вырос в Долине, так что я просто предположила...
— Ты права. Мы все выросли в одном квартале: Грязь, или Ленни — это его настоящее имя — Пити и я. Мы понимали, каково это — бороться за выживание и быть голодными. Мы помогали друг другу, когда нам приходилось спать на улице, пока наши матери кололись или занимались проституцией.
Пока я говорю, её лицо бледнеет, а глаза становятся влажными.
— Они оба, Грязь и Пити, с двенадцати лет принимали и продавали наркотики. Я держался подальше от этого дерьма, потому что, хоть и знал, что мусор, я понимал, что хочу выбраться оттуда. К тому же я был слишком занят поисками пищи, чтобы тратить время на наркотики. Моя мать не очень хороший человек, Рейн. Она мерзкая, бесчувственная, холодная и жестокая женщина.
— Мне очень жаль.
Я делаю глоток пива и начинаю сдирать этикетку.
— Чёрт возьми, детка. Она сидела и смотрела каждый раз, когда отчим выбивал из меня дерьмо. Ни разу она не попыталась остановить его. Именно она запирала меня в шкафу, чтобы не слышать, как я плачу после того, как он сломает мне ещё один палец.
— О, боже, Вон, — шепчет она так тихо, что я едва слышу.
— Не знаю, как я выжил, но я выжил. Я хотел выбраться оттуда, и я хотел чего-то лучшего. Каждое чёртово утро я просыпался и молился, чтобы в этот день мама сказала мне, что любит меня. Что, может быть, она заступится за меня. Я перепробовал всё. Когда отчим обращал на неё свой гнев, я боролся за неё. Я сражался за неё! — я выкрикиваю последнюю фразу и швыряю бутылку пива через всю комнату. — Чёрт, — я прижимаю кулаки к глазам.
— Вон… — дрожащий голос Рейн заставляет меня опустить руки.
— Моя мама была без сознания, а он… — я сглатываю грёбаный комок в горле. — Я видел, как он воткнул иглу себе в руку. В этом не было ничего нового для меня, но я ждал, когда он тоже отключится, чтобы посмотреть, есть ли что-нибудь в кладовке. Я умирал с голоду. Это заняло всего несколько секунд после того, как отчим ввёл себе наркотик, прежде чем он начал биться в конвульсиях.
Она встаёт и хватает меня за руки.
— О, Боже.
— Я вошёл в гостиную, встал над ним и стал смотреть, — моё сердце колотится, а руки дрожат. Воспоминания, чертовы кошмары — они начинают обвиваться вокруг моего горла так же туго, как мой отчим душил меня. — Вместе с кровью из носа и пеной изо рта я видел, как из него вытекает жизнь. Я даже не позвонил в полицию. Я просто пошёл в свою комнату, забрался под простыню и стал ждать. Притворился, что сплю.
— Это, должно быть, было ужасно.
Смех, который выходит из меня, больше похож на плач.
— Это не было ужасно. Что было ужасно, так это то, что мама обвинила меня и выгнала из дома, потому что думала, что я мог бы предотвратить это. Она даже не знала, где я нахожусь больше половины времени, да её это и не волновало. Поэтому тот факт, что она обвинила меня, был абсурдным. Вообще-то нет, беру свои слова обратно. Это не было ужасно; это было, вероятно, лучшее, что она могла сделать для меня. Я был бездомным около семи месяцев, прежде чем меня арестовали за пьянство как несовершеннолетнего, незаконное проникновение на территорию, вандализм и нарушение комендантского часа, а затем я провёл следующие три года в колонии для несовершеннолетних, пока мне не исполнилось восемнадцать, и они вытолкнули меня оттуда только в том, в чём я был одет.
— Ты был всего лишь ребёнком, Вон. Боже мой, не могу поверить, что никто не пришёл на помощь.
Я не отвечаю на её заявление. Может быть, я и был молод, но я отличал добро от зла.
— Может быть, если бы я спас его, она полюбила бы меня хоть немного. Она меня ненавидит. Я не знаю, что сделал, но, как бы я ни старался, она не замечала меня. Она никогда не любила меня, Рейн. Всё, чего я когда-либо хотел, это чтобы мать заботилась обо мне, но она никогда не заботилась. Она никогда этого не делала. Всё, чего я хотел, — это чтобы эта женщина любила меня.
Рейн обнимает меня и сжимает сильнее.
— Ш-ш-ш, — она обхватывает моё лицо и прижимается губами к моим. — Мне очень жаль, Вон. Мне так чертовски жаль.
Я даже не могу ничего сказать, потому что эмоции, которых я избегаю, бьют меня сильнее, чем когда-либо в жизни. Я никогда не произносил этих слов вслух, и то, что они слетают с моих губ, пугает меня до чёртиков. Как бы я ни старался ненавидеть свою мать и сколько бы раз ни пытался забыть о ней, я, чёрт возьми, не могу.
Из-за неё я и вернулся. Когда в ту ночь умер мой отчим, я не только потерял его, но и потерял маленькую надежду на то, что мама когда-нибудь полюбит меня. Она ни разу не навестила меня в тюрьме, ни разу не попыталась позвонить. И каждый грёбаный год, когда я посылаю ей поздравительную открытку, она отсылает её обратно.
— Ты замечательный человек, Вон. Ты добрый и сострадательный. Ты невероятно внимательный, весёлый и такой заботливый. Я люблю тебя. Я люблю тебя так чертовски сильно. Я знаю, что это не одно и то же, но я не хочу, чтобы ты хоть на секунду подумал, что не заслуживаешь этого.
Я целую Рейн в макушку и вдыхаю её успокаивающий аромат.
— Я этого не заслуживаю, Рейн. Я никогда не буду заслуживать твоей любви, но раз ты готова отдать её, я возьму её и никогда не отпущу.
Глава 23
Рейн
— Позволь мне спросить тебя кое о чём, — я отстраняюсь от Вона, но держу его за руки. — Если бы мы поменялись ролями, она бы тебе помогла? — когда я спрашиваю его, я всё ещё пытаюсь понять всё это.
— Нет, — он отвечает сразу и без вопросов. — Она бы не стала.
— Чутьё подсказывает мне, что ты поступаешь правильно, Вон, — я чувствую отвращение к ней. Какая мать выгонит своего ребёнка на улицу, будет сидеть и смотреть, как его