просила этого свидания… «Левантинец», прочное, легкое судно, в настоящее время уже снаряжается его величеством для гнусной экспедиции. При помощи карты и моего письма будет очень легко… О! — воскликнула она со страстной мольбой, — Он был вашим другом, милорд! Неужели ничем нельзя помочь?
— Не знаю, маркиза, — холодно ответил Эглинтон.
— Но ведь вы помните данное ему обещание? — сказала Лидия, раздраженная его холодностью, — Помните, тогда ночью, в замке Домон, — на празднике…
— С тех пор много воды утекло, маркиза, — просто сказал ее муж. — Управление делами находилось в ваших руках. Как вам известно, я не обладаю ни умом, ни характером, и был очень рад, что мог доверить дела более способному человеку.
— Но ваше обещание принцу! — горестно воскликнула она.
— Вам, маркиза, я дал еще более торжественное обещание никогда не вмешиваться в государственные дела.
— Я освобождаю вас от этого обещания, — горячо воскликнула Лидия. — Подумайте, милорд, умоляю вас, подумайте! Ведь должен же быть какой-нибудь выход из этого страшного лабиринта… ведь есть же у вас кто-нибудь, кому вы могли бы довериться?
Она остановилась, и густая краска залила ее щеки. Ей показалось, что при ее последних словах в глазах мужа загорелся огонек, который и вызвал внезапную краску на ее лице; но эта краска сбежала так же быстро, как и появилась; он совершенно спокойно и естественно сказал:
— У меня никого нет. Да и на кого можно положиться?
— Наверное, наверное, вы можете что-нибудь придумать, — повторяла она с все возраставшей настойчивостью, — у вас есть средства, вы богаты. Неужели вы не хотите, милорд?
— О! — пренебрежительно сказал он, — Мои средства так невелики, что о них не стоит и упоминать.
— Неужели вы не в состоянии придумать, как помочь вашему другу, жизнь которого в опасности?
Эглинтон уловил в ее голосе гневные ноты, возврат к высокомерному, упрямому своеволию, которое всегда мешало ей быть счастливой. При виде ее горящих глаз и презрительной усмешки он тоже переменил тон: вся мягкость и нежность, которой она все время с намерением не замечала, исчезла с его лица, и в его голосе появились суровые, горькие ноты.
— Я? — переспросил он, приподняв брови. — Положительно, маркиза, вам сегодня угодно только шутить. Я не государственный муж и не политический деятель; у меня едва хватает мозгов, чтобы исполнять в управлении делами роль статиста. Я никогда не умел ни о чем думать.
— Вы, кажется, смеетесь надо мной, милорд? — надменно сказала Лидия.
— Ничего подобного: я слишком уважаю вас, чтобы позволить себе не только смеяться, но и думать самостоятельно.
Маркиза молчала, отлично понимая, что муж просто хотел наказать ее за презрение, которое она выказывала сегодня утром. О, если бы ей удалось прочесть его мысли! Ведь должен же быть какой-нибудь способ обратиться к чувству, которое, несомненно, он питал к своему другу.
О, если бы это было несколько месяцев тому назад, пока он еще любил ее, прежде чем Ирэна де Стэнвиль… Лидия боялась идти дальше в своих предположениях; ее сердце снова болезненно заныло, а на глаза навертывались непрошеные слезы. Если бы любовь мужа к ней не умерла, как легко было бы ей исполнить свое дело!
— Милорд, — решительно произнесла она, — с вашей отставкой прекратятся эти унизительные препирательства между нами. Может быть, сегодня утром я была немного резка. Если так, то об одном прошу вас: не вымещайте гнева на своем друге. Умоляю вас, не заставляйте его искупать ошибки вашей жены. Сознаваясь в своей ошибке, я просто и прямо попросила вашего совета и помощи для вашего друга. На мою просьбу вы ответили насмешками и издевательством. Клянусь вам, милорд, что, если бы я могла действовать, не прибегая к вашей помощи, я так и сделала бы.
Эглинтон знал, что в эту минуту жена говорила искренне. Ее последние слова причиняли ему невыносимую боль. В настоящую минуту ему казалось, что под ударами, которые наносились ему этими прелестными устами, или жизнь, или рассудок должны покинуть его.
— Поэтому, милорд, — заключила Лидия после некоторого молчания, видимо, не сознавая всей жестокости своих слов, — я прошу вас не осложнять моего положения. Я принуждена просить вашей помощи, чтобы, насколько возможно, предупредить гнусное дело предателей. Окажете вы мне, по крайней мере, необходимую помощь?
— Если это в моей власти, — ответил он. — Приказывайте, маркиза!
— Я хочу послать гонца на почтовых к командиру «Монарха» с приказанием немедленно плыть в Шотландию, — продолжала Лидия деловым тоном. — Я хотела бы иметь новую копию с карты тех мест, где скрывается принц Карл Эдуард, и, для большей верности, письмо от вас к принцу, в котором вы будете просить его вполне довериться капитану Барру. «Монарх», как мне известно, может достичь берегов Шотландии задолго до того, как «Левантинец» будет готов к отплытию; он должен взять на борт принца и его друзей и, держась западного берега Ирландии, добраться до Бретани или Испании окольным путем. Я убеждена, что еще не поздно отправить гонца и таким образом исполнить задуманный мною план. И, если вы мне дадите новую карту с подробными указаниями и ваше кольцо с печатью, мне, я убеждена, удастся найти кого-нибудь, кому бы я действительно могла довериться.
— Здесь никого нет, кому бы вы могли вполне доверить такое поручение, маркиза, — сухо сказал Эглинтон.
— Я должна рискнуть. Положение слишком опасно; я должна что-нибудь предпринять, чтобы предотвратить эту ужасную катастрофу.
— В результате неизбежно получится измена.