Читать интересную книгу Ужасное сияние (СИ) - Платт Мэй

Очень глупо, очень самонадеянно, но лучше, чем сидеть здесь и наблюдать издалека. Может быть, в глубине души Таннер всегда мечтал стать даже не учёным, а раптором и полевым исследователем; когда-то их было много, а потом люди разделились на тех, для кого Пологие Земли и алады — обыденность, и тех, кто прячется в своих аквариумах и не решается даже подплыть слишком близко к стеклу.

Не говоря уже о том, что «фонарик» Энси по-прежнему указывал в невообразимую илистую глубину, в дисфотическую зону останков Лакоса, что давно превратился в бентос и гниль. Чемодан щёлкнул, устраиваясь у ног, словно дрессированный питомец.

Таннер закрыл глаза, а открыл их в центре света.

Он вышел из портала. Его чемодан выкатился следом и пискнул с какой-то почти испуганной интонацией, словно предлагая вернуться, пока не поздно. Вокруг царила тишина — неестественная, глухая, такая бывает после того, как ударили по голове и контузили, и все вопли видишь открытыми ртами без единого звука. Таннер постучал по ушам, проверяя барабанные перепонки и судорожно озираясь по сторонам.

Базу он никогда не видел воочию, но хорошо представлял — она была полной противоположностью стремящемуся ввысь Интакту, на нескольких десятках квадратных километров раскинулись невысокие, в основном одноэтажные строения. Скучные кубы и прямоугольники, выкидыши дизайнерской фантазии — или отсутствия таковой. Кто-то получил за эти типовые чертежи изрядную сумму в кредитах, они соответствовали безопасности по всем протоколам, но навевали тоску однообразием и сходством с коробками для хранения каких-то деталей. Вон там, в большом ангаре с подсветкой, держат рапторов-механизмов, дальше — казармы охотников. Корпус столовой, обучающего центра, узкий прямоугольник госпиталя на окраине.

Последний заставил присмотреться — настолько, что Таннер даже не замечал снующих людей, они все как будто стали прозрачными; кто-то из них нёсся к ангару, другие переругивались или что-то решали. Таннер отмахнулся и надвинул плотнее свой респиратор, словно защита дыхательных путей способна была защитить его от неведомого катаклизма.

«Что здесь происходит?» — но он был учёным, он не тратил времени на риторические вопросы. Ответа бы всё равно никто не дал; мимо пробежали двое людей — чернокожий здоровяк и маленькая коротко стриженная девушка в пластиковой униформе санитара или медика. Они спасались из лазарета.

Что там именно лазарет, можно было понять по указателю и вывеске. Свет струился оттуда, зелёный в лёгкую нотку желтизны.

Таннер никогда подобного не видел. Он подозревал, что никто из ныне живущих — тоже, свидетелей «падения Лакоса» ведь не осталось, правда? База с номером вместо имени повторяла судьбу города. Свет вытекал из окон, поднимался над крышей столбом, он казался каким-то штырём, на который были нанизаны и земля, и небо, вокруг метались молнии — спрайты, типичные разряды холодной плазмы родом из мезосферы и термосферы. Джеты растопырило на тысячи миль, словно длиннопалая ладонь гиганта пыталась схватить в горсть людей, их постройки, почву и камни. Небо было тёмным, ночь или день — непонятно. Таннер осознал причину тишины: око бури, легендарная «последняя» сигнатура, таких аладов никто никогда не видел, они не существовали, их высчитывали формулами, обнаружили на бумаге и в компьютерах, словно некогда планету Нептун. «Ока бури», обнаруженного «на кончике пера», испугались так сильно, что закрыли семью замками доступа, а потом снова открыли — мол, это только теория, в реальности настолько мощного выброса фрактальных аномалий не существует.

Не Таннер первый предположил, что подобное было в Лакосе. Это отрицали специалисты, даже сам Энси отвечал уклончиво.

«Я никогда такого не видел, — говорил он то ли как центральный узел нейросети, то ли как Энди Мальмор, проживший минимум две с половиной человеческих жизни, но всё равно не постигший всех тайн вселенной. — Но исключать возможность нельзя».

Око бури было здесь. Оно поглощало любые звуки и, в отличие от обычных аладов, никого не пожирало и не торопилось уничтожить. Алады разрастались — в этом их основная особенность, подобно живой природе, они стремились размножиться, увеличить свои размеры, в их случае это одно и то же. Принцип плазменной спирали Цытовича работал на закороченных и неправильных частицах, Таннер относил их к фотонам, Рац — к электронам, и оба могли подтереться своими теориями, потому что алады были всем и ничем сразу, квантовой ошибкой, «глитчами» и «багами», голодными акулами из сферы электронных алгоритмов. Иногда мёртвое слишком хорошо пародирует живое. Дьявол — обезьяна Бога, вспомнилось Таннеру выражение из какой-то старой книги, подобные он отыскивал в разделе «древних писаний».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Обитатели базы носились не так уж беспорядочно. То, что Таннер принял за бессмысленное броуновское движение, оказалось попыткой добраться до ангара. Око бури им пока никак не мешало — просто они тут заперты в желудке исполинского кита-алада, нанизаны во-он на тот зелёный столп «ужасного сияния», и никто не знает, что «потом». Никакого потом, Таннер давал гарантию в 99,9 %, не будет. Успокойтесь и наслаждайтесь шоу.

Он сглатывал и шёл, закрывая и без того прикрытое маской лицо. Знакомых не замечал. Он позвал Леони, просто наугад, но око бури сожрало все звуки без остатка.

Мимо пробежала маленькая девочка, лет десяти или около того. Она иррационально напомнила Сорена — азиатские черты лица, быстрая мимика; сходство на секунду заставило Таннера задуматься, не дочь ли это коллеги, неузнанная и ненужная. Тот никогда не заинтересуется судьбой своих сперматозоидов, которые сдавал в общий банк. Девчонка отчаянно махала руками, Таннер понял — в сторону ангара. В центре катастрофы рапторы-люди надеялись лишь на свою одноимённую железную оболочку. Рапторы — это рапторы, металл и плоть суть одно. В самом ангаре, как понял Таннер, прятались гражданские — врачи, лаборанты, приписанные к базе, плюс мелюзга-рекруты. Таннер замешкался, таращась на столп зелёного света — тот рос огромным тысячекилометровым деревом, теперь прямоугольник лазарета расплавился до стеклянной прозрачности. Сквозь него можно было разглядеть несколько фигур — тёмные силуэты, плещущие в огне, словно сухие ветви. Кроной этого исполина-дерева были молнии и чернота, своего рода антикупол. Сполохи метались по периметру — чуть меньше самой базы, не весь полигон захвачен, но отрезанная территория уже терра инкогнита, только безумец сунется туда.

Буря сжалась, выхватила с корнем несколько столбов-свай — каждая была в пять человеческих ростов высотой и пять обхватов толщиной. Шторм поднял их, словно они были спичками, а потом эти сваи исчезли, проглоченные молниями.

Девчонка схватила Таннера за руку и потащила за собой. Он не противился, понимая — ангар, укреплённый в том числе против излучения аладов, единственный способ продержаться. Но око бури означает, что вот оно, здесь, прямо под носом. Неужели они до сих пор не поняли?

— Леони там? — к его удивлению, голос прозвучал отчётливо. Уши ещё закладывало, но это было терпимо, только лёгкая характерная боль давила на перепонки и откликалась где-то в лимфоузлах, когда Таннер сглатывал. Девчонка не ответила вслух, но кивнула. Таннер почему-то широко улыбнулся.

Чемоданчик всё ещё следовал за ним. У искусственного интеллекта не было ни страха, ни осознания своей ничтожности перед глобальной катастрофой. Он заботился о том, чтобы доктор не остался без смены нижнего белья.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В паре шагах от Таннера грохнулся кусок какой-то арматуры весом килограммов в триста. Штуковина напоминала то ли кусок забора, то ли фрагмент машинерии. Девчонка взвизгнула, ускоряя шаг.

— Я иду, иду, — бормотал Таннер, оглядываясь на место, указанное как «лазарет» и на столб света. За те несколько минут, что он пробыл здесь, тот стал плотнее и гуще, буря набиралась сил. Над головой промелькнула вырванная свая. Она впечаталась в бетон полигона всего в нескольких сотнях метрах, а мгновением раньше именно там Таннер заметил фигурки людей. Он отвернулся, представляя кровавые брызги и пятна; раздавленные тела наверняка напоминают клюквенное желе из банки, в нём вкрапления твёрдой материи костной ткани и густой запах.