Читать интересную книгу Игрушки для императоров - Сергей Кусков

Ее собеседник молчал.

— Нет, не думай, я прекрасно знаю эту причину. Мне просто интересно, сможешь ли ты сказать мне ее в лицо, не прикрываясь политесом.

— А зачем тебе это, сестра, если ты сама прекрасно все понимаешь?

— Считай меня сентиментальной. Я знаю причину, ты знаешь причину, решение принято и твои слова ни на что не повлияют. Интересно же, хватит ли тебе смелости? Трус ты, или нет?

Себастьян хрипло засмеялся.

— Милая Лея, признаюсь, я немного поражен. И что же ты хочешь от меня услышать эдакого страшного?

— Ну… — она картинно задумалась. — Например, признание того, что вы, вся ваша ветвь династии, трусы и подлецы.

Пауза.

— Вы ведь неудачники, и ты, и твоя мать. Да, я понимаю, дипломатия, благо государства, все такое… Но все это — ваше прикрытие, повод. Причина же проста: вы неудачники.

Копить обиду тридцать лет, тридцать лет улыбаться и держать приветливую мину, и все только ради того, чтобы дождаться подходящего момента и отомстить за чужие обиды давно умерших людей? Только слабаки способны на такое!

— Все сказала? — Себастьян через силу выдавил улыбку. Он ждал этого разговора, ждал этих аргументов, но услышав их, растерялся.

— Нет. — Лея почувствовала, что ее заносит, что эмоциональное начало берет верх, и приложила все силы, чтобы задавить в себе этот порыв. Получилось не очень, зло брало своё.

— По-твоему, я могу столько лет помнить давние семейные обиды, столько лет копить их и ждать? — возмутился Себастьян, тоже почувствовав эмоциональную волну изнутри. — Я что, псих?

— Обида обиде рознь, братишка. Ты можешь простить чернила, которые я налила тебе в туфли перед твоим представлением при дворе, или девочку, что заказала для тебя, а потом выложила в сетях, что она с тобой вытворяла. Но унижения, полученные в детстве, забыть нельзя.

Я никого не оправдываю: да, это плохо, это неправильно, то, что вам пришлось пережить при венерианском дворе. Я и моя мать не ангелы, скорее наоборот. Но вопрос стоит в том, что ты не можешь не отомстить, и в этом твоя слабость. В этом проявляется, что ты — неудачник.

Моя мать всегда была лучше твоей. «Анна Мария Давила, последний член прямой ветви великого рода, почти столетие стоявшего во главе Империи…» Звучит? Звучит! Но на деле она была замухрыжкой, которую пинали все, кому не лень, сначала на Земле, потом на Венере, и пинали безответно, хотя у нее имелись возможности дать сдачи. Отец любил мою мать, любил всегда, с самой первой встречи. Да, они не всегда ладили, точнее вообще не ладили, но моя мать — донья. Твоя — забитая трусиха.

Лея распаляла себя, заводила. Заключительный акт семейной войны — эта беседа не повлияет на переговоры, но важна она не меньше.

Себастьян сидел, сжав от ярости кулаки. Он знал, что когда-нибудь этот разговор состоится и «милая сестренка» вывалит ему в лицо эти аргументы. Знал и готовился, много лет. И теперь, когда настало время и это случилось, вдруг понял, что никогда не был готов.

Но он держался, держался из последних сил. Потому, что он — император.

— Ей и корону-то вернула МОЯ мать! — чуть не закричала королева. — Если бы не ее решение и поддержка, отец никогда бы не рискнул высадиться в огромной чужой стране с маленькой армией, имея цель захватить в ней власть, кто бы из магнатов его ни пригласил! Это на венерианских штыках донна Давила взошла на престол, и благодаря им же ее империя не распалась в первые несколько лет правления! Она была обязана Венере всем: жизнью, троном, защитой! И даже ты, как ни странно, венерианин, поскольку сын венерианина! Ты носишь фамилию «Веласкес», дорогой братец, и это — показатель!

И после всего того, что Золотая планета для вас сделала, вы упорно, год за годом, лелеяли свои обиды, тщательно храня их и сберегая! И дождались, ударили, нашли время! Тогда, когда враги сильны, а Венере как никогда нужна поддержка и помощь! И пусть твоя мать мертва, как и моя, но ты, дорогой Себастьян, ее истинный сын!

Ты не Веласкес! Ты — Давила! Потому, что ты — трус!

Мужчина долго, очень долго приходил в себя. Он должен сделать это, должен победить себя, свой страх. Свою фобию, боязнь Венеры и своей долбаной сестренки, которую ненавидит столько, сколько себя помнит. И он победит, потому, что он — повелитель миллиардов людей, которые не могут и не хотят мириться с диктатом маленькой планеты над огромной страной. Он обязан сделать это. А для начала должен сохранить ясность рассудка, не сорваться.

Да, это было, все перечисленное. И его мать, действительно, была не самой сильной и не самой смелой женщиной, всю свою жизнь завися от мужчин. Сначала от своего дяди, до замужества, пока была имперской принцессой, потом от отца, принца Венеры дальней боковой ветви, который никогда ее не любил, а после его гибели уже от него, от сына, ибо она на самом деле оказалась неспособна править страной, оставшись в одиночестве.

Но он не может мстить, не может отвечать на обиды, как бы эта дрянь его не провоцировала. Потому, что это неправда, он не неудачник.

Его решение по сути да, предательство, удар в спину, после тридцати лет союза. Но это не месть, и тем более, не месть за маму. И он обязан доказать это сидящей перед ним паршивке. Но если сейчас сорвется, если перейдет на крик и позволит старым страхам и ненависти взять верх, он никогда не докажет обратного. И это будет ее победа, решающая и окончательная, победа Веласкесов борьбе с Давила.

— Ты не права, дорогая сестра, — улыбнулся он, почувствовав, что, наконец, отпустило. Действительно, отпустило — при слове «дорогая» его впервые внутренне не стошнило. — Не права, это не обида. Наши матери простили друг другу всё. Это случилось после убийства отца, им стало нечего делить. Мы с тобой? Да, нас так воспитали, вечными противниками, вечными соперниками. Но я не ненавижу тебя, милая Лея. Это спорт, кто лучше, но не желание наказать за былое.

Вы останетесь одни не потому, что кто-то когда-то кого-то обидел, а потому, что Империя выросла, возмужала, встала на ноги. И ей больше не нужна ничья опека.

Мне жаль, Лей, но это так.

Лея вымученно вздохнула. Ее улыбка померкла, да в ней больше и не было особого смысла. Она проиграла, по всем фронтам. Как битву дипломатическую, так и гораздо более важную, личную, битву всей своей жизни.

* * *

Несколько долгих секунд я не мог понять, что он сказал.

— Что-что, простите?..

Виктор Кампос, криминальный хефе, дон, хозяин почти четверти преступного мира огромной Альфы, покровительственно улыбнулся.

— Я говорю, мне нужен преемник. Долго думал над этим вопросом и решил предложить им стать тебе.

Не буду описывать траекторию моей челюсти, но в итоге она оказалась гораздо ближе к земле.

— Но я…

Я сидел и блымал глазами. Я был точно уверен, что это шутка, розыгрыш, иного быть не могло, но лицо моего собеседника выражало убийственную серьезность.

— Я знаю. — Он усмехнулся. — В это трудно поверить, особенно после ваших… Разногласий с Бенито. Но понимаешь, хефе — не просто авторитет теневого мира. Он не бандит, не вор, не камаррадо с окраины, он — дон. А дон — совершенно иной уровень с иными требованиями. Не важно, кем ты был ранее, важно, что ты потянешь. А ты потянешь.

Я потихоньку приходил в себя. Разум возвращался, как и осознание, что все, сказанное сеньором Кампосом — правда. К слову, сам он так и стоял у окна, смоля свою вонючую сигару, внимательно оценивал меня: мое лицо, жесты, мимику — как отреагирую на подобную новость. Да, это проверка, весь наш предшествующий разговор. И, к сожалению, я ее прошел.

— Что ты знаешь о криминальном мире?

Вопрос завел в тупик.

— Если честно — мало что, — признался я.

— Рассказывай, что знаешь.

— Ну… Город разделен на кварталы, сферы влияния. Каждый квартал курирует определенная банда, эскадрон. Эта банда «охраняет» тех, кто работает на ее территории — бизнесменов, магазины, торговые точки. Это низшее звено. Следующий уровень — авторитеты, команданте. Они курируют банды, решают спорные вопросы, все такое. И самая верхушка — доны. Их всего несколько и они определяют стратегические задачи, курируя команданте. Вот, собственно, и всё…

Дон Виктор, дон как в прямом, так и в переносном значении слова, задумался, на губах его играла довольная улыбка. Да, наивное рассуждение, стереотипное, позабавило его, но ключ здесь слово «стереотипное» — мало кто из обывателей может рассказать больше.

— В чем-то ты прав, — согласился он. — Но уровней не три, больше. Гораздо больше! Сотни! Что такое «мафия» по определению?

— Это преступное сообщество, пустившее корни во власть, — сам же ответил он. «Власть», Хуанито. Вот ключевое слово, а никак не слово «криминал». У банды нет власти, нет своих людей «где надо», а если и есть, то это мелочь. Бандитов ловят, сажают, расстреливают — потому что они бандиты. Членов мафиозной семьи посадить или расстрелять почти невозможно.