Читать интересную книгу Мастер икебаны - Масси Суджата

— А знаете ли вы, во что я пристально вглядывался полчаса тому назад? — спросил он, явно смягчившись. — Там, за углом, где продаются вещи посерьезнее, я видел тарелку Имари! Точно такую, как те, что вы мне показывали. Правда, она уже продана.

— О нет! — Я расстроилась и не смогла этого скрыть. Но даже если бы тарелка оставалась у продавца, я все равно не смогла бы до нее добраться. Кто-то же должен оставаться в лавке, или как?

— Владелица запросила пять тысяч иен. Она понятия не имеет о ее настоящей цене. Впрочем, одинокая тарелка немногого стоит.

— Какая чудесная у кого-то будет сделка, — произнесла я угрюмо.

— Продав комплект из десяти тарелок, вы могли бы неплохо заработать, что да — то да. — Господин Исида продолжал сыпать соль на мои раны. — Такой сервиз может стоить сто пятьдесят тысяч иен, а то и больше.

— Что теперь говорить. Вы сказали, тарелка уже продана. — Я пожала плечами.

— Разумеется. Она продала ее мне. — Господин Исида поднял свой пакет повыше. — Желаете взглянуть?

Тарелка Имари была восхитительна, как все тарелки Имари. Белая с голубым глазурь, разноцветные птицы и бабочки, золотой бамбук. Все как положено: роспись идеальна, а донышко сияет мягким кремовым светом.

— Не уступите ли ее мне? — У меня пересохло в горле. — Я бы дала вам хорошую цену! Как посреднику вам полагается...

— Мне полагается четыре тысячи, — усмехнулся учитель. — Ровно столько, сколько я заплатил.

— Вы же сказали, она просила пять тысяч иен!

— Мало ли что она просила. Я поторговался, — сказал господин Исида поучительно и поднял указательный палец. — Вот почему мне не нравится ваше пребывание на этом рынке. Здесь все настроены покупать по дешевке.

Я осторожно обернула свое неожиданное приобретение старыми газетами и уложила на сиденье фургончика. Десять изумительной красоты тарелок отправятся в приличный антикварный бутик, тогда как девять еще долго прозябали бы на блошином рынке. Господин Исида присмотрел за моим товаром, пока я бегала к машине, я даже успела перехватить на ходу шоколадный блинчик и, обжигаясь, выпить кофе.

Поблагодарив учителя, отправившегося домой, я заняла свое место и приготовилась дальше скучать.

Усталая толпа текла мимо меня к выходу, за целый час ко мне подошла лишь одна покупательница, да и та взяла три недорогих блюдечка, утверждая, что дома у нее есть такие же, белые с голубым узором.

«Теперь у вас целый сервиз», — сказала я ей, мысленно облизываясь в предвкушении сделки с моим целым сервизом в золоченых бабочках и птицах. Попрощавшись с довольной домохозяйкой, я задумалась о том, что, если верить Ричарду Рэндаллу, сулил городу Токио сегодняшний день. И если это что-то на самом деле страшная угроза, то не стану ли я рвать на себе волосы, вспоминая, что могла все предотвратить, вовремя рассказав лейтенанту Хате. Мои раздумья были прерваны противным звуком чиркнувшего по брезенту ботинка. Точнее, детского ботиночка. Его обладатель — маленький светловолосый мальчик — поскользнулся и, коротко вскрикнув, оказался в самой гуще выставленного на подстилке товара. Мне повезло: там, где он шлепнулся, были разложены старинные плетеные корзины, приземлись он чуть левее, все мои фарфоровые чашки соба лежали бы теперь в осколках.

— Мама! — испугался он и тут же ударился в слезы.

— Ты не ушибся, малыш? — Я заглянула ему в лицо, призывая на помощь всю свою выдержку, чтобы не шлепнуть его за покушение на мою собственность. — Где твоя мама?

— Мама занята! А дядя Ричард меня потерял! — Слезы ручьем текли по испуганной мордашке.

Что-то знакомое мелькнуло в его водянисто-голубых глазах... И этот свитерок с надписью «Дораэмон» поперек груди... Господи, это же юный Брэйтуэйт! Тот самый, что пытался подстричь свою золотоволосую сестренку пластиковыми ножницами. А дядя Ричард — это мой бывший дружок, мистер Рэндалл, увлекшийся, по-видимому, мыслями о своем новом высоком предназначении. В роли экологического террориста.

— Тебя зовут Дональд, не так ли? — спросила я, поражаясь невероятному совпадению. Как вышло, что он поскользнулся именно на моей подстилке, когда вокруг сотня точно таких же кусков брезента?

Не зря Ричард меня поддразнивал — как он там меня назвал? — всехней мамочкой. Похоже, так оно и есть, раз чужие дети буквально валятся мне на голову.

— Меня зовут Дэвид! — оскорбился ребенок.

— Ну, Дэвид так Дэвид. Ты пришел сюда с дядей Ричардом, верно?

Он кивнул и вспомнил, что нужно еще поплакать. Мне, наверное, следовало прижать его к себе и утешить, но почему-то совсем не хотелось. То ли из-за его высокомерной матери, то ли из-за его сопливого носа. Скорее последнее. Я молча протянула ему остаток шоколадного блинчика. Это сработало, по крайней мере, он затих на мгновение.

И что мне, скажите на милость, делать с чужим, перемазанным шоколадом, зареванным детенышем?

Кажется, я была к Лиле несправедлива. Мне хватило десяти минут, чтобы устать от одного, а у нее таких целая троица — поневоле станешь удирать из дому при любой возможности. Необходимо срочно найти растяпу Ричарда и вручить ему дорогую потерю.

— Простите, вы не могли бы присмотреть немного за моим товаром? — обратилась я к своему соседу — мужчине, торговавшему эротическими гравюрами девятнадцатого века. Он с самого утра поглядывал на меня, пристроившись за своим стендом с шедеврами, и появление Дэвида его явно разочаровало.

— Боюсь, что нет, — торопливо ответил он. — Дети должны оставаться дома, им нечего делать на блошином рынке.

— Это не мой ребенок! — Неужели рыдающий белокурый Дэвид смахивал на моего сына?

— Если не ваш, то отведите его в полицию. — Мой сосед нахмурился и демонстративно отвернулся, уткнувшись в свои веселые картинки.

— Придется нам работать вместе, — сказала я Дэвиду. — Ты любишь плетеные корзинки?

О да, он любил корзинки. По крайней мере, он перещупал их все, а в тех, что покрупнее, даже посидел.

Люди обращали внимание на светленького гайдзинского ребенка, копошащегося в старинном барахле, и, как ни смешно, моя торговля заметно оживилась. Одна облизанная и обсосанная корзина даже ушла за хорошие деньги, хотя Дэвид поднял ужасный крик, когда его из нее вынимали. Прошел еще час, досада моя испарилась, но я все же поглядывала в толпу, пытаясь высмотреть Лилю или Ричарда, спохватившихся наконец... Но нет, напрасный труд.

После полудня рынок начал пустеть, покупатели схлынули, торговцы исчезали один за другим, и я принялась паковать оставшиеся предметы старины. Так или иначе, присутствие Дэвида мне не слишком помешало, пару тысяч иен можно было смело записать на его счет. Привязав мальчика к себе шелковым цветастым поясом от кимоно, чтобы он не потерялся еще раз, я быстро совершала переходы от расстеленного брезента к фургону, стоявшему на паркинге. Кое-кому такой способ показался бы не слишком гуманным, но Дэвид был в восторге. Я сказала ему, что мы играем в маленькую куклу и ее шустрого кукловода.

После этого мы обошли рынок два раза в поисках отчаянно ищущих Дэвида родственников.

Я старательно опрашивала торговцев: не попадался ли им на глаза невысокий светловолосый мужчина с двумя детьми?

— Попадался, — ответила женщина, стоявшая у самого входа. — Хорошенький блондинчик в черной кожаной одежде? Он толкал впереди себя коляску с девочкой, а за собой тащил мальчика. Он нервно расспрашивал всех и каждого о ребенке, похожем на вашего. — Она кивнула на Дэвида.

— И куда они пошли?

— Обошли рынок, а потом вышли за ворота. Кажется, я видела их после. Они направлялись в полицейский участок.

— Прекрасно. — Поблагодарив ее, мы отправились туда же. Ричард Рэндалл побывал здесь недавно и оставил заявление о пропаже ребенка. Полицейский оглядывал Дэвида с ног до головы, пока я сбивчиво рассказывала, что знаю мальчика, то есть его маму, то есть дядю... В конце концов он вздохнул с облегчением и посоветовал мне отвести ребенка туда, где тот живет. Полагаю, что этот доверчивый жест был в немалой степени спровоцирован жалобными воплями юного Брэйтуэйта — инспектор с трудом представлял себе, чем его можно утихомирить. Я, между прочим, тоже. Когда Дэвид был наконец препровожден к машине и усажен на заднее сиденье, он продолжал в том же духе, только теперь он скулил и завывал, ни дать ни взять — голодный пес.

— Подозреваю, что ты будешь первой собакой, которой разрешат проживать в Роппонги-Хиллс, — заметила я, не особенно раздражаясь. «Еще немного потерпеть — и ужасный ребенок будет сдан с рук на руки, а если его мать еще не вернулась, то господин Ои всегда на рабочем месте», — думала я, пробиваясь в гуще машин.

— Собакой? Мама говорит, собаки грязные!

— Ну... Такой чудесный мальчик, как ты, непременно был бы чистеньким хорошеньким коккер-спаниелем.