что, мол, понятия не имею. После чего владелец фотоаппарата и произнес услышанную мною фразу. Не успел он договорить, как в комнате кто-то громко фыркнул и раздался возглас, полный ужаса и отвращения: «Вустер!» Я весь задрожал от макушки до пят. Возможно, я даже охнул, но, к счастью, не настолько громко, чтобы меня услышали в гостиной.

Дело в том, что я узнал голос лорда Сидкапа, или Спода, как я всегда буду его называть, сколько бы титулов он ни унаследовал. А ведь я-то думал и надеялся, что навсегда отряс прах Тотли-Тауэрс от своих ног и больше не увижу Спода. Этого живоглота, который своими поступками еще с раннего детства заставлял всех добропорядочных людей хвататься за головы. Неудивительно, что у меня на секунду потемнело в глазах и я, чтобы не упасть, вынужден был ухватиться за поплывший мимо розовый куст.

Этот Спод — здесь необходимы разъяснения для новичков, которые не читали предыдущих разделов моего жизнеописания, — многократно встречался мне на жизненных, так сказать, перекрестках, и никогда эти встречи добром не кончались. Я сказал, что сомневаюсь в возможности нежной дружбы между мной и владельцем фотоаппарата, но было еще менее вероятно, чтобы такое, как выражается Дживс, слияние душ произошло у нас со Сподом. Наши взгляды друг на друга были вполне определенными. Он был убежден, что, пока английскую землю топчут Вустеры, она никогда не станет землей героев, а я, в свою очередь, полагал, что тонна кирпичей, брошенная с высоты на голову Спода, — верное средство от всех недугов Англии.