есть.
— Тогда не стоило так свою работу подставлять. Тебе плевать, ты даже не подумала, что если бы тот дядька сообщил в полицию, нашу фирму прикрыли бы. Мне бы больше никто не выделил полицейских контрактов, несмотря на уникальный Дар и все прошлые заслуги. Пришлось бы идти в дворники. Так что работу ты потеряла.
— Но, Саня, а что мне было делать? — Ксения хлопает зареванными глазами. — Я же пробовала отвороты… вот только они не работают, Дар не меняет других. Читала в одной группе, есть одна женщина, она умеет… сны такие особенные насылать, после которых… что-то в человеке сдвигается. Я даже телефон нашла, но он не отвечает, выключен.
— Та-ак, — подбираюсь. — Особенные сны, значит… Садись-ка сюда, к моему компу. Давай, вспоминай все. Какая группа, какой телефон, кто что писал, все подробности. Да хорош рыдать уже, соберись. Вот сейчас, наконец, кое-что зависит от нас.
* * *
Стучу кулаком в металлическую дверь. Никакого ответа, ни малейшего даже движения внутри угрюмого, облицованного скучными серыми плитами дома.
Этот адрес раскопал для меня айтишник из «Марии» — переписка насчет наведения сна, вызывающего определенные эмоции, шла отсюда. Десять дней назад. Кто-то, находящийся в этом доме, писал в группе обиженных жен, что такое возможно… за известную плату. А потом ушел со связи.
Снова стучу. Ответа нет. Мертвая какая-то тишина, глухая, как вата.
По пути сюда — в пригород всего-то в пяти километрах от границы города — я так и эдак прикидывал, но по-любому выходило, что даже с учетом всех моих заслуг ордера на обыск я не добьюсь. Слишком слабые основания — связь этого дома с пропавшей Алиной совсем призрачная. Парни из полиции только покрутят пальцем у виска, Леха посоветует подлечить нервишки. Как максимум пришлют участкового с проверкой, но хозяева имеют право не пустить его в дом — и если Алина там, чем это обернется для нее?
Стучу со всей силы, кулаком, так, что дверь содрогается на петлях и дребезжат оконные стекла.
Из недр дома доносятся шаркающие шаги. Звучит усталый голос немолодой женщины:
— Чего вы хулиганите? Уходите, не то я полицию вызову.
— Пожалуйста, впустите меня! Я знаю, вы можете мне помочь!
— Никому я не помогаю. Уходите.
— Выслушайте меня! Я так больше не могу! Нет сил моих жить так дальше! От меня жена уходит, понимаете⁈ Я в петлю полезу, если она уйдет! Вы ведь можете что-то сделать, чтобы она… ну, изменила решение! Вы можете⁈
Эту легенду я наскоро сочинил за рулем по пути сюда. Наверно, я не такой хороший актер, каким стоило бы быть детективу. Но сейчас… срывающийся от волнения голос, истерическая приподнятость, интонации отчаявшегося человека — мне не слишком сложно все это изобразить. У меня правда учащен пульс и потеют ладони. Я просто… позволяю своей настоящей тревоге прорваться в этой выдуманной истории.
Для меня ведь правда очень важно сделать все, чтобы найти Алину. Плевать, что я никогда не видел ее, не имеет значения, что за люди она и ее отец. Похоже, где-то глубоко внутри я надеюсь, что если мне удастся помочь этой семье, распавшейся после глупой ссоры, то каким-то образом помогу и семье собственной.
— Ничего я не могу. Уходите.
— Я заплачу, сколько вы скажете! У меня есть деньги, при себе, двести тысяч! Если не хватит, кредит возьму сегодня же, на любую сумму! Поймите, мне ничего не жаль, нету мне жизни без нее! Возьмите все, только сделайте так, чтобы жена ко мне вернулась!
Пауза длится десять ударов моего сердца. Потом с той стороны двери раздается скрип замка.
— Ну черт с вами, входите, раз так не отвяжетесь.
Дверь нехотя, со скрипом отворяется. Вхожу.
Из полумрака прихожей на меня раздраженно смотрит женщина лет пятидесяти. Застиранный байковый халат, пластиковые тапки… усталое, словно бы стекшее вниз лицо. Не похожа она ни на зловещую похитительницу, ни на ведьму, насылающую роковые сны.
Наверно, надо извиниться и уйти. Ошибся, с кем не бывает.
Но я должен сделать все возможное.
— Скажи как есть, что тебе известно о местонахождении девушки, плетущей ловцов снов — Алины Михайловой?
Женщина отвечает ровным тоном:
— Алина в этом доме, в подвале. Через залу и налево по коридору, там лестница.
Вызываю скорую и полицию. Ору:
— Открывай подвал, сука!
Старуха, не помнящая мой вопрос и свой ответ, пытается выкрутиться:
— Какой подвал, почему подвал?
— Твой последний шанс оказать содействие следствию, тварь! А то для таких, как ты, мораторий с высшей меры сняли! Быстро веди меня в подвал!
Старуха сокрушенно склоняет голову. Шаркает в залу, роется в ящике древнего комода, достает увесистую связку ржавых ключей. Отнимаю их у нее.
— Который?
Старуха указывает на один из ключей. Рву налево, скатываюсь по деревянной лестнице вниз, в затянутую паутиной рухлядь. Здесь дверь… кладовка, наверное.
Говорю громко:
— Алина, не бойся ничего. Я пришел тебе помочь.
Молчание.
— Алина, ты жива?
Нахожу ржавую замочную скважину, ключ нехотя проворачивается. Распахиваю дверь — и чуть не падаю с ног от омерзительной вони. Включаю фонарь на мобиле — здесь почти темно.
Луч света выхватывает среди хлама затянутые плетеньем круги, россыпи бусин и перья… да, перья, такие же, как то, что дал мне Михайлов. Под потолком крохотное оконце — наверно, через него Алина и посылала в мир крики о помощи. Но где же, черт возьми, она сама? Вот матрас… пустой. А рядом с ним, на полу… неужели я все-таки опоздал?
Девушка лежит лицом вниз, беспомощно раскинув тонкие руки. Помню, что пострадавших нельзя перемещать до приезда медиков, но, похоже, лишняя минута в этой вони и сырости может убить ее, если она жива до сих пор. Подхватываю Алину на руки — Господи, она совсем ничего не весит! — и через сумрачный дом выношу во двор. Укладываю на широкую садовую скамью. Кажется, бесполезно — девушка не дышит.
Набираю Михайлова:
— Я… нашел вашу дочь. Адрес…
Если он спросит, жива ли она, что ответить ему? Но он не спрашивает, только бросает:
— Еду.
Из трубки доносится резкий рев мотора.
Старуха выходит во двор следом за мной и шамкает бесцветным голосом:
— Понимаете, я не виновата. Все само так получилось. У меня же кредиты…
— Стой где стоишь. Не подходи к ней.
Ее счастье, что она, как ни крути — женщина. Иначе избил бы