денежный эквивалент, а то, что не включено в экономические отношения, не имеет ровно никакой ценности. Может показаться странным, но для постижения этой мудрости Мамлееву потребовалось озарение, сопоставимое с тем, которое настигло его в 1953 году, когда он шел по Тверскому бульвару и вдруг начал видеть мир совершенно иначе. Свой «американский ужас» Юрий Витальевич описывает следующим образом:
Помню, однажды мы – я, Маша и Тони Дамиани с супругой – прогуливались; был прекрасный вечер. Жена Тони сказала мне:
– Юрий, в этом мире действуют две основные силы, которые ведут между собой непрерывную борьбу. Эти силы – деньги и дух.
Я был поражен таким откровением. Конечно, Тони Дамиани так бы не сказал, но его жена была женщиной, причем женщиной очень хорошей, глубоко чувствующей драму мира сего, и она так вот сильно и по-женски эмоционально выразила это поистине страшное явление – болезнь поклонения золотому тельцу, которая поразила весь западный мир. И тем не менее – поставить на одну планку презренный металл, который после смерти человека не значит вообще ничего, просто пыль, и дух, который определяет вечную жизнь человека, – это все равно что сравнить яичницу с божьим даром или поэму Данте с ночным горшком. Я еще согласился бы с противопоставлением демонической власти, которой Диавол искушал Христа, и Духа; это еще куда ни шло, потому что власть – это несколько иная категория, чем даже деньги. Я имею в виду чистую власть, чистую – в смысле опирающуюся исключительно на самое себя. Но деньги и Дух – это уж слишком…[265]
Признаться, не понимаю, чем поразила Юрия Витальевича настолько неглубокая мысль, но поразила она его в самое сердце. Понадобилось несколько лет и переезд через океан, чтобы он смог выразить ее в художественной форме.
Да, в «Американских рассказах» полно проблесков того, что однажды ввело Мамлеева в историю русской литературы, но с философской, скажем так, точки зрения это все равно вещь провальная. Навязчиво повторяя религиозного характера тезис о греховности жажды денег (с которым я всячески соглашаюсь, но не вижу в нем повода для большого художественного высказывания), он остается в рамках сугубо религиозной парадигмы, тем самым как будто подтверждая то, что сам же стремится опровергнуть.
Мамлеев изображает человека, уничтоженного как личность капиталистическим обществом, но делает это совершенно антигуманистически, он выносит ему приговор, но не предлагает никакой альтернативы, кроме превращения в семгу, обретающую веру. Иного средства, чтобы поднять бунт против «современного мира», у Мамлеева нет: левые теории переустройства общества он, естественно, отвергает[266] в пользу экстатического белогвардейства, бессмысленного и даже уродливого, как посиделки эмигрантов-монархистов, вызывающих при свечах призрак Григория Распутина.
Этот антикапитализм, пронзительно наивный и не подкрепленный ничем, кроме чувства собственной уязвленности, которое притворяется чувством негодования по поводу всеобщей несправедливости, Мамлеев пронес до самой смерти, вновь и вновь сообщая о нем как о неком мистическом откровении.
У меня даже есть отдельный блокнот, в котором я собрал для личного пользования цитаты из статей, интервью и прозы Юрия Витальевича, посвященные тому, что сегодня принято называть неолиберализмом. Приведу лишь некоторые из них.
Ю. В. Мамлеев о мире голого чистогана
Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его «естественным повелителям», и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного «чистогана».
Карл Маркс, Фридрих Энгельс. Манифест Коммунистической партии
«В Америке комфорт – важнейшая бытийная категория. Казалось, что даже похороны близких там хотят сделать комфортабельными – настолько идея комфорта обуяла людей в этой странной философской системе голого чистогана. Ничего подобного никогда не было в истории рода человеческого»[267].
«В современном мире голого чистогана все духовные реалии самым решительным и грубым образом отодвигаются на задний план, и антидуховная тотальность XX столетия создавала ощущение, что люди обитают в замкнутом пространстве, где со смертью заканчивается все»[268].
«Если говорить о Западе, то приходилось признать тот факт, что интерес к поэзии постепенно уходил из западного мира, потому что, как мне сказал один человек, – какая к черту поэзия в мире голого чистогана?»[269]
«В Индии считается, что именно Россия создаст новую духовную цивилизацию, которая придет на смену теперешней цивилизации голого чистогана, крах которой неизбежен в ближайшие столетия»[270].
«„Обезьяний проект“[271] в человеке оказался выгоден как идеологии марксистского тоталитаризма, так и не менее тоталитарной, замаскированной и соперничающей с первой идеологией цивилизации „голого чистогана“, переживающей сейчас серьезный и, вероятно, предфинальный кризис»[272].
«Идеология голого чистогана, расизм, фашизм и тоталитарный марксизм оказались господствующими в ХХ веке, представляя собой фактически три стороны одной и той же реальности, называемой современным миром»[273].
«Самодовлеющая цивилизация голого чистогана обречена, ибо она преграждает человеку путь к спасению, к реализации его духовных возможностей и, следовательно, к вечной жизни»[274].
«…в душе всего российского народа лежит какое-то сокровище, благодаря которому России предназначено великое духовное будущее. А именно духовное будущее и определяет отношение высших сил, потому что высшие силы не интересуют эта убогая экономика, эта жратва и цивилизация голого чистогана. Бога не интересует такая чушь»[275].
«Могу высказать такую парадоксальную мысль: не были ли Высшие силы <…> на стороне фашистской Германии, дав ей проиграть, показав всему Человечеству, что стремление человека к чему-то большему (так же, как в случае с коммунистическим проектом), чем либеральный утробный рынок, ненавистно хозяевам мира сего. Стремление к чему-то большему, к идее Сверхчеловека, к генетическому преображению природы. Там же было много интересных течений, в том числе никак не связанных с идеями геноцида или чего-то в этом роде. Можно вспомнить и Германа Вирта, и Отто Рана, и братьев Штрассеров. И вот у меня складывается такое впечатление, что та война была как раз великой трагедией, что воевали два великих проекта, которые как раз давали альтернативные взгляды на некапиталистическое развитие, на, скажем так, возможность уйти от царства чистого чистогана. Именно царство чистого чистогана эти два духовных проекта и столкнуло лбами, чтобы из этого получить свою выгоду. Так, собственно говоря, и получилось, потому что англосаксонский мир вышел из этой войны, по гамбургскому счету, даже большим победителем, чем Советский Союз»[276].
«В будущем снова будет легче –