— Это же про меня, — говорит Ариадна и склоняет голову. Она вот-вот расплачется.
— Ах, ах, ах! Что за самомнение! Ты что, считаешь себя центром земли? Скажи, ты, может быть, думаешь, что ты самая красивая девушка на этих островах? Если тебе интересно мое мнение, то ты просто ведьма, опасная, но не более того. Впрочем, надо признать, что со второй загадкой ты была права: да, это ты, та, что не выучила танца. И твоя мать Пасифая действительно спит, а вернее, мертва, ну это ты и сама знаешь. Что же до двери, то здесь речь идет о выходе из лабиринта, а его может найти лишь тот, кто знает танец. Ты должна была стать Госпожой Луны, символом ясности, а стала Госпожой Лабиринта, символом путаницы и безысходности… Если сможешь отгадать первую загадку, я отдам тебе то, что у меня с собой. Эй, эй, не подглядывать! Пока еще рано.
— Копыто! — вскрикивает испуганно Ариадна.
— Надо же, догадалась! И как это у тебя получилось? Выходит, ты все же не так глупа, как мне казалось. Хотя, не знаю, могу ли я засчитать твой ответ… Ты должна была сказать «Копыто бога Диониса», ведь это из его следов бьют молочные родники, иссякающие с уходом вакханок… Вот правильный ответ, а не просто какое-то копыто. Ну да ладно, будем считать, что ты ответила правильно. Иди за мной.
Юноша повернулся и звериными прыжками направился в глубь острова, где скалы переходят в цветочный луг. Его следы и вправду тотчас заполнялись молоком, образуя в траве молочные лужицы. Ариадна еще раз посмотрела вниз, на камни. Ей вдруг расхотелось бросаться туда. Она последовала за таинственным незнакомцем, который тем временем уселся на траву так, чтобы не было видно копыт. Ариадна подсела к нему и взяла у него из рук искусно отделанный бронзовый обруч с ручкой, обрамляющий отполированный до блеска камень. Она всмотрелась в поверхность камня, потрогала ее, пытаясь найти хоть какую-то неровность, и вдруг увидела в нем свое отражение.
— Тебе нравится? — спрашивает он. — Это зеркало. Тебе кажется, что оно служит, для того чтобы отображать твою внешнюю красоту, но на самом деле оно показывает человека изнутри. Оно показывает его во времени: от прошлого к будущему и обратно. Конечно, ты можешь увидеть все это, только если у тебя в голове есть хоть немного мозгов и ты не позволишь одурачить себя твоим собственным отражением. Все зависит от того, кто смотрится в зеркало.
Вдалеке слышится какая-то кутерьма — наверное, этот неясный шум был в моем сне с самого начала и именно он заставлял меня страшиться. Я слышу барабаны и флейты, кажется, они приближаются к Ариадне.
— Что это за звуки? — спрашивает она.
— Неважно. Посмотри в зеркало и скажи мне, что ты видишь?
Она вновь смотрит в зеркало и видит в нем то же отражение, что видела в воде по утрам. Но в зеркале она гораздо прекрасней. Она приводит в порядок свои прямые и длинные рыжие волосы, проводит по ним руками, вынимает несколько запутавшихся в них веточек. Ее лицо белеет даже на фоне бледного лика ее быконогого спутника. Иногда Ариадна напоминает маленькую девочку, но только не сейчас. Она чувственно, непристойно облизывает кончиком языка верхнюю губу. Сколько претерпел я в Магоге от этого язычка!
— Я вижу лицо предательницы.
— Так-так-так. Значит, ты считаешь себя предательницей. Если ты права, дело плохо. А могу я полюбопытствовать, кого же ты предала?
Девушка поворачивается лицом к растущей неподалеку тополиной роще. Меж деревьев в бешеном, безудержном танце мелькают силуэты женщин. Это вакханки — свита Диониса. В их волосах, на их шеях и руках извиваются змеи. Некоторые из них исступленно бьют в барабан или играют на флейтах. Их музыка — одновременно порождение хаоса и гармонии.
— Они пришли за мной? — спрашивает она. В ее голосе нет страха. Она уже знает, что повстречала Диониса, сына Богини, существо, которое решит ее судьбу.
— Ах, ах, ах. Ты, наверное, очень плохо себя вела, если так думаешь. Ты открыла кому-то страшную тайну? Нет, не думаю. Это было бы уже чересчур. Мне кажется, что ты немного не в себе, дай-ка я угадаю: ты девушка взбалмошная и забывчивая… Ты забыла что-то… очень важное. Я прав?
Не отвечая, Ариадна стыдливо потупила взгляд.
— Тогда, — продолжил человекобык, или быкочеловек, — тебе надо еще раз посмотреть в зеркало, но постараться заглянуть за свое лицо, забыть о своей красоте. Ты сможешь это сделать?
Она поднимает к глазам зеркало. Ей не хочется смотреть в него, она боится увидеть в нем больше, чем ожидает. Ей нравится быть в плену иллюзий, удобных, но обманчивых.
Видение приходит против ее воли, и я разделяю его с ней. Оно длится всего мгновение, но охватывает время с того момента, как вакханки начали охоту на двух солдат Астерия, до разрушения Кносса. Это та история, которую я сейчас заканчиваю рассказывать.
Это конец того кошмара, что приснился мне в Кумах несколько недель назад. Я проснулся, все еще чувствуя дыхание смерти, преследовавшей меня в мире снов. То, что увидела, то, что видит Ариадна в зеркале, наверно, можно описать в нескольких словах одной из тех песен, что слагают о великих деяниях. Мне же понадобилось на это несколько часов. Пока я записывал свою историю, я чувствовал присутствие Богини, помогавшей мне, направлявшей меня.
Что я могу еще сказать? Я прожил не одну жизнь, чужие судьбы захлестывают меня. Тесей действительно бросил Ариадну здесь, на Наксосе. Он отправился в Афины вместе с Федрой, так и не поменяв черный парус на белый. Когда царевич высадился на берег, ему сообщили, что Эгей покончил с собой, не выдержав мысли о том, что Афины достанутся представителю другого рода. Тесей занял трон, чтобы установить новый порядок: началась эпоха Зевса, эпоха войн, грабежа, чванства, сухой логики и честолюбия. За ним придут тысячи новых Тесеев и Миносов. Их победы станут и их поражениями.
Оставшаяся на Наксосе Ариадна со слезами на глазах проводила корабль Тесея, понимая, что, как и я, она была лишь орудием в руках беспощадной судьбы, положившей конец эре Богини. Дионис показал царевне выход. Я прибыл на Наксос, чтобы забрать ее тело и сжечь его, но, найдя, оставил его висеть на дереве: пчелы устроили в нем свои соты…
Удар копья
Этой ночью меня посетила Богиня. Она и вправду прекрасна и ужасна одновременно, как говорят поэты, как описывал ее когда-то я сам в надежде вытянуть денег с тех, что приезжали за советом в Дельфы. У нее бледное, болезненное лицо, глаза цвета морской волны, красные губы и сухие ломкие волосы… Воспоминания о ней подобны удару копья… В моем видении она поведала мне о том, зачем я живу: мне, последнему сыну Европы, суждено спасти Кносс, город, выстроенный из камня, не от разрушения, но от забвения.