сказал К. – И эти люди собираются меня судить!»
Еще одним проявлением той же коррупции служил тот факт, что жена служителя использовалась для сексуальных развлечений одним из судей и студентом-правоведом, и ни ей самой, ни ее мужу не было разрешено протестовать. В отношении К. к суду есть элемент бунта против суда и глубокой симпатии к служителю, который «бросил на К. доверчивый взгляд, чего раньше, несмотря на всю свою приветливость, не делал, и добавил: «Все бунтуют, ничего не попишешь». Однако бунтарство К. сменялось покорностью. До К. так никогда и не дошло, что моральный закон представлен не авторитарным судом, а его собственной совестью.
Впрочем, сказать, что эта идея никогда не приходила ему в голову, было бы не совсем корректно. Однажды, уже ближе к концу, он подошел к истине как никогда близко. Он услышал голос своего гуманистического сознания, олицетворенного священником в кафедральном соборе. К. зашел в собор, чтобы встретиться с деловым знакомым, которому должен был показать город, однако тот не явился, и, оказавшись в одиночестве, К. почувствовал себя покинутым и растерянным, как вдруг к нему недвусмысленно и неотвратимо обратился голос:
«– Йозеф К.!
К. остановился, вперив глаза в землю. Пока еще он был на свободе, он мог идти дальше и выскользнуть через одну из трех темных деревянных дверец – они были совсем близко. Можно сделать вид, что он ничего не разобрал, а если и разобрал, то не желает обращать внимание. Но стоило ему обернуться, и он попался: значит, он отлично понял, что оклик относится к нему, и сам идет на зов. Если бы священник позвал еще раз, К. непременно ушел бы, но, сколько он ни ждал, все было тихо, и тут он немного повернул голову: ему хотелось взглянуть, что делает священник. А тот, как прежде, спокойно стоял на кафедре, но было видно, что он заметил движение К.
Это было бы просто детской игрой в прятки, если бы К. тут не обернулся окончательно, но он обернулся, и священник тотчас поманил его пальцем к себе. Все пошло в открытую, и К., отчасти из любопытства, отчасти из желания не затягивать дело, быстрыми, размашистыми шагами подбежал к кафедре: у первого ряда скамей он остановился, но священнику это расстояние показалось слишком большим, он протянул руку и резко ткнул указательным пальцем вниз, прямо перед собой, у подножия кафедры. К. подошел так близко, что ему пришлось откинуть голову, чтобы видеть священника.
– Ты Йозеф К.! – сказал священник и как-то неопределенно повел рукой, лежащей на балюстраде.
– Да, – сказал К. и подумал, как легко и открыто он раньше называл свое имя, а вот с некоторого времени оно стало ему в тягость, теперь его имя уже заранее знали многие люди, с которыми он встречался впервые, а как приятно было раньше: сначала представиться и только после этого завязать знакомство.
– Ты – обвиняемый, – сказал священник совсем тихо.
– Да, – сказал К. – Мне об этом дали знать.
– Значит, ты тот, кого я ищу, – сказал священник. – Я капеллан тюрьмы.
– Вот оно что, – сказал К.
– Я велел позвать тебя сюда, – сказал священник, – чтобы поговорить с тобой.
– Я этого не знал, – сказал К., – и пришел я сюда показать собор одному итальянцу.
– Оставь эти посторонние мысли, – сказал священник. – Что у тебя в руках, молитвенник?
– Нет, – сказал К., – это альбом местных достопримечательностей.
– Положи его! – сказал священник, и К. швырнул альбом так резко, что он раскрылся и пролетел по полу с измятыми страницами. – Знаешь ли ты, что с твоим процессом дело обстоит плохо? – спросил священник.
– Да, мне тоже так кажется, – сказал К. – Я прилагал все усилия, но пока что без всякого успеха. Правда, ходатайство еще не готово.
– А как ты себе представляешь конец? – спросил священник.
– Сначала я думал, что все кончится хорошо, – сказал К., – а теперь и сам иногда сомневаюсь. Не знаю, чем это кончится. А ты знаешь?
– Нет, – сказал священник, – но боюсь, что кончится плохо. Считают, что ты виновен. Может быть, твой процесс и не выйдет за пределы низших судебных инстанций. Во всяком случае, покамест считается, что твоя вина доказана.
– Но ведь я невиновен. Это ошибка. И как человек может считаться виновным вообще? А мы тут все люди, что я, что другой.
– Правильно, – сказал священник, – но виновные всегда так говорят.
– А ты тоже предубежден против меня? – спросил К.
– Никакого предубеждения у меня нет, – сказал священник.
– Благодарю тебя за это, – сказал К. – А вот остальные, те, кто участвует в процессе, все предубеждены. Они влияют и на неучаствующих. Мое положение все ухудшается.
– У тебя неверное представление о сущности дела, – сказал священник. – Приговор не выносится сразу, но разбирательство постепенно переходит в приговор.
– Вот оно как, – сказал К. и низко опустил голову.
– Что же ты намерен предпринять дальше по своему делу? – спросил священник.
– Буду и дальше искать помощи, – сказал К. и поднял голову, чтобы посмотреть, как к этому отнесется священник. – Наверно, есть неисчислимые возможности, которыми я еще не воспользовался.
– Ты слишком много ищешь помощи у других, – неодобрительно сказал священник, – особенно у женщин. Неужели ты не замечаешь, что помощь эта ненастоящая?
– В некоторых случаях, и даже довольно часто, я мог бы с тобой согласиться, – сказал К., – но далеко не всегда. У женщин огромная власть. Если бы я мог повлиять на некоторых знакомых мне женщин и они сообща поработали бы в мою пользу, я многого бы добился. Особенно в этом суде – ведь там сплошь одни юбочники. Покажи следователю женщину хоть издали, и он готов перескочить через стол и через обвиняемого, лишь бы успеть ее догнать.
Священник низко наклонил голову к балюстраде. Казалось, только сейчас свод кафедры стал давить его. И что за скверная погода на улице! Там уже был не пасмурный день, там наступила глубокая ночь. Витражи огромных окон ни одним проблеском не освещали темную стену. А тут еще служка стал тушить свечи на главном алтаре одну за другой.
– Ты рассердился на меня? – спросил К. священника. – Видно, ты сам не знаешь, какому правосудию служишь.
Ответа не было.
– Конечно, я знаю только то, что меня касается, – продолжал К.
И вдруг священник закричал сверху:
– Неужели ты за два шага уже ничего не видишь?
Окрик прозвучал гневно, но это был голос человека, который видит, как другой падает, и нечаянно, против воли, подымает крик, оттого что и сам испугался».
Священник знал, каково настоящее обвинение против К., и знал, что дело кончится плохо. В этот момент К. имел шанс заглянуть в себя