как нормальный человек? — слышится его голос.
— Не-а!
Перебираюсь через стену — вся из себя грация и достоинство — и спрыгиваю на его террасу. Руки из ледяных становятся липкими.
Вытираю их о шорты и прохожу внутрь.
Джон ссутулился на своем массивном диване, повернув голову в мою сторону. Его лицо ничего не выражает, но, несмотря на небрежную позу, тело напряжено и неподвижно, как будто он задерживает дыхание. На нем ничего, кроме джинсов, низко сидящих на стройных бедрах. Его голая грудь и твердый пресс чертовски отвлекают.
Секунду я просто рассматриваю этого мужчину. Шоколадного цвета волосы торчат, как будто он хватался за концы. Густая щетина отбрасывает тень на подбородок, делая его широкий рот бледнее, но почему-то мягче. Сейчас его зеленые глаза суровы, практически цвета темного нефрита и окружены темными ресницами.
Теперь, когда я вижу его, ощущения становятся еще острее. Я серьезно привязана к Джону Блэквуду. И это не очень хорошо. Он смотрит на меня так, словно думает о том же, как будто предупреждает, чтобы я развернулась и убиралась отсюда, пока еще могу. Но уже слишком поздно.
Я делаю шаг к нему.
— Итак…
Он слегка изгибает уголок рта.
— Итак.
Это не должно быть настолько тяжело. Однако у меня сбивается дыхание.
— Я получила интересное письмо от доктора Стерн.
Он медленно моргает.
— Уверен, так и есть. И?
— У меня был стрептококк.
Джон, кажется, оседает на диванные подушки. Но ничего не говорит. Просто наблюдает за мной.
Я двигаюсь немного ближе.
— Во всем остальном я идеально здорова. Никаких ЗППП.
Он вздрагивает, сжимая и разжимая кулаки.
— Хорошо. — Он прочищает горло. — Это хорошо.
— Вот почему ты оставался со мной? Позвонил личному доктору? Потому что думал, что заразил меня хламидиозом?
В глазах вспыхивает раздражение, но когда он заговаривает, слова звучат размеренно.
— Я позвонил Стерн, потому что ты была чертовски больна. Остался с тобой, потому что ты нуждалась в том, чтобы кто-то о тебе позаботился.
— Но разве ты не волновался, — тихо спрашиваю я, — что заразил меня ЗППП?
Джон отводит взгляд, играя желваками.
— Очевидно, этим нельзя заразиться через поцелуй.
— А ты это знал? Поэтому дал заднюю тем вечером? Думал, что заразен?
— Господи, Стеллс… — Он резко распахивает глаза, а взгляд становится немного диким. — За свою жизнь я совершил много глупостей, но никогда бы не поставил твое здоровье под угрозу таким образом. Блядь. — Раздраженно вздыхая, он отворачивается.
Я чувствую себя выше примерно на пару футов.
— Знаю. Прости. Я просто пытаюсь разобраться.
Он кивает, но внимательно рассматривая противоположную стену.
Боже, я все испортила. Будучи профессиональным другом, черт возьми, не понимаю, какого черта творю с Джоном. Он никогда не реагирует так, как ожидалось, и я здесь совершенно не в своей стихии. Стою у края дивана и заламываю руки.
— Я ничего не понимаю. Ты беспокоился обо мне потому что…
— Ты поцеловала меня, — хрипло произносит он и прерывается. — Тем вечером, когда мы встретились. Тогда я был заразным и не знал этого.
Опуская взгляд, он изучает свои сжатые кулаки.
— Ох.
— Ага, ох, — фыркает он.
В оглушительной тишине, кажется, могу расслышать, как кровь бежит по моим венам. Я причинила ему боль.
Джон вздыхает и проводит рукой по своим растрепанным волосам.
— Как только я узнал об этом, то сразу же спросил доктора Стерн о поцелуе. Была ли ты в безопасности. Она заверила меня, что все в порядке. Но я немного испугался, когда у тебя заболело горло.
Я бы тоже испугалась. Когда мысли простреливает страх, логика срабатывает не всегда.
Он серьезно смотрит на меня снизу вверх.
— Я должен был тебе сказать. Но, черт возьми, если бы я мог найти приемлемый способ сказать: «О, эй, я знаю, что ты думаешь обо мне плохо, но позволь добавить еще кое-что к этому списку».
— Я не думаю плохо о тебе, Джон. — Он должен это знать.
Джон сжимает кулаки, а затем сгибает пальцы, словно пытаясь стряхнуть что-то с себя.
— Я испорчен, Стелла.
— Ты не испорчен, — выдавливаю из себя. — Курс хороших антибиотиков вылечит тебя и жизнь продолжится.
Он фыркает, его брови взлетают вверх в выражении смущенного раздражения.
— Я прошел курс лечения. Теперь я чист. Уже две недели.
— Тогда что ты имеешь в виду…
— На мне теперь всегда будет висеть ярлык, — прерывает он. — Джакс Блэквуд — порченный. Жалкая шутка. Облажавшийся…
— Прекрати, — выдыхаю я. — Прекрати это дерьмо немедленно.
— Какое дерьмо? — хмурится он.
— Ты считаешь себя испорченным и жалким из-за того, что заразился ЗППП? Знаешь, сколько людей заражается болезнями? Сколько людей гибнет из-за одного человека? И их ты собираешься называть так?
На его лице проступает упрямое выражение, и Джон отворачивается.
Я продолжаю давить.
— Я сомневаюсь, что люди ищут болезни. И даже если будут действовать безответственно, разве это имеет значение? Не вешай этот позор на них, на себя. Не будь одним из тех, которые ведут себя так, будто их дерьмо не воняет, которые думают, что, опозорив других облажавшихся или столкнувшихся с несчастьем, это защитит их от беды. Это в лучшем случае ложное утешение, а в мире и так слишком много осуждающих.
Джон проводит рукой по лицу и вздыхает.
— Можем пропустить лекцию? Я просто рассказываю, что мир уже думает обо мне.
— Мне наплевать, что мир думает о тебе, и тебе должно быть тоже.
Он сводит брови.
— Вот так просто, да?
— Да.
Его щеки окрашиваются в красный, когда он садится и наклоняется ко мне.
— До тех пор, пока приливная волна осуждения не омывает твой путь, ты не имеешь ни малейшего понятия. Нет, я не хочу париться по поводу того, что думают люди, но парюсь. Я это чувствую. Прямо здесь. — Он указывает пальцем на свою грудь. — Чувствую каждый раз, когда выхожу на улицу, и кто-нибудь узнает меня. Раньше на меня смотрели с обожанием. А теперь либо с жалостью, либо с ухмылкой, либо и то, и другое, и я, блядь, ненавижу это. Но больше всего ненавижу то, что мне не все равно.
Слова звенят в наступившей между нами тишине. Джона захлестывает гнев, его грудь поднимается и опускается от волнения. Я не отвожу взгляда, потому что это кажется мне предательством.
Прочищаю горло, словно проглатывая потребность коснуться этого мужчины.
— Мне жаль. Неправильно, что на тебя набросились все эти ханжи. Ты прав, я понятия не имею, как это, должно быть, ощущается. — Поднимаю руку, а потом позволяю ей упасть. — Мне жаль.
С тяжелым выдохом его покидает скованность, и Джон снова опускается на