с ее рождением в Соединенных Штатах и уж, во всяком случае, от него независимо. Мы просто ничего не знали о работе американских инженеров и математиков во главе с Джоном фон Нейманом, которая была основательно засекречена. Пусть историки техники раскроют детали этого эпохального события, но суть его состоит в бесспорном параллелизме развития техники и ее потребностей. А потребности в вычислительной технике на грани сороковых и пятидесятых годов рождала прежде всего военная промышленность. И пока это было так, пока не было военного паритета с Соединенными Штатами, мы шли вровень с Западом.
В конце пятидесятых годов я оказался в составе первой или одной из первых групп советских специалистов, совершивших экскурсию по вычислительным центрам Западной Европы. И вот мои впечатления от той поездки: ничего нового! Те же ламповые монстры, страшно ненадежные, те же маги-инженеры в белых халатах, устраняющие сбои в их работе, примерно те же быстродействие и память машин. Ну, а задачи? Мне казалось, что мы умеем делать кое-что и похитрее. Наши алгоритмы были заведомо более совершенными.
Этот любопытный феномен общеизвестен. Практическая деятельность, особенно в сфере ВПК, была в Советском Союзе весьма престижной, и большое количество талантливых (как говорят, перспективных) математиков с энтузиазмом трудились в разных закрытых организациях. Ситуация на Западе была совсем иной. Талантливая молодежь предпочитала преимущественно независимую университетскую карьеру и занятия для души в сферах, достаточно дистанцированных от практических приложений. Другими словами, в сфере компьютерной математики мы соревновались со «второй командой» математиков и явно у нее выигрывали. О том, как и почему это все происходило, мне ярко живописал Ричард Беллман, с которым я подружился в начале шестидесятых годов и поддерживал добрые отношения до самой его кончины в конце восьмидесятых.
Одним словом, из своей первой поездки в «дальнее зарубежье» я вернулся, полный оптимизма и уверенности в наших перспективах – у страны есть мускулы, и на мировом рынке науки и техники наши шансы не так уж плохи. Вот что значит формулировать вывод на основе неполной информации! На самом деле ситуация была совершенно иной. И это мы стали чувствовать уже очень скоро!
Дело было не в нас, математиках или компьютерщиках. Уже в начале шестидесятых годов, когда я снова оказался во Франции, обстановка была совсем непохожей на ту, которую я видел три года назад. Тем не менее, и тогда, как и большинство моих коллег, я еще не понимал, что во всем происходящем проявляется принципиальная неспособность нашей сложившейся к тому времени политической и экономической системы к каким-либо существенным усовершенствованиям. Отставание в развитии и использовании вычислительной техники было на самом деле симптомом, абсолютным индикатором смертельной болезни. И этого почти никто тогда не осознавал. Во всяком случае, мой диагноз тоже был иным.
Так что же произошло в те роковые годы начала шестидесятых? Именно тогда произошел переход от ламповых вычислительных машин к транзисторам. Но почему одно техническое изобретение – переход от электронных ламп к полупроводниковой технике – так качественно повлияло на всю мировую ситуацию? Почему оно выбросило нас из числа технически развитых государств и определило развал великого государства в неизмеримо большей степени, чем все действия всех возможных диссидентов? Мне кажется, что и сейчас многие не отдают себе отчета в происшедшем.
Ламповые компьютеры были крайне ненадежными: непрерывны сбои и ошибки в вычислениях. Они требовали очень квалифицированного персонала инженеров и математиков и годились лишь для уникальных расчетов. Вот почему их использовали лишь там, где без них обойтись было нельзя, в принципе нельзя! В ракетной и ядерной технике, прежде всего. Никто не рискнул бы запустить Гагарина в космос, не имея средств контроля траектории.
Но вот появилась полупроводниковая техника, обладавшая практически абсолютной надежностью. В результате компьютерные методы обработки информации, в том числе и расчеты, сделались доступными массовому пользователю. Стало очевидным, что новый инструмент куда нужнее в торговле, бизнесе, массовом производстве, чем в чисто оборонных делах. В последнем случае он нужен для престижа или безопасности страны, а в бизнесе вычислительная машина приносит реальные деньги! Более того, там компьютеры сделались основой новых технологий и решающим фактором успеха в условиях рыночной конкуренции, борьбе коммерческих и производственных структур. А это поважнее любых оборонных задач! Общество свободного предпринимательства быстро усвоило, как с помощью компьютеров можно делать деньги. Это и решило судьбу информатики.
Как только такое обстоятельство было осознано западным бизнесом, там начался бум. Об этом много написано, и вряд ли стоит пересказывать известное. Замечу лишь одно: компьютерная революция знаменовала начало нового витка научно-технического прогресса. Он оказался сопряженным с энергетическим кризисом, с резким, многократным подорожанием нефти и других энергоносителей. В капиталистических странах произошла структурная перестройка всей промышленности, родились энергосберегающие технологии, появились персональные компьютеры и так называемые высокие технологии, то есть прецизионные технологии, которые нельзя реализовать без встроенных в оборудование электронных устройств. Западная промышленность изменила за два десятка лет весь свой облик.
Наша же бюрократизированная, расписанная по отраслям-монополистам экономика не была готова, не была способна принять этот вызов научно-технической революции. Он оказался для нее не просто неожиданным, а смертельным. Началось быстрое техническое и экономическое отставание, и не только от Америки и Японии. Многие ли отдают себе отчет в том, что именно этот вызов стал причиной горбачевской перестройки? Будучи умноженным на импотенцию и амбицию политиков, он привел страну в теперешнее ее состояние. Я думаю, что и М. С. Горбачев не очень понимал, даже в начале восьмидесятых годов, в чем истинная причина потери мускулов у Великого Государства. Понимай он это, и вся перестройка могла бы пойти по-иному.
Да и мы, представители науки и техники, тоже многое поняли совсем не сразу. Мы предупреждали о перспективах в развитии электронной техники, говорили о необходимости экстренных мер, подобных тем, которые наше правительство реализовало при создании ракетно-ядерного потенциала. В. М. Глушков, Г. С. Поспелов, автор этих строк и многие другие писали записки в правительство, в ЦК, выступали на различных конференциях, заседаниях ВПК, писали статьи в газетах, говорили много нелицеприятных вещей. Однако все было тщетно. Но, делая все это, мы тем не менее до конца не осознавали, что по-иному и быть не могло. И что наши потуги обречены на неудачу!
Наша государственная, политическая и экономическая система была уникальным созданием Природы. Именно Природы! Ее никто не создавал по какому-то задуманному плану. Она возникла в результате внутренних причин развития организации, тех изначальных стимулов, которые в нее были заложены еще в процессе революции. Сталин мог быть или не быть, но система не могла развиваться иначе, ибо он был не только ее создателем,