Читать интересную книгу Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

— Верно, князь Иван. Верно. Крамольники мы с Вла­димиром. Только, прежде чем упрекать, раскинь, князь, умишком: мы, изменники, зовем тебя, праведника, дать клятву верности государю нашему и сыну его. Мы, кра­мольники, уже присягнули, а ты, кристальная твоя ду­ша, не желаешь. Как это назвать, а, князь Иван Пронский-Турунтай?

Одобрительный гул в трапезной. Даже смех вспыхнул было, несмотря на трагичность обстановки. Достойно оценили князья и бояре ловкий ответ Михаила Воротын­ского.

Очень важно, что предотвращена выдержкой Михаи­ла Воротынского потасовка, но не менее важно и то, что осмелели и другие сторонники Ивана Васильевича. Даже державшие себя с какой-то непонятной робостью Захарь­ины-Юрьевы, будто виновные в чем-то, взбодрились и уже не глотали молча обвинения в желании захватить безраздельно господство в Думе. Тем более что дьяк Ми­хайлов их подстегнул:

— Иль прикидываете, что, захватив трон, князь Вла­димир Андреевич пощадит вас и наследника престола? Как бы не так. Вы станете первыми его жертвами. Жизнь ваша на кону, а вы — робкие овечки.

Не вдруг, но начали целовать крест, поодиночке прав­да, сторонники Владимировы. И тут подступил к Михаи­лу Воротынскому князь Иван Шуйский. Указал жестом в дальний угол и предложил:

— Поговорить ладком нужда есть.

— Что ж, если есть нужда, поговорим, — ответил Ми­хаил Воротынский. — Отчего же не поговорить.

Первым начал Шуйский:

— Как ты, князь Михаил, так и я — Владимировичи мы. Руками рода нашего издревле Земля Русская мно­жилась и крепчала, теперь вот нам Богом определено бо­ронить ее от врагов, блюсти ее честь. Мы не Гедиминовичи175 , которые к Литве нос воротят. Для нас выгода дер­жавы российской — главное, а ты, князь, похоже, толь­ко о государе печешься.

— Не едино ли то — государство и держава? Государю поперек встанешь, державству урон…

— Заблудно мыслишь. Если правда государя и правда верных слуг его едина, тогда верно — все ладом, но если правды эти разнятся, великий вред державе грядет.

— Иль не ходил ты на Казань? Рать слезами умыва­лась, восторгаясь государем своим! Выйди в город, сколь­ко людишек собралось! Вся Москва, почитай. Люб госу­дарь и рати, и холопам.

— Да не о том слово мое. Вспомни, с чего Иван начи­нал. Тем, говорю тебе, и кончит. Поверь моему слову. Ви­жу, страшное время грядет. Не упустят Ралевы, Глин­ские и иже с ними своего, подомнут Ивана под себя, при­нудят петь под свою дудку.

— В самочинстве малолетнего государя и Шуйские преуспели.

— Нет и нет! Мы не враги себе и Земле Русской.

— Еще и прежде, в Иваново малолетство, показали се­бя Шуйские. Мать его даже не пощадили. Россия стоном стонала, кровью и слезами умывалась. Клевреты ваши…

— Вранье! Напраслина! Лихоимцы к тому вели, при­живалы иноземные! Кому Россия — дойная корова. Только они!

— Пусть так, но отчего тогда ни одного опального из подземелий не вызволили Шуйские, кого Елена с Овчи­ной оковали лишь по навету. Даже нас с братом, Влади­мировичей, кто, как ты, князь, сказываешь, за Землю Русскую в ответе. Могу ли веру к вам, Шуйским, иметь?

— Грех берешь на душу, князь Михаил. Шуйские — старшая ветвь Александра Невского. Нам править Росси­ей самим Богом предопределено, не исхитрись бы Кали­та176 . С милостыней к бедным и страждущим, со смирени­ем лизоблюда к татарским ханам, с коварством паука к братьям и родичам своим — всех он опутал паутиной, у всех соки высосал до конца. А род Шуйских главный род

русской державы. Род истинно русский, нет в нашей кро­ви ничего чужого. Нам блюсти интересы державные!

— Бодливой корове Бог рогов не дает.

— А погляди на кровь Иванову, да Дмитрия, кого в цари нам навязывают? Иван наполовину грек, наполови­ну черт-те кто, то ли литвин, то ли серб, а может, Овчинина кровушка в его жилах течет. У Дмитрия же еще и прусской прибавилось. Великая-то княгиня от кого? От Кобылы. Переметчика из Пруссии. А сколько волка ни корми, он все одно в лес смотрит.

— Корень государева рода и мне, князь, не хуже тебя

известен. Если вспомним великую княгиню Софью, то она по отцу цесаревской крови, а по матери род ее от ита­льянского знаменитого вельможи, равного нашему свет­лому князю удельному, нам с тобой равному.

— Верно все. Только так я скажу, сколь знатна бы она ни была, а к нашему неустроению пришла. Через жен-ча­родеек в предобрый род русских князей посеял дьявол злые нравы, скаредность и лживость. Да еще — власто­любие. Особенно у Калитичей всего этого в достатке.

— Про Глинских — не спорю. Мошенники. Охотники до чужих тронов. Особо князь Михаил Львович. Чуть бы­ло не выхватил престол у своей племянницы…

— А Елена?! Где это видано, чтобы баба державой пра­вила?!

— Да, вероломна. Только так я скажу: сын — не в мать и не в дядю ее. И еще скажу: мой род никакого худа от государя нынешнего не видел. Россия вон как окрыли­лась, как в года и во власть Иван Васильевич вошел. Бог даст, не свернет государь наш с праведного пути. А князь Владимир? Верно, муж твердый, умом не слаб, только подлого корня. По трусости отца его и бесчестия отец мой безвинно в оковах сидел. Могу ли я верить сыну коварно­го труса. Яблоко от яблони далеко ли катится? На сем, князь Иван Михайлович, покончим. За государя Ивана Васильевича я на смертный бой пойду, ибо един он с под­данными своими. Един с державой.

— Что ж. Бог тебе судья. Одно скажу: потомки осудят нас, что не разглядели великой беды России, не оберегли от лиха, исподволь вползающего. Да и нам с тобой, мыс­лю, не сносить голов. Сгинут именитые роды русские от корня Владимирова. Как пить дать — сгинут. И трон

Россия отдаст нелюдям. Не вдруг, но — так станет по без­делью и благодушию нашему.

Ничего не ответил Воротынский. Уверенный в своей правоте, пошагал осанисто к единомышленникам.

А против них князь Владимир Андреевич совсем рас­палился. Требует, чтобы пустили его к постели умираю­щего брата. Владимир Воротынский, Мстиславский, За­харьины и дьяк Михайлов встали ему на пути, боясь, как бы не сделал тот больному какое худо. Наверняка станет требовать, чтобы Иван Васильевич изменил духовную в его пользу, что может вконец расстроить больного, ле­карь же царев настаивает на полном его покое.

Неясно, чем бы тот горячий спор окончился, ибо даже духовник государев взял сторону Владимира Андрееви­ча, если бы Михаил Воротынский не шепнул брату:

— Быстро покличь детей боярских царева полка. Тех, кто понадежней.

До утра трапезная гомонила. Охрана из царева полка впускать в трапезную впускала всех, а выпускать без позволения главного своего воеводы — никого. Это осо­бенно бесило супротивников присяги Дмитрию, но уже давно спорившие не упоминали ни его имени, ни имени самого царя Ивана Васильевича, больше личные и родо­вые обиды выуживались из забвения, и получалось так, будто собрались вместе не мужи мудрые, кому дела госу­дарственные вверены, а бабы сварливые, кого медом не корми, а дай побазарить.

Лишь Михайлов да тайный государев дьяк исправно делали свое дело: Михайлов, как только Иван Василье­вич приходил в себя, рассказывал тому обо всем, что про­исходит в трапезной, а тайный дьяк — о делах город­ских, о многолюдном плаче московском.

—  Никто по домам не расходится. Бога молят, чтоб здрав ты был, государь. Нескольких бояр Владимиро­вых, кто его стал славить, побили изрядно. Больше ни­ кто рта не разевает. Ты уж, государь, не оплошай, пере­моги себя люду российскому на радость.

—  Я стараюсь, — пересиливая слабость, успокоил дьяка Иван Васильевич. — Я очень стараюсь.

Да, царь понимал, что рано ему отходить в мир иной. Не осилит если он недуга, не жить первенцу его, а жене его любимой в монастыре дальнем монашкой век дожи­вать. Нет, этого он никак не хотел, оттого молил Бога, как только приходил в сознание, чтобы не карал его так строго за грехи тяжкие, невольно совершенные им по ма­лолетству своему. Обет дал, что, если отступит болезнь, поедет грехи замаливать на Белоозеро, куда ссылали ви­новных в крамоле, а то и безвинных, по навету лишь, дед его, отец, мать, да и сам он, упиваясь долгожданной вла­стью после разгула боярского.

Утром лекарь, одним на радость, другим на огорчение и даже страх трепетный, сообщил:

— Уснул государь. Миновало самое тяжелое. На по­

правку должно дело пойти.

После такого известия многие тут же подступили к Мстиславскому и Воротынскому:

— Принимайте присягу.

Многие, но не все. Упрямцев еще хватало. И как ни убеждали их присягнувшие, они стояли на своем. Жда­ли, вдруг лекарь прежде времени обнадежил, соизмеря­ли свое поведение с поведением князя Владимира Андре­евича, который ни за что не хотел целовать крест, не по­говорив с братом своим, царем Иваном Васильевичем. Но его не пускали, хотя за него стояли не только верные ему князья и бояре, но даже Адашев с Сильвестром. Воро­тынский детям боярским царева полка данного повеле­ния своего не отменял.