более трех тысяч томов. Невозможно написать "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура" (1889), не будучи знакомым с артурианскими романами. Джек Керуак представляет себя свободным духом, пишущим автоматически, но есть множество свидетельств того, что этот выпускник школы Плюща (Колумбийский университет) много раз пересматривал, шлифовал и читал квестовые истории, прежде чем его рукопись "На дороге" (1957) была набрана на одном длинном рулоне бумаги. В каждом случае их произведения взаимодействуют с другими произведениями. А те - с другими. В результате получается своего рода Всемирная паутина писательства. Ваш роман может содержать отголоски или опровержения романов или стихов, которые вы никогда не читали.
Подумайте об интертекстуальности в терминах киношных вестернов. Вы пишете свой первый вестерн, молодец. О чем он? Большая разборка? О "Высоком полдне". Стрелок, который уходит на пенсию? Шейн. Одинокий форпост во время восстания? Форт Апачи, "Она носила желтую ленту" - в лесах их полно. Перегон скота? Красная река. В нем случайно нет дилижанса?
Нет, подождите, я ни о ком из них не думал.
Неважно. Это сделает ваш фильм. Вот в чем дело: вы не можете их избежать, поскольку даже избегание - это форма взаимодействия. Просто невозможно писать или режиссировать в вакууме. Фильмы, которые вы видели, были созданы мужчинами и женщинами, которые видели другие, и так далее, пока каждый фильм не соединится с каждым другим фильмом, когда-либо снятым. Если вы видели, как Индиана Джонс тащится за грузовиком с помощью своего кнута, значит, вас тронул фильм "Малыш из Циско" (1931), хотя велика вероятность, что вы никогда не видели самого "Малыша из Циско". В каждом вестерне есть немного от других вестернов, независимо от того, знает он об этом или нет. Возьмем самый основной элемент - героя. Будет ли ваш герой много говорить или нет? Если нет, то он в традициях Гэри Купера, Джона Уэйна и (позже) Клинта Иствуда. Если же он говорит, просто болтает без умолку, то он похож на Джеймса Гарнера и ревизионистские фильмы шестидесятых и семидесятых годов. А может, у вас их два: один болтун, а другой молчун - Батч Кэссиди и Сандэнс Кид (1969). У вашего парня будет определенное количество диалогов, и какой бы тип вы ни выбрали, зрители услышат отголоски какого-то предыдущего фильма, независимо от того, считаете вы их таковыми или нет. И это, дорогие друзья, интертекстуальность.
Второе понятие для нашего рассмотрения - архетип. Покойный великий канадский критик Нортроп Фрай взял понятие архетипов из психоаналитических трудов К. Г. Юнга и показал, что все, что Юнг может сказать нам о наших головах, он может сказать нам гораздо больше о наших книгах. "Архетип" - это пятидолларовое слово, означающее "паттерн" или мифический оригинал, на котором основан паттерн. Это выглядит так: где-то в глубине мифа возникает нечто - так назовем этот компонент сюжета. По тем или иным причинам он работает настолько хорошо, что приживается, приживается и продолжает появляться в последующих историях. Этим компонентом может быть что угодно: поиск, форма жертвоприношения, полет, погружение в воду - все, что вызывает резонанс и захватывает наше воображение, запускает вибрации в глубинах нашего коллективного сознания, взывает к нам, тревожит нас, вдохновляет нас на сон или кошмар, заставляя нас хотеть услышать это снова. И снова, и снова, и снова. Можно подумать, что эти компоненты, эти архетипы, изнашиваются от использования, как изнашиваются клише, но на самом деле они работают наоборот: они обретают силу при повторении, находя силу в количестве. Здесь снова проявляется фактор "ага!". Когда мы слышим, видим или читаем один из этих архетипов, мы чувствуем легкий фриссон узнавания и произносим немного удовлетворенное "ага!". И такая возможность выпадает нам довольно часто, потому что писатели продолжают их использовать.
Однако не стоит искать оригиналы. Вы не сможете найти архетип, так же как и чистые мифы. Все, что мы имеем, даже в самой ранней литературе, - это варианты, приукрашивания, версии, то, что Фрай назвал "смещением" мифа. Мы никогда не сможем дойти до уровня чистого мифа, даже если такое произведение, как "Властелин колец", "Одиссея" или "Старик и море", кажется "мифическим", поскольку даже эти произведения являются вытеснением мифа. Возможно, это невозможно; возможно, никогда не существовало единственной, определенной версии мифа. Фрай считал, что архетипы пришли из Библии, или так он иногда говорил, но такое представление не объясняет мифы и архетипы, которые лежат в основе произведений Гомера, скажем, или любого сказочника или поэта, не имевшего доступа к иудео-христианской традиции. Итак, предположим, что где-то там, в тумане времен, когда повествование было полностью устным (или изобразительным, если считать со стен пещер), начал создаваться свод мифов. Мне кажется, что вопрос, на который невозможно ответить, заключается в том, существовал ли когда-либо самостоятельный миф, на котором основывались наши истории, или же мифический уровень вырос из историй, которые мы рассказываем, чтобы объяснить себя и наш мир. Другими словами, существует ли некий изначальный главный сюжет для любого конкретного мифа, из которого все последующие истории - бледные подражания - являются "вытеснениями", или же миф приобретает форму путем медленного накопления по мере того, как различные версии историй рассказываются и пересказываются с течением времени? Я склоняюсь к последнему варианту, но не знаю. На самом деле, я сомневаюсь, что кто-то может знать. Я также сомневаюсь, что это имеет значение. Важно то, что существует этот мифический уровень, уровень, на котором действует архетип и с которого мы заимствуем фигуру, например, умирающего и возрождающегося человека (или бога) или юноши, который должен отправиться в долгое путешествие.
Эти истории - мифы, архетипы, религиозные повествования, великая литература - всегда с нами. Всегда в нас. Мы можем опираться на них, использовать их, дополнять их, когда захотим. Один из наших великих сказочников, кантри-певец Вилли Нельсон, однажды сидел и просто болтал на гитаре, импровизируя мелодии, которые он никогда не записывал и никогда не слышал в таких формах. Его собеседник, не музыкант, имя которого я забыл, спросил его, как ему удается придумывать все эти мелодии. "Они вокруг нас, - ответил старина Вилли. "Просто протягиваешь руку вверх и берешь их из воздуха". С историями тоже так бывает. Одна история, которая длится вечно, окружает нас повсюду. Мы - читатели или писатели, рассказчики или слушатели - понимаем друг друга, обмениваемся знаниями о структуре наших мифов, постигаем логику символов, во многом потому, что имеем доступ к одному и тому же сюжетному вихрю. Нам нужно только протянуть руку в воздух и отщипнуть кусочек от него.