Читать интересную книгу Том 10. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

Тень набежала на его лицо, которое, как я забыл сказать, было достойно лицезрения (ясный взор, загорелые щеки, волевой подбородок, медные волосы, прямой нос). Кроме того, оно венчало собой тело, радовавшее глаз мускулистостью и стройностью. Можно сказать, что обликом он напоминал Эсмонда Хаддока, хозяина Деверилл-холла, который ежемесячно вручал конверт с жалованьем дяде Дживса — Чарли Силверсмиту. С виду такой же лирик, готовый в любую минуту зарифмовать «луну» с «весной», он тем не менее, как и Эсмонд, производил впечатление силача, способного, если потребуется, свалить одним ударом быка. Не знаю, представлялась ли ему такая возможность, ведь быка не так часто можно встретить. Однако людей в студенческие годы он валил без разбора, три года выступая на ринге в тяжелом весе за команду университета. Возможно, среди его жертв попадались и быки.

— Это было похоже на страшный сон, — сказал он, по-прежнему пасмурный из-за воспоминаний о пережитом. — Народу в комнату набилось столько, что не продохнуть, — душегубка, да и только, и я должен был сидеть и выслушивать приветствия до полуночи. Потом я стал выступать повсюду с речами.

— Так почему же ты сейчас не в своем округе, не выступаешь с речами? Тебе дали выходной?

— Я приехал нанять секретаршу.

— Неужели у тебя до сих пор не было секретарши?

— Была, конечно, но моя невеста ее уволила. Они не сошлись характерами.

Помнится, я поморщился, узнав, что его невеста ввела запрет на коктейли, но теперь я скроил еще более кислую мину. Чем больше я слышал о его нареченной, тем меньше она внушала мне симпатий. Вот кто легко нашел бы общий язык с Флоренс Крэй, повстречай они друг друга. Ну прямо родственные души, или «несносные третирщицы», как назвала бы их одна моя знакомая горничная.

Я, разумеется, не сказал этого вслух. Всему свое время: время назвать кого-то «несносной третирщицей» и время промолчать. Стоит нелестно высказаться о невесте, и уже, как говорится, погладил против шерстки жениха, а кто рискнет погладить против шерстки бывшего боксера-тяжеловеса?

— У тебя есть кто-нибудь на примете? — спросил я. — Или ты отправишься на ярмарку секретарш и будешь смотреть, что есть в наличии?

— Я имею виды на одну американку, с которой свел знакомство до отъезда из Лондона. Мы на двоих снимали квартиру с Литтлуортом по прозвищу Носач, который тогда писал роман, и она каждый день приходила ему помогать. Носач свои сочинения диктует, и он говорил, что она классная стенографистка и машинистка. У меня есть ее адрес, но, возможно, она уже там не живет. Съезжу после обеда проверю. Ее зовут Магнолия Гленденнон.

— Не может быть.

— Почему?

— Что за имя такое, Магнолия!

— Нормальное имя для Южной Каролины, откуда она родом. В Америке в южных штатах этих Магнолий как собак нерезаных. Но я не кончил рассказывать про избрание в парламент. Прежде всего, конечно, твою кандидатуру должны выдвинуть.

— Как ты этого добился?

— Все устроила моя невеста. Она знакома с одним министром, и он пустил в ход свои связи. Его фамилия Филмер.

— А. Б. Филмер?

— Точно. Он твой приятель?

— Я бы так не сказал. Наше мимолетное знакомство произошло на крыше летнего домика, куда нас загнал один желчный лебедь. Опасность сблизила нас ненадолго, но закадычными друзьями мы не стали.

— Где это случилось?

— На острове посреди озера в имении моей тети Агаты в Стипл-Бампли. Ты ведь живешь в Стипл-Бампли и, наверно, бывал у нее.

Тут его посетила ошеломляющая догадка, как тех солдат, которые, по словам Дживса, переглядывались на какой-то Дарьенской вершине.[60]

— Леди Уорплдон твоя тетя?

— Самая что ни на есть.

— Она никогда об этом не говорила.

— И не скажет. Скорее, она постарается это скрыть.

— Боже, значит, она твоя двоюродная сестра.

— Тетя! Нельзя быть тем и другим сразу.

— Я говорю про Флоренс. Флоренс Крэй, мою невесту.

Не скрою, новость потрясла меня, и если бы я не сидел, то, наверное бы, пошатнулся. Хотя чему тут удивляться. Флоренс принадлежит к тому сорту девиц, которые всегда найдут с кем обручиться: сперва она вверила себя Стилтону Чезрайту, потом мне, и наконец Перси Горринджу, автору инсценировки ее романа «Морские брызги». Пьеса, кстати, недавно была показана публике в Театре герцога Йоркского, но провалилась и была снята с репертуара в первую же субботу. Один критик заявил, что этот спектакль лучше смотрится при опущенном занавесе. Интересно, как Флоренс при ее самомнении перенесла все это?

— Ты обручился с Флоренс? — воскликнул я, все еще ошеломленный посетившей меня догадкой.

— Да. Ты не знал?

— Никто мне ничего не рассказывает. Значит, обручился с Флоренс. Ну-ну.

Менее деликатный человек, чем Бертрам Вустер, возможно, прибавил бы: «Попал ты в переплет» или что-нибудь из той же оперы, поскольку не приходилось сомневаться, что дело этого несчастного плохо; но уж чего-чего, а деликатности Вустерам не занимать. Я только схватил его руку, потряс ее и пожелал ему счастья. Он поблагодарил меня.

— Тебе можно позавидовать, — сказал я лицемерно.

— Я сам себе завидую.

— Она очаровательная девушка, — продолжал я лицемерить.

— Вот именно.

— Умна к тому же.

— На редкость. Романы пишет.

— Один за другим.

— Ты читал «Морские брызги»?

— Просто из рук не выпускал, — соврал я: на самом деле я и не брал его в руки.

— Ты видел пьесу?

— Дважды. Жаль, что она не пошла. Инсценировка Горринджа — детище глупца.

— Да, и непроходимого: я как первый раз его увидел, так сразу и раскусил.

— Жалко, что Флоренс не раскусила.

— Да. Кстати, какова судьба Горринджа? Когда я слышал о нем в последний раз, он был еще женихом Флоренс.

— Она разорвала помолвку.

— И очень мудро поступила. У него были длинные бакенбарды.

— Она считала его виновным в провале пьесы и прямо так ему и сказала.

— Да уж, она не из тех, кто смолчит.

— Что ты имеешь в виду?

— Что искренность, честность и прямодушие у нее в крови.

— Да, это правда.

— Она открыто высказывает свое мнение.

— Всегда.

— Прекрасное свойство.

— В высшей степени.

— Такая девушка, как Флоренс, никому спуску не даст.

— Точно.

Воцарилось молчание. Он сплетал и расплетал пальцы, и я чувствовал по каким-то признакам в его поведении, что он хотел бы что-то сказать, но не может решиться. Помню, такую же робость выказывал его преподобие Пинкер (он же Свинкер), когда собирался с духом, чтобы пригласить меня в Тотли-Тауэрс; или взять собак — они кладут вам лапу на колено и заглядывают в лицо, тихо, без всякого тявканья, но давая понять, что есть тема, на которую у них язык чешется высказаться.

— Берти, — произнес он наконец.

— Ау.

— Берти.

— Да.

— Берти.

— Да здесь я. Прости, но не в родстве ли ты с какой-нибудь испорченной граммофонной пластинкой? Может быть, ею была напугана твоя мать?

И тут слова полились потоком, как будто кто-то вынул затычку.

— Берти, я должен сказать тебе кое-что о Флоренс, хотя ты ее двоюродный брат и, наверное, все это и без меня прекрасно знаешь. Она чудесная девушка и в общем безупречная во всех отношениях, но у нее есть одна черта, довольно неудобная для тех, кто ее любит и помолвлен с ней. Не подумай, что я ее осуждаю.

— Что ты, что ты.

— Я говорю об этом так, между прочим.

— Конечно.

— Так вот, она не прощает поражений. Чтобы она не разочаровалась в тебе, ты должен выйти победителем. Она ведет себя, как сказочные принцессы, которые заставляли добрых молодцев исполнять желания: то заберись им на хрустальную гору, то добудь волосок из бороды татарского хана, а не справился — катись колбаской.

Я припомнил, что это за принцессы, о которых говорил Медяк: я всегда считал их дурехами. Почему, собственно, умение жениха забираться на хрустальные горы — залог счастливого брака? Вряд ли это умение будет требоваться чаще, чем раз в десять лет.

— Горриндж, — продолжал Медяк, — потерпел неудачу, и она стала для него роковой. Мне рассказывали, что когда-то Флоренс была помолвлена с жокеем-аристократом, и забраковала его, потому что он упал с лошади, беря препятствие на скачках «Гранд нэшнл». Она очень требовательна к людям. Разумеется, я восхищаюсь этим.

— Ну, разумеется.

— Такая девушка имеет право высоко держать планку.

— Несомненно.

— Но, как я уже сказал, ее требовательность ставит меня в затруднительное положение. Бог знает почему, она вбила себе в голову, что я должен победить на этих выборах в Маркет-Снодсбери (мне-то всегда казалось, что она равнодушна к политике), так что если я проиграю, то прости-прощай наша любовь. Поэтому…

— Настал момент, когда все люди доброй воли должны прийти на помощь партии?