У мыса Кливленда мы расстались: Паникпа со своими пошел по проторенной тропинке через горы к уединенным иглу Киактосуами, под отвесными скалами восточной оконечности острова Герберта, я же с остальной партией отправился по новому пути, напрямик к проливу между островами Герберта и Нортумберлендом. На небольшом расстоянии от мыса Кливленда началась неудобная дорога, в виде широкой зоны снега с водой под ним. Вода эта, несомненно, появилась здесь из образованной проливом трещины, идущей от мыса Кливленда по направлению к мысу Робертсона. После первых шагов по замерзшей каше миссис Пири, Джибсон и я пошли на снегоступах. Сани легко держались на поверхности снега, вся же тяжесть неприятного положения выпала на долю Кайо и бедных собак, которые брели и барахтались в полярном болоте, пока, наконец, мы не достигли сухого снега.
Дорога стала легче: белая гладкая ширь замерзшего пролива простиралась к востоку, заходя во все бухты залива Инглфилда. На западной оконечности острова Герберта, куда мы прибыли через семь часов после отъезда от мыса Кливленда, нас встретил пронизывающий ветер, дувший через узкий проход.
Остановившись здесь на некоторое время, я заметил неточность всех карт этой местности. На картах остров Гаклюйта лежит к югу от западной оконечности Нортумберленда, в действительности же он для наблюдателя, стоящего на западной оконечности острова Герберта, находится у северного берега Нортумберленда.
Здесь мы встретили следы саней; они привели нас через пролив к восточному берегу острова Нортумберленд. По мере приближения к берегу санных следов становилось все больше, а затем мы, к большому нашему удивлению, увидели полынью, около 200 ярдов шириной. Вода сильно волновалась в ней; волнение, однако, не мешало весело резвиться нескольким тюленям, которые вытягивали свои шеи и, стряхивая с себя воду, смотрели на нас.
Теперь стало ясно, откуда здесь следы. Кайо тотчас же заволновался и, выпросив ружье, пошел пострелять тюленей. Он подполз к полынье и лег на лед, но со свойственным эскимосу нежеланием выпустить ценную пулю, не будучи абсолютно уверенным в выстреле, он ждал и ждал, пропуская все случаи, которыми воспользовался бы всякий другой охотник, кроме эскимоса. Мое терпение иссякло и, позвав его назад, мы возобновили наше прерванное путешествие. Присутствие этой полыньи заставляет, как мне кажется, верить картам, на которых открытая вода в этом проливе отмечена в течение всего года.
Дальше на нашем пути мы встретили очень гладкую поверхность; ветер, постоянно дувший в этом узком проливе, спрессовал или смел снег.
Мы беззаботно ехали какое-то время, как вдруг у выступающего скалистого мыса на юго-восточной оконечности Нортумберленда мои собаки, залившись лаем, пустилась что есть мочи вперед и, прежде чем миссис Пири и я пришли в себя от изумления, упряжка обогнула скалы и примчала нас на ледяное подножие к снежной деревне эскимосов.
Не успели сани остановиться, как нас окружили жители; среди них мы увидели некоторых людей с мыса Йорка, посещавших нас, Икву с семейством и незнакомых нам туземцев. В это место их привлекли тюлени и открытая вода. Большое количество замерзших тюленьих туш, лежавших около домов и на льду, служило доказательством того, что охота была удачной. Было 10 часов вечера, но еще светло, когда мы въехали в это поселение; сильный ветер дул из Китового пролива, завывая среди утесов и сохраняя свои силы для полыньи.
Татара, довольно-таки симпатичный молодой туземец, гостивший зимой у Красной скалы и живший теперь здесь со своей женой, отцом и матерью, братом и женой брата, предоставил свой снежный иглу, самый большой в деревне, в распоряжение «капитансоака» (начальника) и его «куна» (жены); ветер усиливался с каждой минутой и поэтому мы с радостью приняли столь гостеприимное предложение.
Наш отдых в этом иглу, однако, не был ни приятным, ни освежающим. Миссис Пири страдала от окружающей ее обстановки, а я был еще не уверен в туземцах и немного подозрителен по отношению к ним, помня, что прошлой осенью, одолжив купленных собак на один день бывшему собственнику, я их больше не увидел. Из-за этого я просыпался при каждом звуке, доносившемся от моей упряжки, привязанной на дворе, и часто выходил и смотрел на собак.
При свете солнца, поднявшегося над утесами после непродолжительного полуночного заката, Китовый пролив между нами и Нетиулюме на материке, по ту сторону его, представлял собой кружащуюся массу золотых брызг. Снег внутреннего ледяного покрова, сметаемый с больших ледников у вершины залива Инглфилда, несся вдоль пролива мимо нас и опускался в открытую северную воду. Даже эскимосы покачивали головами и сомневались в возможности путешествия при этой ослепляющей метели. Нам не зачем было торопиться, и мы пробыли в этой деревне до 10 часов утра. Ветер утих, и мы поехали на запад, вдоль южного берега острова Нортумберленд, к постоянному поселению Кит, находящемуся на расстоянии около 5 миль отсюда. Нас сопровождали все жители снежной деревни – мужчины, женщины и дети. Наше шествие – мужчины по бокам и сзади саней, женщины позади их, старики и дети в самом хвосте – напоминало мне отъезд цирка из маленького городка в сопровождении благодарных поклонников.
В Ките мы встретили Ангодоблао, прозванного нами Собачьим Боссом: когда мы впервые познакомились с ним, он владел тремя великолепными эскимосскими собаками, выдрессированными для борьбы с белым медведем, проворными и сильными, как волки, однако, по-видимому, ласковыми. Здесь мы нашли также Маготайю, или, как мы его называли, Актера. Эти два человека жили в каменной и торфяной хижинах, засыпанных теперь снегом и защищенных длинным узким снежным входом. Жилища были построены на небольшой покатой площадке, около 100 футов над уровнем приливов, рядом с довольно большим ледником.
Подарки – очки с дымчатыми стеклами мужчинам, иглы женщинам, сухари всем многочисленным детям – окончательно сдружили нас с туземцами, и вскоре я купил трех прекрасных медвежьих собак у Ангодоблао, и большой запас моржового мяса для наших собак у Актера.
Через час после нашего прибытия на ледяное подножие у Кита, хлыст Кайо весело щелкал, и мы быстро мчались к югу по замерзшей поверхности Китового пролива, по прямой линии к Нетиулюме. Верный Иква следовал за нами с упряжкой молодых собак, а Джибсон с грузом мяса и остальными туземцами отправился по направлению к снежной деревне, в обратный путь к Красной скале. Через четыре с половиной часа мы въехали на ледяное подножие бухты Бардена, на берегу которой находятся дома Нетиулюме.
Зоркие глаза туземцев увидели нас задолго до нашего прибытия, и все население вышло нам навстречу. Мы нашли здесь около сорока туземцев, среди которых были, кроме постоянных обитателей этой местности, несколько эскимосов, идущих с мыса Йорка к дому Красной скалы; также здесь остановились несколько человек, возвращавшихся от Красной скалы на юг. Среди последних были Талакотиа, мой «почтальон», Кессу, вдова с сыном и Ахейю со своей маленькой женой. Кроме того, мы встретили старого Аротоксоа, или «Горация Грили», и его жену «Сару Гамп».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});